Страница 4 из 15
Старшина с самого рождения Брунгильды занимался её воспитанием. Это был бывалый воин, преданный всей душой своей королеве. И Аполлошу он пестовал с пелёнок, втихомолку радуясь, что Тыгдынский конь на право тренировать принца не претендует.
– Я, великий и могучий правитель, – читал старшина, – требую, чтобы немедленно признали моё могущество и поклялись служить мне, и быть моими преданными рабами. После принесения клятвы бывшая правительница Крепости Брунгильда Непобедимая должна собрать всё золото, все драгоценные камни, всё богатство, какое только принадлежит её бывшим подданным и под охраной солдат отправить обоз в мой замок. Залогом выполнения этого распоряжения, а так же залогом верности будет Аполлоша. Принц останется у меня во избежание возможных военных действий. Как человек добрый, я понимаю, что сейчас чувствует материнское сердце и предлагаю, если Брунгильда Непобедимая того захочет, обменять голову её сына Аполлоши на голову её супруга Чингачгука.
Старшина умолк. Брунгильда нахмурилась – то, что прелагал похититель Аполлоши, было самой трудной задачей, какие вставали на жизненном пути решительной воительницы.
– Кто этот самоубийца? – спросила она таким голосом, что всем стало ясно – злодей не жилец на этом свете.
– Тентогль, – прочёл старшина.
Королева молча махнула рукой – и отряд понёсся по мосту. Брунгильда была очень красива, но её никогда нельзя было назвать прелестной или очаровательной. Это была холодная красота. Так красив вынутый из ножен меч, пущенная стрела, или выигранная схватка. Красота королевы была отстранённой, холодной.
Глаза её, большие и круглые, смотрели всегда немного с прищуром, будто прицеливались. Пушистые ресницы загибались почти до бровей, но были белыми, поэтому не сразу обращали на них внимание. Нос прямой и ровный, такой любят рисовать художники. Губы Брунгильды были бы похожи на бутон розы, если бы она хоть на минуту расслаблялась. Но привычка отдавать приказы сделала рот воительницы чётким и сжатым в тонкую линию. Лоб чистый и гладкий никогда не морщило раздумье. Королева всегда пребывала в спокойной уверенности в том, что думать вредно. Она была человеком действия. И она была солдатом. И поэтому сейчас Брунгильда попала в ситуацию невероятно трудную – ей предстояло разобраться в том, чья голова ей дороже – мужа или сына.
Промелькнули озёра и чахлые, замученные сыростью деревца. Вопреки обыкновению, взволнованная Брунгильда не только не остановилась на месте гибели дракона, но даже и не вспомнила об этом. Место это – поворот дороги сразу за озером – было для неё священно.
Именно здесь когда-то Гуча смог одолеть её в бою. Она тогда дрессировала дракона, а Чингачгук решил, что дракон напал на неё. И кинулся на помощь, разделав с таким трудом отловленного дракона на по всем правилам мясницкого искусства. И когда взбешенная воительница кинулась на него с мечём, тому удалось отбиться только благодаря волшебному клинку. Обычно Бруня останавливалась на этом месте, она вспоминала, как охваченная радостью, схватила победителя и приказала солдатом связать его.
Вспоминала она и прогулку под луной, когда с гордостью показывала чёрту коллекционную полянку. На той полянке были похоронены предыдущие женихи, которым не так повезло, как Гуче. Вспоминала и первый в своей жизни поцелуй.
Обычно, но не сегодня. Охваченная беспокойством, она пыталась осмыслить, что же ей делать.
В ультиматуме злодей предлагал обменять голову её сына на голову её мужа. И сколько не думала об этом Брунгильда, единственным правильным решением ей казалось просто разреветься. Она бы так и сделала, если бы знала, как это делается, и если бы была одна, но на глазах у верных солдат такое действо со стороны отчаянной предводительницы было совершенно неприемлемо.
В тяжких раздумьях миновали нарисованную на земле прерывистую линию границы – и попали в пекло пустыни. Песок не стал помехой отряду – по соглашению с соседкой, избушка старого Амината побывала и здесь. Сам отшельник, привыкший к прохладе предгорий, долго не выдержал. Он заключил очень выгодную сделку с ифритами, и те за час проложили несколько дорог высочайшего качества. И перенесли избу к перевалу. Естественно, что крепких напитков никогда не пробовавшим спиртное азиатам, Аминат продавать не стал. А вот как приготовить вполне нормальный холодильник в условиях пустыни – на это ифриты купились сразу.
И теперь отряд Брунгильды нёсся галопом как раз по такой дороге – взбивая копытами пыль с её сверкающего чёрного покрытия. Отряд нёсся, будто пущенная стрела. Песчаные холмы, редкие кустики верблюжьей колючки, обглоданные хищниками и солнцем кости, миражи – всё это мелькало, будто за окном поезда.
Очень скоро на горизонте возникли ажурные купола столицы. Это зрелище было похоже на волшебную грёзу. Башни и минареты, казалось, вырастали из бело-розовой, жёлто-красной, лиловой пены цветущих деревьев. Природа баловала Фрезию. Здесь никогда не менялись сезоны – одни деревья стояли в цвету, на других наливались соком плоды, а третьи уже радовали жителей сочными фруктами. Город манил прохладой фонтанов и запахом пряностей. Ветерок доносил до всадников соблазнительные запахи еды, аромат сладостей, атмосферу пира, но солдаты не думали сейчас об удовольствиях. Впрочем, они об удовольствиях не думали никогда.
Фрезия, вопреки обыкновению, не встретила гостей своей обычной шумной благопристойностью и пышностью. Если бы Брунгильда так не переживала за судьбу сына, она бы заметила, что у соседей тоже что-то случилось. И что-то очень плохое.
Город будто вымер. Лавки закрыты, привычная суетливая деловитость куда-то исчезла с улиц, надрывно орали ослы во дворах, тоскливо мычали коровы и блеяли овцы. А ещё казалось, будто жара сгустилась, стала осязаемой и плотной.
Отряд Брунгильды Непобедимой стрелой пронёсся по притихшему городу и влетел в распахнутые ворота дворца. Прекрасная амазонка соскочила на землю так легко, будто на ней не было надето тяжёлых доспехов. Она сняла украшенный плюмажем из страусинных перьев шлем и распорядилась заняться лошадьми. Распорядилась скорее, для порядка – вымуштрованные за годы службы войны сами знали, что делать.
Под ноги кинулись слуги, расстилая перед солдатами красную ковровую дорожку. Эта дорожка была задумана Гуль-Буль-Тамар своего рода проверкой на вшивость. Восточная красавица приказывала стелить её под ноги визитёрам, когда никого не хотела видеть. Двое слуг раскатывали перед посетителями дорожку, двое скручивали её сзади обратно в рулон, ещё двое бежали рядом, чтобы целовать гостям обувь и обмахивать их опахалами. И всё это делалось с такой скоростью, что несчастным посетителям, не угадавшим с моментом визита, приходилось бежать во всю прыть, на какую они только были способны. После нескольких часов бега по лабиринтам лестниц и залов, посетители с удивлением обнаруживали, что они находятся снова у ворот. Если, конечно, принцесса Гуль-Буль-Тамар не меняла гнев на милость. Тогда посетитель оказывался у дверей тронного зала.
Бруня, отопнув слуг с красной ковровой дорожкой, которую те пытались засунуть ей под ноги, взлетела по хрупкой лестнице вверх, и короткой дорогой направилась в центральный зал дворца.
И едва не оглохла – из-за украшенных коваными цветами дверей доносился такой истошный крик, что Бруня недовольно поморщилась. Она распахнула дверь – и глазам предстала картина, какую когда-то наблюдали ошарашенные Гуча, Бенедикт и Самсон.
Гуль-Буль-Тамар пинала крохотными ножками толстые бока главаря таксистов – Хасана. Изящная, украшенная десятками колец и браслетов, ручка принцессы, крепко держала бороду проштрафившегося подданного.
– Ишак вонючий, ты зачем мне принёс эту записку, не достойную находиться в отхожем месте?! – вопила восточная красавица.
– Принёс, лунолицая, принёс ишак, – плакал Хасан, порываясь поцеловать туфельку экзекуторши, но та не давала опустить голову, отвешивая всё новые и новые оплеухи.
– Ты испортил моё божественное настроение, помёт дохлой вороны!!! Ты зачем не смотрел, кто тебе это письмо дал?!!!