Страница 19 из 25
Турки даже не подозревали о малочисленности войск, им противостоящих, не подозревали, что план их вполне достижим, но, правда, при одном немаловажном условии: он достижим в аналогичной обстановке и при аналогичном состоянии сил в борьбе с войсками любой армии мира, но только не русской.
Будучи спокоен за состояние границ России со стороны Кавказа, которые охранялись пятидесятитысячным ополчением грузинских царей Ираклия и Соломона, собиравшихся с помощью России добиться независимости от Османской империи, Румянцев решил развернуть активные наступательные действия на юго-западе.
31 марта 1770 года он писал графу Петру Ивановичу Панину:
«Придут ли рекруты или нет, доставится ли всё потребное или не будет, произрастёт ли трава или нет, я решусь 25 апреля первое движение своей армии сделать».
Действительно, в армии был большой некомплект. Румянцев сообщал в Петербург:
«Внутреннее состояние вверенной мне армии в своих великих недостатках, то есть рекрут и одеяний, а из последнего наипаче обуви, доселе ещё не поправляется по недоставлению того к полкам и уже не остаётся времени, а потому и надежды, чтобы сии нужды могли быть удовольствованы до начала кампании».
Румянцев предвидел правильно. Военная коллегия не успела и не смогла ничего сделать в оставшееся время. Быть может, уже тогда представилась императрице возможность оценить состав этого важнейшего в Державе органа, быть может, уже тогда она решилась подыскивать для столь ответственных и в то же время трудоёмких и многотрудных дел действительно способного к ним человека?! Война не раз доказала настоятельную необходимость реорганизации и в армии, и в военном управлении.
Рекруты всё-таки стали поступать. Повлияло на действия Военной коллегии решительное вмешательство императрицы. Но пополнение было совершенно негодным для боевых действий. Румянцев решил оставить вновь прибывшие подразделения в Хотине, включив их в состав гарнизона. Там предстояло подготовить воинов к предстоящим боям и подготовить должным образом. Пока же он приказал сформировать из каждых двух недоукомплектованных полков по одному полнокровному и боеспособному.
Вскоре главная армия выступила к Рябой Могиле. Чрезвычайно трудным и изнурительным был тот переход. Войска шли по земле, разорённой неприятелем. Румянцев подробно рассказал об этом в письме к императрице:
«Земля здесь во всём достатке опустошена, селения пусты, а жители, то от неприятеля, то от возникшей заразы переселяясь в горы, совсем опустили поля, и не видно, чтоб и для пищи их собственной каков-либо на оных посевов».
О трудностях марша он повествовал в другом письме, восторгаясь мужеством русского солдата:
«Не могу я, Всемилостивейшая Государыня, толь достаточно изобразить словами, колико труда имели войска во всём, что совершили поныне в походе, восходя с одной превысокой горы на другую, ещё превысшую, между коими всегда есть глубокие дефилеи, не виляя края, так бы сказать в верх цепью связанным горам; тут выдержала артиллерия чрезвычайную пробу и показала, в каком оная ныне наилучшем состоянии. Я думал в каждом месте, где насилу вылезть и подняться можно было верхом всаднику, что должно сокрушиться вдребезги её повозкам, но напротив она везде свои тягости не только без остановки, но почти и без порчи взвозила; на что все иностранные, при армии находящиеся, с удивлением взирают, так как и на подвиг наших солдат, что в них ни бодрости не умоляет, ниже приводят их в утомление повсеместные кручи и высоты, которые пройти со всеми тягостями армейскими, двигая их больше на ременах недели лошадьми, только собственный опыт отъемлет невероятность».
Вот когда представилась полная возможность заглянуть в душу русского солдата, увидеть величие защитника Родины – вчерашнего крепостного, а ныне мужественного витязя, которому не страшны ни жара, ни холод, ни тяжелейшие переходы, ни несметные полчища врага.
А враг действительно располагал значительным численным превосходством. И всё же Румянцев решил действовать наступательно, тем более он ощущал постоянную поддержку императрицы и её доверие. Недаром же она поставила его во главе 1-й главной армии, не зря писала ещё 10 декабря минувшего года:
«С удовольствием читали мы и рассматривали мнение Ваше о будущей кампании, ибо находим в нём, совокупно, и предусмотрения разумного полководца, и похвальное стремление истинного природного русского к распространению нераздельной славы нашей и Отечества».
В том же письме она откровенно высказывалась о полном доверии к таланту и мастерству полководца:
«В совершенном удостоверении о вашем военном искусстве и патриотическом рвении о пользе Отечества и неприкосновенной ещё славы оружия его, кои толь праведно решили выбор наш в персоне вашей, а кои да пребудут верными и лучшими вашими светодателями, оставляем вам самим делать и предпринимать, как в предварительных распоряжениях кампании, так в самое продолжение её против неприятеля, всё то, что вы собственным благоразумием за нужно и полезно находить будете».
Зная о большом численном превосходстве врага, императрица подбадривала полководца:
«Пускай армия наша не будет многочисленна, но она обычна уже побеждать. Последний солдат ободрен одержанными успехами и уверен в приобретении новых под предводительством вождя, коего искусство собственным испытанием знаем».
9 июня армия Румянцева достигла местечка Цецора. Там он получил сообщение о приближении неприятеля, который сосредоточивался у Подолян. Необходимо было установить силы неприятеля и цель его действий. Румянцев выслал вперёд авангард под командованием генерал-майора Фёдора Васильевича Боура. В состав отряда входили 9 батальонов пехоты, 19 эскадронов кавалерии и 14 полевых орудий.
Обнаружив русские войска, турки всполошились, выслали вперёд лёгкую кавалерию и успокоились лишь тогда, когда определили численность отряда, предводимого Боуром. Скорее всего, турки просто не верили в то, что на подходе главные силы Румянцева. По расчётам турок, русские просто не могли в столь короткое время достичь Прута. Решив разделаться с русскими, командовавший объединёнными силами турок и крымских татар хан Каплан-Гирей переправил через Прут двадцатитысячный отряд пехоты и кавалерии. Однако совместными действиями двух русских отрядов, которые возглавил Боур, враг был отброшен за реку.
Разведка Боура установила, что Каплан-Гирей сосредоточил в районе урочища Рябая Могила 50 тысяч татар и 22 тысячи турок при 44 орудиях.
У Румянцева было 38—39 тысяч. Правда, в артиллерии Румянцев имел солидное превосходство – у него было 115 орудий.
Пётр Александрович решил нанести врагу внезапный сокрушительный удар и захватить лагерь. Все имеющиеся у него силы он разделил на четыре отдельных отряда. Один из двух, предназначенных для действий с фронта, он возглавил сам, второй поручил генералу Боуру. Третий отряд по его распоряжению возглавил генерал Потёмкин и четвертый генерал Репнин. Конница генерала И.П. Салтыкова должна была поддерживать действия пехоты.
Историк А.Н. Петров, подробно разбирая замысел полководца, писал:
«Диспозиция графа Румянцева состояла в том, что корпус Боура после сигнала должен выступить из своей позиции и следовать прямо для атаки с фронта неприятельского ретраншемента; в то же время отряд Репнина атакует правый фланг неприятеля и, зайдя ему в тыл, отрежет отступление. Главная армия предназначалась для поддержания Боура в главной атаке правого фланга противника. Отряд же генерал-майора Потёмкина должен был переправиться верстах в шести ниже Рябой Могилы и атаковать неприятеля с тылу».
Большое значение уделялось маскировке и скрытности действий. К примеру, один из корпусов выступил из лагеря ночью, оставив на месте палатки и даже не затушив костры. Благодаря этому он занял исходные позиции на фланге неприятеля так, что турки даже не заметили этого.
Отряд генерал-майора Григория Александровича Потёмкина, выступив затемно, скрытно достиг реки, в полной тишине переправился на противоположный берег в шести верстах ниже Рябой Могилы и, совершив быстрый переход, изготовился для атаки противника с тыла.