Вот идет цивилизация

– Сколько вы получаете? Десять процентов?

Тот не ответил: он почти навалился на меня грудью, дышал и дергался, дышал и дергался.

– Я перебью вам комиссию, Эксар. Знаете, сколько я вам дам? Пятнадцать процентов! Такой уж я человек, у меня просто душа болит при виде того, как кто-то горбатится за десять тухлых процентов.

– А как насчет этической стороны? – хрипло возразил он. – У меня ведь клиент есть.

– Смотрите-ка, он про этику вспомнил! Вы – тип, вознамерившийся купить всю эту чертову Землю за две семьсот! И это вы называете этичным?

Тут он, похоже, разозлился. Он сжал руку в кулак и двинул им по ладони.

– Нет, я называю это бизнесом. Сделкой. Я предлагаю цену, вы соглашаетесь. И ведь ушли от меня довольный, с прибылью, разве не так? А теперь вдруг врываетесь обратно и хнычете, что вы этого не хотели, что продали слишком много за такие деньги. Срам какой! А вот у меня есть свои принципы: я не подведу своего клиента из-за какого-то плаксы.

– Я не плакса, – обиделся я. – Я обычный бедный проныра, пытающийся заработать на кусок хлеба. Но сам-то вы кто? Воротила из другого мира, в распоряжении у которого все штучки-дрючки, все кнопки, на которые только можно нажать, все средства, представить которые у меня даже фантазии не хватит.

– А вы – вы разве не прибегаете ко всяким-разным штучкам?

– Есть вещи, до которых я никогда не опущусь. Ни за что. И не смейтесь, Эксар, я это серьезно. Ну, скажем, ни за что не стал бы обманывать калеку, каких барышей бы мне это ни обещало. И бедного проныру из кабинета размером с чулан не стал бы обманывать – ни за что не оставил бы его в убеждении, будто он продал свою планету.

– Почему «будто»? – удивился он. – Расписка, которую вы мне выдали, имеет законную силу во всей Вселенной. Наша юридическая система это подтвердит. А еще у нас есть и другие системы – планетарного масштаба. Стоит моему клиенту вступить в свои права собственника, как вашей цивилизации кранты. Полнейшие кранты, про нее можно будет забыть и больше не вспоминать. И про вас тоже, мистер Плакса.

В номере стояла жара, и я взмок как мышь. Но все же мне сделалось полегче. Сначала апелляция к этике, теперь все эти попытки напугать меня до чертиков. Может, условия контракта с клиентом не слишком его устраивали, а может, что еще – но одно я знал наверняка: Эксар был не прочь со мной поторговаться. Я ухмыльнулся ему в лицо. Он понял – даже цвет его лица под слоем грязи чуть изменился.

– И что вы предлагаете? – спросил он и зашелся в новом приступе кашля. – Называйте цену.

– Ну, я полагаю, вы вправе рассчитывать на прибыль. Что ж, справедливо. Пусть будет, скажем, три тысячи сто пять. Те две тысячи семьсот, что вы мне заплатили, плюс полновесные пятнадцать процентов. Что, по рукам?

– Нет, черт возьми! – взвизгнул он. – Я купил у вас три объекта, вы получили от меня три тысячи двести тридцать долларов – и предлагаете мне три сто пятьдесят? Вам бы поднимать цену, приятель, а вы ее сбиваете! И дайте мне выйти – мне некогда! – Он чуть повернулся и оттолкнул меня, да так, что я врезался в противоположную сторону коридора. Черт, и откуда у него столько сил! Он пошел к лифту, а я бросился за ним бегом: моя расписка-то все еще оставалась у него в кармане.

– Сколько вы хотите, Эксар? – спросил я его, когда мы уже спускались в кабине на первый этаж. Пусть назовет свою цену, решил я, а там можно и поторговаться. Тот пожал плечами.

– У меня есть планета и есть покупатель на нее. А вы, приятель, остались на бобах. Снявши голову, по волосам не плачут.

Вот ведь гад! На каждый мой шаг у него находилось чем ответить. Он выписался, и я следом за ним вышел на улицу. Мы шли по Бродвею, а прохожие оглядывались на нас: с чего бы это вполне себе пристойный господин вроде меня прогуливается рядышком с совершеннейшим бомжом. Я воздел руки к небу и предложил ему три триста тридцать, которые получил от него. Он ответил, что не заработает на кусок хлеба, если целый день будет прокручивать вхолостую одну и ту же сумму.

– Может, три четыреста? Ну, то есть, я хотел сказать, три пятьсот?

Он не отвечал, просто шагал дальше.

– Хотите все и сразу? – горячился я. – Ладно, получите сразу – три семьсот. Все до последнего цента. Ваша взяла.

Он продолжал молчать. Я начал беспокоиться. Мне надо было заставить его назвать свою цену – во что бы то ни стало, иначе мне крышка.

– Слушайте, Эксар, давайте не будем дурить друг другу голову. Если бы вы не хотели моих денег, вы вообще не говорили бы со мной. Называйте цену, и я заплачу, сколько бы вы там ни назвали.

Это возымело действие.

– Вы серьезно? Без подвоха?

– Какой, к черту, подвох? Я у вас на крючке.

– Ну что ж. Мне предстоит долгий, долгий путь обратно к моему клиенту. Не вижу, почему бы мне не задержаться на пару минут, чтобы помочь кому-то, попавшему в беду. Дайте подумать… нужно ведь назвать цену, которая была бы справедливой и для вас, и для меня, и вообще для всех. И это… скажем, пусть будет шестнадцать тысяч.

Вот так. И ведь я сам напросился. Эксар посмотрел на мое лицо и засмеялся. Он смеялся так долго, что закашлялся. Чтоб тебе, ублюдок, подумал я. Чтоб тебе до смерти отравиться нашим земным воздухом. Чтоб твои легкие гангрена сгноила. Шестнадцать тысяч – это ровно вдвое больше, чем лежало на моем банковском счету. Этот гад точно знал мой счет – до самой последней декларации. И мысли мои он тоже знал – стопудово.

– Когда собираешься вести дела с кем-то, – произнес он, давясь кашлем, – надо сперва хоть немного о нем разузнать.

– А точнее? – как мог язвительнее сказал я.

– Легко, – кивнул он, продолжая кашлять. – На основном счету у вас семь тысяч восемьсот с мелочью. Еще две на других, доступных вам счетах. Остальное можете занять.

– Вот только этого мне не хватало – погрязнуть из-за вас в долгах.

– Но уж немного-то занять вы можете, – прокашлял он. – Человеку вроде вас – с вашим положением, с вашими связями – ничего не стоит занять небольшую сумму. Я согласен на двенадцать тысяч. Я сегодня добрый. Ну что, двенадцать тысяч?

– Не несите вздор, Эксар. Вы ведь обо мне все знаете, значит, знаете, что я не могу занимать.

Он отвернулся к побелевшей от голубиного помета статуе Отца Даффи перед театром «Палас».

– Беда в том, – скорбно произнес он, – что было бы неправильно возвращаться к клиенту, оставив вас в таком неприятном положении. Это противоречило бы моим принципам. – Он расправил свои содрогающиеся от кашля плечи, словно приготовившись грудью встать на защиту лучшего друга, и ведь он этим гордился! – Что ж, пусть будет так. Я возьму только те восемь тысяч, что у вас есть, и будем в расчете.

– Ага, добренький какой нашелся, натуральная Флоренс, мать ее, Найтингейл! Позвольте-ка вам по-простому все объяснить. Не получите вы от меня восьми тысяч. Какой-нибудь навар – это ладно… я понимаю, тут придется уступить. Но ни цента из моих кровных, ни за что – ни ради вас, ни ради Земли, фигушки! – Я уже почти орал, так что проходивший мимо коп даже свернул поближе к нам, проверить, что за шум. Я подумал, не позвать ли полицию на помощь, мол, нас грабят инопланетные пришельцы, но понимал, что полагаться придется только на себя самого, замолчал и подождал, пока он отойдет, недоуменно качая головой. И все же мы стояли на Бродвее – что я за маклер, если не уломаю Эксара вернуть расписки?

– Послушайте, Эксар, если ваш клиент завладеет Землей с помощью моей расписки, меня вздернут на первом же столбе. Но жизнь-то у меня одна, и жизнь эта заключается в купле-продаже. И ни купить, ни продать ничего я не смогу без капитала. Отнимите у меня этот капитал, и мне не будет никакой разницы, кто владеет Землей, а кто нет.

– Кому вы, черт подери, лапшу на уши вешаете? – вскинулся он.

– Какая уж тут лапша. Чистая правда. Отнимите у меня капитал, и никакой разницы не будет, жив я или мертв.

Мой последний аргумент его, похоже, пробрал. Нет, правда, когда я дошел до этого места, у меня самого слезы на глаза навернулись. Он поинтересовался, сколько капитала мне нужно – пятисот хватит? Я заверил его, что ни дня не протяну, если у меня не будет в семь раз больше. Он спросил, правда ли я хочу выкупить мою занюханную планетку или у меня день рождения и я жду от него подарка?