Страница 44 из 50
Вообще просто жить уже был грех. В детстве, ну еще в том самом, где я обосрался, судьба миллионов, замученных в неволе, ставилась нам в пример. Разные специалисты по русской жизни спорили до хрипоты - сколько же именно исчезло миллионов? Потом успокаивались, выпивали по стакану лимонада, жена приносила им холодный компресс, и они возвращали друг другу, как фишки в рулетке, миллиончик-другой. Сталин, Ленин и Толстой погубили сто десять миллионов, кричали они снова, нет - сто восемь, вдруг смягчались специалисты, и два миллиона, оживившись, как упыри или зомби какие, вылезали наружу, надеялись попросить еще за два миллиона, чтобы оставалось хотя бы сто шесть. Дело Федорова, чудака-библиотекаря из Румянцевского дома, жило и побеждало. Нет, все-таки сто десять, делали вывод специалисты; два миллиона, так толком и не вздохнув, лезли обратно, до следующего подсчета. Гудела развороченная сибирская тайга.
Многих уничтожали в затылок, а где он - затылок? Вот так всегда, попадаешь под влияние больших картин и цифр, а конкретика, как плохая мать, порхает в стороне, а потом время приходит, упорхнула конкретика совсем. И когда сам соберешься что-нибудь сделать, обязательно подведет любая мелочь типа затылка. Так где же он - затылок? Шея это или голова? Затылок - он, конечно, и в Африке затылок, но Россия, чтоб ее черт побрал, а потом, разумеется, обратно Бог, мало того, что не Израиль, она - и не Африка. Здесь затылок играет достаточно важную роль, здесь его место должно быть строго очерчено и понятно.
Света, насколько это возможно, заменила мне собаку. У них было одинаковое выражение глаз, и Света также любила есть с рук. Вероятно, и писали они также одинаково.
Но я все равно хочу назад свою суку и муку! Неужели ты не помнишь, как я тщательно и часто расчесывал тебе специальным гребешком хвостик, когда на нем неожиданно завелись клопы, злые мыши и тараканы? А ты только благодарно скулила мне в ответ.
Крамаренко больше не появлялся. "Он тоскует и занимается онанизмом", переживала и гордилась Света. Крамаренко и вправду тосковал, но только по Хересу, написал ему даже письмо.
А мы со Светой продолжали оставлять много-много разных отпечатков, среди них попадались даже мохнатые и ультрафиолетовые. Нельзя никогда ебаться с худосочными, ведь предупреждали меня еще в школе, учитель ботаники; потом, объяснял он, не отъебешься, это полную женщину можно легко забыть. Помни: худосочные оставляют привлекательные отпечатки и ведут себя, как паяльники, припаивают. Как же всегда правы в своих советах опытные учителя ботаники!
Брата было жалко, такой парень милый. Кого-то он слышал по радио, или по телевизору видел, вот и называл его уважительно: статист. Естественно, это был профессор статистики, а не киргиз - неудачник, резвящийся в массовке.
Едва соберешься убить - успокоился низ живота, все остальное хорошо, но тут же спохватишься, - а как надо расставить ноги? Где мой "Самоучитель"? Сам себе я стану "Самоучитель", но все-таки убийство - это серьезно. Тут нельзя только спекулировать на вдохновении, нельзя действовать по наитию, чувствам тоже доверяться не следует. Нужно все рассчитать, а то в последний момент душа заноет, мысли разные в голову полезут, одна другой краше: "Не рано ли?", "А может, завтра?", но завтра пойдет дождь и захочется спать. А потом есть. А с полным животом убийством не занимаются.
От конкретной старухи я давно отвлекся. Звук я тоже на хуй послал, порядочное убийство - вот признак цивилизованного общества, и звук здесь не при чем! Кризисы бывают у всех, но убить надо и с достоинством, тем более раз уж все кончено, не торопясь. Не рассматривая заинтересованно то, что еще минуту назад хрюкало и скрипело. Убивать надо нормально, четко, зная как и за что, не надеясь на американского дядюшку, что валютой отмажет, не сопеть, не глядеть по сторонам, сосредоточиться только на убийстве, даже если за спиной блестящий Херес и такая же планета Йух. И все эти басни и сказки про суперчеловеков тоже пора отменить, убийство - дело нормальных и приличных людей! Только осознав это, Россия и я взойдем на ступень благосостояния со своей, а не заимствованной правдой, а сейчас, когда рынок уже пришел, нормальное убийство - главный вопрос, без него никуда, надо потому что правильно расставить ноги и корпус разворачивать уметь, чтобы не было проблем и все получилось.
Крамаренко нашел богатую невесту, сволочь! Теперь он только радовался и учил меня жить. И переводить Хереса. А я-то думал покомплексовать, что Света стала моя, а не его, а потом напрочь забыть о старухе и дружить с братом. Вот брат возвращается домой, усталый и запыленный, а там его ждет после жуткого рэкета фильмотека, где полный Бунюэль, и Пинакотека, где полный Рафаэль. Брат очищается, сердце у него тает, под воздействием красоты он начинает вкладывать деньги в строительство очистных сооружений и венерических диспансеров. Он бросает старуху, женится на инвалиде детства, мы со Светой каждое воскресенье ходим к ним в гости, а потом все вместе крадем у этих ебаных блядей мою собаку. И я снова буду, забыв подмыться и про кофе, гулять с ней по утрам. А она будет писать, подняв две или три лапы. Или все четыре - по погоде. Я не скотоложец, как и не геронтофил. Просто я никак не могу забыть свою собаку, а попробуй такую забудь!
Меня совершенно не трогало, что мой Херес, чьи космолеты и драконы уже срослись с моей душой, и моя старуха когда-то любили друг друга. Убивая старуху, я вроде бы почувствую себя виноватым перед Хересом. Но это мнимая вина. Мы за прошлое не в ответе! Когда в настоящем все кончено и полный пиздец, прошлое - еще не повод, чтобы старуху не кончать. А брат? Что брат, Света - худая, она выдержит, вот полные женщины долго плачут, становятся дурнушками, никогда не забывая погибшего в тандеме брата.
Прости меня, Света, я тебя очень люблю, всех мастей отпечатки соврать не дадут, и я не испытаю оргазма, когда старуху убью, мой оргазм - только твоя прерогатива! Но что я могу сделать, Света, если вокруг одни такие цены, а русские люди сами ни на что не способны? Когда все везде и совсем кончено, как же здесь не убить?
К тому же я за себя уже не отвечаю. Я словно стал игрушкой в руках московских злых сил. Они меня заколдовали, они толкали меня на убийство.
Разумеется, когда я полностью решился, у меня все схватило. Как я и предупреждал, в России не только не умеют порядочно повесить, но и посрать.
Однажды я не выдержал прямо в ночном подземном переходе. Старик играл на баяне вальс "Амурские волны", но под вальс я сесть не мог, не хотелось впутываться в перипетии злосчастной солдатской судьбы. Потом старик долго не начинал, но мне требовалось, чтобы непременно под музыку, я с трудом дождался попурри из народных песен. Я срал не только на заплеванный бетон, я прощался и прощал, я срал в лицо всем этим богатеньким хуям, что пустили на варенье вишневый сад и клейкие листочки на травяной шампунь, но до сих пор не верят, что в человеке может быть прекрасно все - в том числе и убийство.
Раз насрал - значит, считай, и убил.
Но я снова трижды не хочу убивать! Во-первых, я не умею, и потом дай мне Бог опомниться, как я в детстве, двенадцати лет всего, а так порезался, кровь целых две минуты рекой шла, а еще я очень все-таки люблю людей, пусть даже не очень, но люблю, к тому же на мне Херес висит, как же без него будет русский читатель?!
Мне бы чай пить со старухой, чтобы любовник ее кипятка крутого подливал да хуй чесал, как в народных сказках, а потом, чтобы старуха ушла, чего ей с нами долго сидеть, только провоцировать. Мы бы с братом выпили водки и ругали всех блядей, вместе взятых, чтобы не уводили, бляди, чужих собак.
"Но убить надо", - звук был неутомим. "Сам знаю, что надо, - обрывал я его, - много не пизди понапрасну".
"Не можешь убить старуху, - трубил звук, - убей кого получится. Убей Ельцина, не хочешь Ельцина - Назарбаева, что ли, убей, он - казах, у него охраны меньше. Я сделал вид, что не слышу, и звук повернул тему. Нудный звук попался, наглый, кроме убийства, похоже, его больше ничего не интересовало. "Убей, кому говорят, - взорвался звук, - старуху!"