Страница 5 из 26
Катафалк погромыхивал, холодный ветер морщил красно-бело-синее знамя. Лошади не спеша преодолевали милю извилистого пути от места краткой мемориальной службы у административного здания до готовой могилы за номером 2502-F на склоне мерзлого холма, где Роджер должен был обрести вечный покой рядом с Гасом. Скрип кожаных седел, позвякивание металлической упряжи и глухие удары копыт служили аккомпанементом к военному оркестру, который маршировал с глухим барабанным боем, медленно играя «Вперед, солдаты Христа». Затем гроб понесли астронавты.
У этого вирджинского холма, открытого всем ветрам, было градусов на двадцать холоднее, чем в Хьюстоне, в те минуты, когда отдавались воинские почести по высшему разряду лейтенант-коммандеру[10] Роджеру Чаффи. Он потерял жизнь всего за несколько недель до того, как должен был стать двадцатым американцем в космосе.
Марта вытерла слезы дочери Шерил, а отец Роджера, заметно дрожа, положил руку на холодный стальной гроб своего сына. Президент Линдон Джонсон от имени народа Соединенных Штатов лично поблагодарил их, но Марта не запомнила этого. Супруга президента и вице-президент Хьюберт Хамфри исполнили такой же церемониал в Вест-Пойнте. Члены Конгресса, руководители NASA и еще несколько сот человек стояли в отдалении, когда с гроба сняли флаг, и команда срочников ВМС сложила его треугольником и передала Марте.
Затем внезапно раздались три залпа ружейного салюта, и потекли скорбные ноты горнов, которые, казалось, будут звучать вечно. Мы посмотрели вверх и увидели сквозь скрюченные, по-зимнему голые деревья, как с грохотом несется парадное звено «Фантомов», и один самолет уходит вверх и в сторону из строя. Теперь все было кончено.
Один лишь невыносимый вопрос лежал вне нашего круга скорби. Мы пришли сюда, чтобы проводить в последний путь наших любимых и друзей, или же в этот день на Арлингтонском кладбище мы хоронили всю пилотируемую космическую программу? С этого момента мечта отправить людей на орбиту и далее должна была рассматриваться сквозь призму тех жертв, которые для этого потребуются. Наше предприятие было опасным, и теперь мы все ясно понимали, что имел в виду президент Кеннеди, когда говорил, что наша страна должна принять этот вызов не потому, что полететь на Луну просто, а потому, что это трудно. Он хотел, чтобы мы высадили человека на Луну до конца десятилетия, и сейчас, в начале 1967 года, первый космический корабль, который мог приблизить нас к этой цели, лежал в руинах. Часы тикали, а работы еще оставалось очень много. Быть может, то, о чем просил Кеннеди, на самом деле невозможно?
Я смотрел, как хоронят моего друга, и начинал думать, не будет ли смерть Гаса, Эда и Роджера стоить нам шанса пройти по Луне. Не конец ли это всей программе «Аполлон»?
3
Проданный монашками
Первые астронавты по природе своей должны были обладать отвагой и самоуверенностью, потому что невозможно усесться в парусиновое кресло на верхушке монструозной ракеты и с готовностью, более того – с нетерпением ожидать старта на ней в космос, не имея полной уверенности в себе и своих способностях. Не мешала и некоторая доля гордыни: «Я могу сделать всё!» Мы были пропитаны духом соперничества во всем – и когда гоняли на наших «корветтах» по Мысу, и когда устраивали изысканные розыгрыши, и когда рассекали в небесах на T-38, превращая обычный тренировочный вылет в воздушную схватку.
Возвышаться над нами мог бы лишь человек особого рода, и Вернер фон Браун как раз и был таким. Американская публика считала нас блистательными и отважными героями, но в присутствии герра доктора мы оказывались школьниками с мечтой о полете в космос. Да, мы были хороши, но он – великолепен, человек, создававший эти прекрасные ракеты, которые понесут нас к Луне. Мы отдавали делу свои тела, а он – мозг.
Однажды вечером в хьюстонском ресторане, где он собрал четырех астронавтов-новичков, из которых никто еще не летал, я осознал, что этот крупный немец – красивый почти как кинозвезда, с густыми темными волосами, аккуратно уложенными на одну сторону, и с горящими глазами истинно верующего – намного больше, чем просто ученый. Он был визионером и философом, можно сказать, Жюлем Верном наших дней, способным проникать взором в будущее. Германские ученые обычно ассоциировались с прямым углом: инженеры и техники, которые стремились к абсолютному совершенству во всех вопросах. Фон Браун шел много дальше – в мир идей, где нет прямых линий и нет преград, и он считал сухие формулы необходимыми только в той степени, в какой они могут удовлетворить его страсть к космическим путешествиям. Он был инженером высшей пробы, но одновременно и мечтателем, то есть именно тем, в ком нуждалась космическая программа. Он уходил далеко вперед от событий настоящего момента. Как своего рода алхимик, фон Браун мог превратить научную фантастику в научный факт.
Он наклонился вперед, поставив локти на тугую белую скатерть, и обратил к нам повелительный взгляд и уверенные слова. Не беспокойтесь о том, как попасть на Луну, сказал он, словно это было простое житейское дело. Своей большой рукой он как бы смахнул в сторону проблемы, которые отнимали так много времени, усилий и денег, но в действительности являлись лишь набором технических вопросов, которые все равно будут решены. Идеи исходили от него и накрывали нас.
Мои товарищи, занятые обсуждением одного из предсказаний фон Брауна, внезапно отошли на второй план, когда он обратил свой пронзительный взгляд на меня. «А теперь твой черед, Джин, – произнес он, – тебе предстоит пронести эту мечту». Наверно, я поперхнулся от изумления, потому что он рассмеялся: «Ты должен стать одним из первопроходцев, и я завидую тебе».
Я посмотрел на него с недоверием, спрашивая себя, кто этот человек – настоящий гений или настоящий сумасшедший? Он, директор Центра космических полетов имени Маршалла, завидует мне? Однако это было логично. Я готовился к тому, чтобы в конечном итоге полететь на Луну на его гигантской ракете «Сатурн V», а он если и испытывал что-то похожее, то только в детстве, когда прикрепил несколько петард к машинке, поджег их и отправил автомобильчик в безумную поездку. Фон Брауну предстояло достичь своей мечты лишь опосредованно, через наши путешествия в космос.
Он подрегулировал кресло и дотянулся до небольшого предмета в центре стола. «По-настоящему важно то, что вы сделаете, когда доберетесь до Луны, – сказал он и пояснил, что мало просто взлететь, совершить посадку и вернуться домой: – Ведь Линдберг не для того перелетел Атлантический океан, чтобы добраться до Парижа». Настоящая исследовательская экспедиция должна расширять Вселенную знаний, и это работа, у которой нет конца.
Фон Браун слегка подтолкнул серебристую солонку, как будто это была игрушка. «Джин, тебе потребуется мобильность. Мы сделаем автомобиль». Он видел в своем воображении, как мы покидаем лунный посадочный модуль, выходим наружу и исследуем неизведанный неземной ландшафт.
Поскольку я пребывал в состоянии почтительного благоговения, я не ответил: «Что-что, Вернер, автомобиль? Да ну тебя. Мы с трудом выводим космический корабль на околоземную орбиту, чтобы отработать базовую технологию стыковки, а ты говоришь, что я буду преодолевать кратеры на лунном багги?» Я не мог себе этого представить. Но я ничего не сказал, и хорошо, что я не раскрыл рот, потому что на «Аполлоне-17» мне представилась возможность сделать как раз то, что предсказал фон Браун, – вести лунный ровер в увеселительную прогулку на многие мили от моего космического корабля.
Я имел своеобразную связь с работами фон Брауна почти с самого рождения 14 марта 1934 года в больнице Св. Антония в Чикаго. В раннем детстве моя старшая сестра Долорес удерживала меня в повиновении, постоянно нашептывая, что я должен быть хорошим мальчиком, потому что на самом деле я не являюсь членом семьи – она, мол, просто пошла к Святому Антонию и купила меня у монашек за пару долларов.
10
Соответствует капитану 3-го ранга.