Западный поход

– Извиняй, старый, пойду я.

– Иди, иди.

Закрыв за ним дверь, дед открыл ее вскоре.

– Ей! – крикнул он и махнул костлявой рукой.

Роману пришлось вернуться. Дед зашептал ему на ухо:

– Аспид наш боярин Скертовский, прости мня, Господи! – Он перекрестился.

– Благодарствую. – Роман поклонился.

Он вышел на улицу, какое-то время постоял, подумал и, сказав про себя: «Правы мои старики», пошел в сторону скертовских хором.

На боярском дворе кипела утренняя работа. Кто кормил скотину, кто доил коров, кто подметал двор. Роман направился к конюшне. Войдя вовнутрь, он увидел, как какой-то человек отсыпал лошадям овес. Увидев незнакомца, тот поставил мешок на пол и, вглядываясь в него, спросил:

– Ты хто?

Незнакомец усмехнулся:

– Хто? Роман.

– Роман? – Удивление вырвалось у него из груди.

– Роман, – подтвердил тот и стал спокойно осматривать одну из лошадей.

Мужик стоял в какой-то растерянности, потом неуверенно произнес:

– Уж не Ослябя ли?

– Ослябя, Ослябя, – не обращая на него внимания, в тон ему ответил он.

– Так… он… помер.

– Ето я нарошно, чтоб ближе соседей узнать.

– Аа-а! – Мужик чешет свою головешку. – А щас че делашь?

– Ищу свойво коняку, котору забрал твой хозяин.

– Без его не дам!

Мужик, оттолкнув непрошеного гостя, встал между ним и лошадью. Гость, недолго думая, схватил его за грудки, поднял и швырнул в ясли. Неторопливо подошел к нему. Тот от испуга забивался в угол. Роман наклонился над ним и тихим, но угрожающим голосом произнес:

– Скажишь свойму боярину, че я обиду своих родителей ему не прощу.

Потом брезгливо посмотрел на мужика, спокойно снял со стены две недоузки и, выбрав коней, взнуздал их. Мужик, еле выбравшись из яслей, заорал вслед:

– Он у тя забрал одну коняку!

Роман повернулся и бросил:

– А вторую за собаку.

Когда Роман был уже на середине двора, мужик выскочил из конюшни и заорал во всю глотку:

– Ратуйте, добрые люди! Грабют!

Его крик услышали. На крылец выскочил сам хозяин, высокий, узкоплечий, с плешиной и свисающими длинными волосами.

– Стой! – заорал он. – Эй! Ко мне!

На его крик прибежало несколько мужиков.

– Хватайте его! – орал боярин, топая ногами и показывая на Романа.

Те гурьбой ринулись на него. Удар в грудь здоровяку, первым подскочившим к нему, был настолько силен, что тот, отлетая назад, сбил чуть не всю ораву. Больше никто получить такого удара не пожелал, и они стали разбегаться по сторонам.

– Стой, трусы трекляты! – орет боярин.

Работники остановились. Поняв, что руками парня не взять, они вооружились дубьем. Почувствовав свою силу, стеной двинулись на похитителя. Роман вдруг перемахнул через коня и стал оглядываться. Заметив телегу, мгновенно оказался около нее, с хрустом выворотил оглоблю и угрожающе двинулся на толпу. Та попятилась назад. И опять рев боярина погнал их вперед. Жаль мужиков, но что делать! Он разметал их, как котят. Немногие могли подняться.

Видя такое дело, боярин метнулся в хоромы и выскочил с мечом в руке, встав на дороге. Незнакомец улыбался, медленно надвигаясь на боярина и поигрывая в руках оглоблей. Боярин взревел и, вскинув кверху меч, бросился на Романа. Но опустить его не успел. Получив увесистый удар в лоб, сел на задницу и, вытаращив глазищи, смотрел на ударившего каким-то шальным взглядом. Потом схватился за кровивший лоб и свалился на землю.

Роман вернулся и зашел в коровник. Доярка, видевшая всю эту драму своими глазами, попятилась от него в страхе. Он подошел к ней:

– Не бойсь, – сказал парень, – скажи: твой барин забирал коров у… Ослябей?

Та в ответ закивала головой:

– Да, да.

– Тогда и я возьму парочку!

Скертовский, отвалявшись несколько дней в постели после «боевой» схватки и поняв, что одному ему не справиться с незнакомцем, поехал к соседу, боярину Федьке Долгогляду. И тот немало содрал с бедных Ослябей. Сосед встретил Скертовского с высоко поднятыми бровями.

– Неуж ты, Скертовский, чертов сын!

– Я, я, – с раздражением на такую встречу ответил гость.

– Но… прошу.

– Суды, – показывая на дверь справа, произнес хозяин. Они вошли в полутемную горницу. – Раздевайся, – кивая на платяной поставец, сказал хозяин, подходя к столу, вокруг которого, как обычно, были расставлены ослоны.

Горница выглядела бедновато. Простой обшарпанный стол, такие же ослоны, старый почерневший свечной тройник на столе с одной свечой да оленья голова с ветвистыми рогами на стене – все украшение комнаты. Гость, пробежав быстрым взглядом по горнице, скривил губы. Но тотчас спрятал свое презрительное отношение. Не хватало еще ссоры, когда он хочет просить у соседа помощи. Он с этого и начал.

– Федор, – заговорил он, выдвигая себе ослон. Усевшись, забросив ногу на ногу, он продолжил: – У наших соседей…

– У нас их много, – произнес Федор, заходя с другой стороны стола, чтобы самому сесть напротив гостя.

– Да я про Ослябей. – В голосе улавливались нотки раздражения.

– Че, оба померли? – не выдержал Федор.

– Да нет. Наоборот. Ожил, – тем же раздраженным голосом ответил Скертовский.

– Хто ожил? – не понял Федор.

– Да… как сказать… сын, Роман, объявился.

От такого сообщения Долгогляд налег на стол, приблизившись к Скертовскому:

– Я слыхивал, че его схоронили.

– Я тожить слыхивал, – ответил гость, – но вот несколько ден назад к нам пожаловал. – При этих словах Скертовский потрогал лоб. Долгогляд напряженно ждал продолжения. И тот выпалил: – Как сказывал мне конюх, он спросил: не сын ли Ослябей? И тот ответил, че да.

Конюх мне передал, че он всех, кто обижал его родных, не простит. И вот он у мня забрал два коня и две коровы.

Хозяин внезапно рассмеялся:

– У тя из двора увел! А де ж твои людишки?

Скертовский резко поднялся.

– Людишки… ты правильно сказал: людишки. Ен один разогнал их, как… как… тьфу.

– А етот «фонарь» у тя на лбу… его отметина? – похохатывая, спросил Федор.

– Вот появится у тя Роман, я погляжу, как ты будешь смеяться. Ну… я поеду.

– Подождь, милый гость. Я так тя не отпущу. Вот щас перекусим и договоримси, че будем делать.

И не дождавшись ответа Скертовского, хозяин крикнул:

– Ей, хто есть?

Как было заведено в боярских домах, в случае появления гостя какой-нибудь холоп обязательно стоял у дверей, дожидаясь приказа боярина.

– Я слухаю. – В дверях показался подросток лет четырнадцати.

Боярин строго на него посмотрел и сказал:

– Стрелой на поварню, пущай несут выпить да закусить.

После двух-трех кубков бражки душа подобрела, а языки заработали с удвоенной энергией, появилась куда-то девшаяся храбрость.

– Да мы с тобой етого Романа… – Федька вертит кулачищи. – Со… сообща со своими людишками… и… каюк етому Роману… Больше не воскреснет.

– Когда пойдем? – допытывался Скертовский, у которого, несмотря на выпитое, злость на Романа не проходила. Лоб, наверное, в этом виноват.

– Вот я съезжу в Брянск, князь зоветь. И… пойдем, покажим етим О… А Ромку… я брошу к се в… яму. Пущай сидит. Выпьем, дорогой гость.

Наутро проснувшийся Скертовский, лежа с тяжелой головой, вспоминал вчерашнюю поездку. Вспомнив почти все, остался поездкой недоволен. И решил назавтра ехать еще к одному боярину, который жил верстах в двадцати от Скертовского, слыл сильным хозяином, и его побаивалась вся округа. Как оказалось, и его зачем-то вызвал брянский князь. Вернувшись к себе, Скертовский решил ехать в Брянск, а после возвращения расправиться с Ослябями.

Утром следующего дня старый Ослябя, выйдя во двор, не узнал его. Две коровки мирно пережевывали лежавшую перед ними охапку сена, а кони подлизывали со снега упавший овес.

– Что за чудо? Откуда? – удивился старый и кинулся в дом позвать дорогую женушку полюбоваться давно забытой картиной.

Они долго не верили тому, что видели. Ходили, гладили, наконец, убедившись в реальности увиденного, пошли в хоромы.