Страница 22 из 26
Рядом с нами находилось еще два участка, заселенных ранее прибывшими работниками программы. В Тимбер-Коув, первом из них, обитали шестеро из Первой Семерки; Ал и Луиза Шепард жили в самом Хьюстоне. Другой назывался Эль-Лаго, и там владели домами большинство астронавтов из Новой Девятки. Теперь же у чаппараля отвоевывали территорию небольшие поселения Клиэр-Лейк и Нассау-Бей, которые стали местом проживания многих из нашей группы.
Мы с Барбарой использовали часть суммы от Life в качестве первого взноса за участок, наняли архитектора и начали строить жилье своей мечты – невысокий, кремового цвета, похожий на ранчо дом по адресу Барбуда-Лейн, 18511, в поселке Нассау-Бей. В нем было примерно 280 квадратных метров, стоил он 33 000 долларов, а ставка по ипотеке оказалась достаточно низкой, чтобы я мог выплачивать ее из регулярного жалованья.
Наш район был одним из самых уникальных в Америке – он был полностью заселен участниками программы. Во всех соседних домах жили если не астронавты, то инженеры, менеджеры и их семьи. В конечном итоге Нассау-Бей включили в свой маршрут экскурсионные автобусы с туристами, увешанными камерами и щелкающими затворами. Случалось – уже после того, как я слетал в космос, – что я стриг газон или сажал дерево, одетый в драные штаны и пропотевшую рубашку, и тут к дому подползал автобус, водитель которого кричал мне: «Эй, приятель! Где тут живут астронавты?» Я чесал в затылке, взмахивал рукой вдоль улицы и туманно отвечал: «Кажется, есть у нас парочка где-то там». Мои соседи – Роджер Чаффи, Майк Коллинз, Дейв Скотт, Ал Бин, Расти Швейкарт, Дик Гордон и Джим МакДивитт – проделывали то же самое. А поскольку скафандров на нас не было, никто не мог нас узнать.
Шли месяц за месяцем, подготовка усложнялась. И хотя внешний мир думал о нас с придыханием, внутри космической программы мы все еще оставались классом новичков. Порядок старшинства означал, что нам придется ждать своей очереди на полет. Была лишь одна обязанность, которую старшие астронавты радостно переложили на нас – она называлась «неделя в бочке». Каждый политик и каждая организация граждан хотела заполучить астронавта в качестве гостя и послушать его, и Дик долго сражался, чтобы убедить NASA в том, что мы готовимся лететь на Луну, а не произносить речи. Компромисс был найден в том, что каждую неделю один астронавт выделялся для такой работы – это и называли «неделя в бочке». Отдел связей с общественностью выстраивал запросы в соответствии с их важностью, и «дежурный по пиару» ездил на мероприятия, давал интервью журналистам и вообще «демонстрировал флаг». Обычно говорить приходилось тем из нас, кто меньше всего знал о том, что происходит.
Мой первый срок попал на Авиационную неделю в Коннектикуте. Чиновник NASA, ответственный за протокол, доставил меня на место и выдал подготовленный текст, который надо было зачитать. Губернатор Коннектикута с гордостью указал на молодого, коротко стриженного человека за столом для почетных гостей и буквально просиял, произнося слова «астронавт Джин Сернан». Я встал под громкие аплодисменты. Зрители, наверное, думали, что перед ними крутой и уверенный в себе межзвездный путешественник, а на самом деле у меня так тряслись колени, что я боялся, как бы аудитория не услышала их стук друг о друга. Я ухватился за кафедру с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Что я тут вообще делаю? Я же еще не летал!
Я выдавил из себя несколько предложений и увидел, как слова на бумаге начинают расплываться. Но аудиторию не интересовала эта техническая фигня. Слушателям было скучно! Я посмотрел на них несколько мгновений, перестал читать и медленно отложил бумаги в сторону. Чиновника, наверное, хватил в этот момент сердечный приступ, потому что он никак не мог угадать, что я теперь скажу. Черт побери, я и сам не знал. Я подумал так: люди пришли на званый обед, чтобы услышать астронавта, астронавт тут один, и это я, и хотя я не слишком много знаю о программе, но точно больше, чем любой из них. И я начал говорить так, как будто сижу среди друзей, которые пришли в гости ко мне домой. Я рассказал несколько баек, вставляя известные имена типа Шепарда и Гленна, и колени мои перестали трястись. Я объяснил, что мы собираемся сделать в проектах «Джемини» и «Аполлон» и как мы намерены добраться до Луны. Аудитории понравилось – человек действительно знаком с Алом Шепардом и Джоном Гленном! С мероприятия я уходил с возросшей уверенностью в себе. Оказывается, секрет состоял в том, чтобы говорить с людьми, а не читать им лекцию. Больше я никогда не пытался зачитать подготовленную NASA речь.
В Хьюстоне после знакомства с Семеркой я вскоре смог оценить и Девятку и понял, что это самая совершенная и талантливая группа пилотов из всех, что я видел. Все они были летчиками экстра-класса.
Эд Уайт олицетворял собой все американское – без сучка и без задоринки, лицо космической программы. Он был нашим Юрием Гагариным. Эд был чертовски хорош, и мы бы не смогли найти лучшего кандидата на первый выход американца в открытый космос.
Джим МакДивитт был исключительным человеком – славный парень, но с таким потенциалом лидерства, что его назначили командиром экипажа «Джемини-4» в первом его полете. Джим говорил мало – за него говорила его работа.
Джон Янг был летчиком с простым подходом к работе – «давайте делать дело». Мы сдружились с ним, когда слетали к Луне и затем объехали полмира. Джон доводил инженеров до бешенства своими ядовитыми служебными записками, составляя их для протокола в тех случаях, когда ему что-то не нравилось. Их так и называли – «янгограммы».
Пит Конрад, упрямый невысокий щербатый парень, носил прозвище Твити, то есть Болтливый. Он все время рвался в бой и готов был свернуть весь мир в бараний рог, чтобы дело было сделано. Трудно было заподозрить в нем человека, учившегося в Принстоне и происходившего из влиятельной филадельфийской семьи.
Фрэнк Борман был строг во всем и пропитан лидерством с головы до пят. У него никогда не было проблем со сферой полномочий, потому что он работал на более высоком уровне, нежели большинство из нас. Он выделялся из общего ряда и иногда казался «святее Папы Римского», но в любом случае был прирожденным лидером.
Нил Армстронг все еще оставался тем дружелюбным и невзыскательным парнем, которого я поверхностно знал по учебе в университете и через Смитти.
Мы с Томом Стаффордом, несхожие как день и ночь, стали как братья, потому что провели очень много времени в совместных тренировках и дважды летали вместе. Ти-Пи, как его звали, был блестящим парнем из маленького оклахомского городка, он думал со скоростью хорошего компьютера и редко ошибался. Из-за привычки говорить быстрее, чем думать, он заработал прозвище Мямля. Когда что-то пошло не так на «Джемини-9» и вновь на «Аполлоне-10», я был рад, что Томас Пэттон Стаффорд рядом со мной.
Джима Ловелла мир помнит как командира неудачного «Аполлона-13». Счастливый и дружелюбный в обычной жизни, в этом полете он очень вовремя проявил свои лидерские качества. В фильме «Аполлон-13» способности Джима ничуть не преувеличены, хотя Пит Конрад и дал ему грозное прозвище Шейки – «Дрожащий».
Последним был Эллиот Си, худощавый техасец, который служил в авиации флота, а затем гражданским летчиком-испытателем компании General Electric, где помогал создать прославившийся в дни Вьетнамской войны реактивный истребитель-бомбардировщик F-4 «Фантом». Мое будущее оказалось связано с судьбой Эллиота, и связано не по-хорошему.
На мой взгляд, Борман и Стаффорд по своему опыту возвышались над остальными, на следующей ступеньке, совсем рядом, стоял Мак-Дивитт, а за ним Ловелл и Конрад. Однако самым знаменитым среди них стал Армстронг, «темная лошадка». Девятка была очень, очень хороша – им предстояло делать историю.
9
Скафандр
Еще во время обучения каждому новому астронавту назначили область специализации для обеспечения двух беспилотных испытательных полетов «Джемини», за которыми в конце 1964 года должна была последовать миссия Гриссома и Янга на «Джемини-3». Учитывая направленность предыдущей учебы в Монтерее, мне поручили мониторинг двигательных установок, а это привело меня в странный мир, именуемый «управление полетом».