Время дракона

Услышав это, Влад осторожно спросил:

– Отец, а сын василевса похвалил тебя за сведения, которые ты принёс?

– Да, – тихо посмеялся родитель, – он меня похвалил. Наконец хоть кто-то меня похвалил. Сын василевса даже хотел обняться со мной на радостях, но вспомнил о степенности, которую должен был сохранять, и сказал, что надо сию же минуту сообщить радостную весть «больному». Вот тогда я и увидел старого греческого государя. Он находился в одной из дальних комнат. Лежал пластом на кровати и не двигался. Вернее, правая половина тела совсем не шевелилась, а левая рука иногда приподымалась.

– А он мог говорить? – спросили сыновья.

– Его слов я не слышал…

Сказав это, отец задумался на секунду и вдруг погрузился в воспоминания с головой. Пожалуй, он никогда раньше не рассказывал ни об одном случае из своей жизни так подробно. Повествователь всё говорил и говорил. Обычно он через каждые несколько мгновений оглядывал слушателей, проверяя, интересно им или нет, а тут вдруг его взгляд устремился куда-то внутрь, в глубь памяти:

– Мне тогда подумалось, что в комнате у больного очень спокойно, – произнёс отец. – Там были широкие окна. Они смотрели в сад. Щебетали птицы, звуки города в комнату не доходили, а у василевса в изголовье кровати стояла клетка с ещё одной птицей. Как называлась та птица, я не знаю. У неё были очень яркие разноцветные перья и большой клюв, загнутый книзу. Она верещала без конца. Думаю, если б султан тогда велел палить из пушек, она своим резким криком заглушила бы даже этот грохот. Может, потому её и поставили возле кровати? В той комнате легко получалось забыть, что идёт война. Напоминал о войне только вид самого василевса. Старик ведь заболел из-за войны. Наверное, ему очень тяжко приходилось, потому что как бы его ни ограждали от волнений, он сам себе своей болезнью то и дело напоминал, что город осаждён. Сын василевса подошёл к кровати и помог отцу повернуть голову так, чтоб тот меня увидел. Я поклонился в пояс, а сын василевса что-то долго говорил. Вдруг больной государь улыбнулся левой половиной рта, и из глаз потекли слёзы. А мне стало совестно. Я ведь поначалу обманывал этих несчастных людей – под видом посланца проник в город. Пусть я солгал им в малости, но солгал же! И не находил себе извинений даже в том, что принёс радостную весть. Только что я уверял, дескать, султан готовится уйти от стен города. Уверяя, я и сам был уверен, но вдруг засомневался. Что, если турецкий правитель из-за моего поступка разгневается, решит задержаться и предпримет ещё один штурм напоследок? «Это ведь возможно, – думал я. – Недавно был упорный штурм ворот Святого Романа, и греки отбились из последних сил. Вдруг из-за меня и моей лжи город падёт?» К счастью, Господь сделал так, что ободряющие вести, которые я принёс грекам, подтвердились.

– А старый василевс выздоровел? – спросил малолетний Мирча.

– Как я слышал, да, – ответил рассказчик. – Он кое-как оправился после удара и прожил ещё несколько лет26. Я этого не видел, потому что никогда больше не доводилось мне посещать Константинополис. Я провёл там недели две, присутствовал в Святой Софии на торжественной службе в честь праздника Рождества Пречистой Девы27, а затем греки посадили меня и моих спутников на торговый корабль, который следовал вдоль морского побережья к устью Дуная. К концу сентября я был почти дома.

– А мама что сказала, когда ты приехал? А мама что? – опять спросил бойкий Мирча, а за ним и Влад.

– Она ничего не сказала. Глаза раскрыла, а рот раскрыть не могла, – засмеялся отец.

– А почему не могла? – удивились дети.

– Не знаю, почему, – ответил родитель, но по веселью в голосе было понятно – на самом деле знает.

Между тем рассказчик, продолжая изображать незнание, пожал плечами, повернулся к жене и спросил с шутливой строгостью:

– Почему ты, когда я приехал, ни слова не произнесла?

Мать, поддерживая эту шутку, виновато потупилась:

– А я не знала, что сказать. Если бы знала, то обязательно сказала бы. – Затем она подняла голову, расправила плечи и сбросила с себя виноватый вид, словно накидку.

Теперь мать выглядела так, как будто стремится куда-то вперёд, хоть и сидела на месте ровно, никуда не наклоняясь:

– Два с половиной года не было вестей, – глядя на сыновей, произнесла она. – И вот однажды днём слышу стук в ворота. Я, как обычно, поспешила открыть. Вдруг чувствую – что-то такое долгожданное сейчас случится. Думаю: «Наверное, весть из турецких земель пришла». Открываю, а там не весть – там ваш отец перед порогом стоит. Увидел меня, начал улыбаться, говорит: «Васка, я домой вернулся».

Отец пояснил:

– Я, по правде говоря, не надеялся застать её в Тырговиште. Думал, уехала обратно в Молдавскую землю, где по-прежнему правил государь Александру. Так я полагал, поэтому заглянул на свой двор в Тырговиште больше для проверки, а оказалось – никто никуда не уехал. Мне радостно стало, говорю: «Васка, я домой вернулся». А она смотрит во все глаза, руки развела, вроде как обнять собирается, но тут ноги у неё подогнулись – где стояла, там и села. И смотрит опять во все глаза. Тут пробрал меня смех. Ваша мама тоже засмеялась. И продолжали мы смеяться, когда я поднимал её. С тех пор завёлся у нас обычай – если уезжаю я надолго, то по возвращении сперва должен прислать вперёд себя гонца. Так вашей маме будет спокойнее…

– Отец, а куда делись твои сотоварищи, с которыми ты на корабле плыл? – спросил малолетний Мирча.

– По домам разошлись, – просто ответил родитель. – Они ведь тоже своих жён долго не видели. Соскучились.

Дети наконец поняли и больше не задавали глупых вопросов. Куда уж понятнее! Если слуги, которые день и ночь должны заботиться о господине, забыли об обязанностях и убежали к своим жёнам, то получается – мужей и жён связывает друг с другом большая сила. Именно из-за этой силы мать временно теряла дар речи и происходили другие странности…

– Ваша мама тоже соскучилась, – продолжал отец, – и бегала по дому, и радостно хлопотала, чтоб мне умыться и переодеться, и поесть. А когда я ел, она сидела рядом – вот как сейчас – и время от времени щипала меня за рукав или за руку. Я спросил: «Что это ты делаешь?»

Мать, сидевшая рядом и счастливо улыбавшаяся, вдруг потянулась и, играючи, ущипнула мужа за рукав:

– Хотела проверить, вправду ли мой муж ко мне вернулся, – ответила она, – или это виденье, которое рассеется назавтра, когда пропоют первые петухи.

– А дальше? – спросил Мирча, которому совсем не хотелось, чтобы отцова история закончилась, ведь вместе с ней закончилось бы и вечернее застолье.

Родитель, поняв это, успокоил сына:

– Дальше история не закончилась, потому что на следующее утро явился ко мне посланец от дяди.

– От того дяди, который лысый? – переспросил Мирча.

– Да-да, от него, – кивнул отец. – Дядя как-то очень быстро узнал, что я вернулся. Мне передали письмо, где он пенял мне, что я не сообщил о своём приезде. Далее там говорилось, что меня приглашают на следующей неделе во вторник с утра явиться во дворец. И то же самое сказал мне посланец – дескать, соберётся совет, где будут все жупаны, и я смогу рассказать о турецких новостях, а после совета будет пир…

На слове «пир» рассказчик сделал паузу, но дети и без этой паузы догадались, что к чему.

– Казалось, всё делается по обычаю, – продолжал рассказывать родитель. – Странно было бы, если б мой дядя меня не пригласил. И всё-таки от этого приглашения встал у меня ком в горле. Я, конечно, обещал явиться, но когда закрылась за посланцем дверь, ваша мама подождала с минуту и вдруг подскочила, вцепилась мне в кафтан, как кошка. Говорит: «Вот теперь ты точно сделаешь меня вдовой, если пойдёшь. Не ходи! Что хочешь, делай, но только не ходи во дворец!» И напал на меня страх по-настоящему. Когда я к туркам ездил в первый и во второй раз, тоже боялся, но не так. Когда я возил дань, то превыше всего ценил свою честь и думал: «Что люди обо мне скажут, если откажусь ехать?» А теперь не было мне никакого дела до людской молвы. Пусть бы говорили, что угодно. Я подумал: «Пускай дядя насмехается надо мной, если хочет. А я всё равно из города сбегу. Как трус, сбегу».

26

Василевс Мануил умер в 1425 году.

27

В те времена Рождество Богородицы отмечалось 8 сентября.