Тридцать девять ступеней

– А как насчет британского правительства? – спросил я. – Не допустит же оно, чтобы его гостей убивали средь бела дня! Намекните ему, и оно усилит меры безопасности.

– Нет смысла. Даже если они наводнят Лондон сыщиками в штатском и удвоят количество патрульных, Каролидес все равно обречен. Мои «друзья» играют по-крупному. Им нужен масштабный повод, спектакль на глазах у всей Европы. Каролидеса убьет австриец, и все улики укажут на то, что убийство было совершено с одобрения первых лиц в Берлине и Вене. Все это, разумеется, чудовищная ложь, но тем охотнее в нее поверит весь мир. Это не пустая болтовня, друг мой. Случилось так, что мне стал известен весь их дьявольский план в мельчайших подробностях, и уверяю вас – затевается самое гнусное злодейство со времен Борджиа[7]. Но у них ничего не выйдет, если пятнадцатого июня здесь, в Лондоне, будет находиться человек, осведомленный об истинной подоплеке происходящего, и этот человек – ваш покорный слуга Франклин П. Скаддер.

Мне положительно начинал нравиться этот коротышка. Его челюсть захлопнулась, как крысоловка; глаза-буравчики горели воинственным огнем. Если он меня и разыгрывал, то исполнял свою роль мастерски.

– Откуда вы все это узнали? – спросил я.

– На первые подозрения меня натолкнул разговор, случайно подслушанный в тирольской гостинице на Ахензее[8]. Это побудило меня потянуть за ниточку, и следующие доказательства я добыл в меховом магазинчике в галицийском квартале Буды[9], в венском Клубе скитальцев и в книжной лавке в окрестностях Раквицштрассе в Лейпциге. Последние улики были найдены и приобщены к делу десять дней назад в Париже. Сейчас я не могу посвятить вас в подробности – оставим их будущим историкам. Трезво оценив обстоятельства, я решил, что сейчас мне следует исчезнуть, и добрался до Лондона, предварительно совершив непростой отвлекающий маневр. Я выехал из Парижа молодым франтоватым франко-американцем, затем отплыл из Гамбурга под видом еврейского торговца бриллиантами. В Норвегии я стал английским специалистом по Ибсену, собиравшим материал для лекций; покидая Берген, превратился в постановщика документальных фильмов о лыжном спорте. А сюда я прибыл из Лита[10] с полными карманами предложений о поставках балансовой древесины для бумажных фабрик. До вчерашнего дня я был уверен, что неплохо замел следы, и чувствовал себя вполне беспечно. Но вдруг.

Воспоминание явно расстроило его, и он отхлебнул еще виски.

– Вдруг я увидел человека, стоявшего на улице рядом с этим домом. Я целые дни проводил взаперти, выходил тайком, после наступления темноты, и проводил вне дома не больше одного-двух часов. Я понаблюдал за этим человеком из окна, и, кажется, узнал его. Он вошел в подъезд и заговорил с портье. А возвращаясь домой вчера вечером, я обнаружил у себя в почтовом ящике визитную карточку. На ней значилось имя господина, встретиться с которым я хочу меньше всего на свете.

Взгляд моего собеседника и неподдельный страх на его лице окончательно убедили меня в том, что он не лжет. Мой собственный голос слегка дрогнул, когда я спросил Скаддера, как он поступил дальше.

– Я понял, что влип, как муха в клейстер. Поэтому у меня оставался один выход: я должен был умереть. Только тогда мои преследователи успокоятся.

– И как вам это удалось?

– Я сказал слуге, который чистит мою одежду, что мне совсем худо, и сделал вид, будто вот-вот отдам концы. Это было нетрудно: мне прекрасно удается такого рода маскарад. Затем я раздобыл труп – этого добра в Лондоне всегда хватает, если точно знаешь, где искать. Я привез его с собой в ящике на крыше извозчичьей кареты; мне пришлось прибегнуть к посторонней помощи, чтобы занести ящик наверх, в мою комнату. Сами понимаете, я должен был обеспечить следствие надлежащими уликами. Я улегся в постель и велел слуге подать мне снотворное, после чего отпустил его на все четыре стороны. Он хотел сбегать за доктором, но я прикрикнул на него, заявив, что терпеть не могу медиков. Чистильщик ушел, и я принялся готовить труп к предназначенной ему роли. Мертвец был моего роста и отправился на тот свет, насколько я мог судить, от злоупотребления алкоголем, поэтому я расставил вокруг кровати на расстоянии вытянутой руки несколько бутылок со спиртным. Челюсть портила сходство – пришлось отстрелить ее из револьвера. На следующий день кто-нибудь обязательно станет клясться, что слышал выстрел, но на этаже у меня соседей нет, и я счел возможным пойти на такой риск. Итак, я оставил тело на кровати – одетым в мою пижаму, с револьвером, валяющимся поверх одеяла, посреди комнаты, приведенной в крайний беспорядок. Затем я надел костюм, заранее приготовленный на такой случай. Я не стал бриться из опасения наследить; кроме того – теперь и речи не могло быть о том, чтобы появиться на улице. До этого я весь день думал о вас, и пришел к выводу, что у меня, похоже, просто не оставалось другого выхода, кроме как обратиться к вам. Сидя у окна на лестничной площадке, я дождался вашего возвращения и спустился вниз, чтобы столкнуться с вами на лестнице. Вот и все, сэр. Думаю, теперь вы знаете обо всем этом столько же, сколько и я.

Он сидел передо мной – мигающий, как сова, вздрагивающий от волнения и, несмотря ни на что, полный отчаянной решимости. Все это звучало совершенно дико, но мне не раз приходилось слышать невероятные истории, впоследствии оказывавшиеся чистой правдой, и я взял за правило судить не столько о рассказе, сколько о самом рассказчике. Если б он хотел обосноваться в моей квартире, а потом перерезать мне глотку, он придумал бы что-нибудь более правдоподобное.

– Дайте мне ключ, – сказал я, – я хочу взглянуть на труп. Прошу прощения, но должен же я как-то проверить ваши слова.

Он горестно покачал головой.

– Я знал, что вы об этом попросите, но ключа у меня нет. Он на моем брелоке на туалетном столике. Я должен был оставить его там, чтобы не дать ни малейшего повода для подозрений. У тех джентльменов, что идут по моему следу, очень внимательный взгляд. Вам придется поверить мне на слово до утра, после чего, уверяю вас, вы получите самые убедительные доказательства того, что труп и в самом деле лежит наверху.

Я задумался на несколько секунд.

– Хорошо. До утра так до утра. Я запру вас в этой комнате и оставлю ключ у себя. И вот еще что, мистер Скаддер: я верю, что вы говорите правду, но если окажется, что это не так, лучше бы вам помнить, что я весьма умело обращаюсь с пистолетом.

– Разумеется, – сказал он, вскакивая. – Не имею чести знать, как вас зовут, сэр, но вы благородный человек. Буду признателен, если вы ненадолго одолжите мне бритву.

Я отвел его в спальню и оставил одного. Через каких-нибудь полчаса из дверей спальни показалась фигура, которую я едва узнал. От прежней внешности Скаддера остались только колючие, голодные глаза. Он чисто выбрил подбородок, разделил волосы на прямой пробор и подстриг брови. Держался он так, будто только что вернулся со строевых учений на плацу, и вообще выглядел как самый настоящий – вплоть до характерного тропического загара – британский офицер, полжизни прослуживший в Индии. В довершение всего он вставил в глаз монокль, а когда снова заговорил, из его речи исчезли даже ничтожные следы американского акцента.

– Бог ты мой! Мистер Скаддер. – запинаясь, пробормотал я.

– Не мистер Скаддер, – поправил он, – а капитан Теофил Дигби, сороковой полк гуркхских стрелков[11], на побывке в Лондоне. Буду признателен, если вы это запомните, сэр.

Я постелил ему в курительной, а сам улегся на диване – в гораздо более бодром расположении духа, чем в течение всего этого месяца. Что ни говори, а даже в этом богом забытом мегаполисе иногда случаются удивительные вещи.

7

Семья Борджиа, подарившая католическому миру в XV–XVI вв. двух пап и более десятка кардиналов, осталась в истории олицетворением алчной жестокости, превратившей церковную политику этого времени в череду подлых убийств.

8

Горное озеро в Австрийском Тироле.

9

Западная часть Будапешта (до 1873 года – самостоятельный город).

10

Город в Шотландии на берегу залива Ферт-оф-Форт (с 1920 года – северный район и порт Эдинбурга).

11

Гуркхи – британские колониальные войска, сформированные из непальских добровольцев.