Страница 17 из 26
Мы с Барбарой уехали в отпуск, который изначально планировали как визит к ее матери в Техас и к моим родителям в Чикаго на Четвертое июля. Барбара купила билеты на дешевый ночной рейс National Airlines из Сан-Франциско в Хьюстон и улетела вместе с Трейси, которая только-только научилась сама вставать, и с нашим кокер-спаниелем по кличке Венера. Я закончил кое-какие дела в Калифорнии и вышел на трассу в новом «шевроле» 1963 года – вполне адекватном семейном седане, который заменил мою холостяцкую машину 1956 года с полотняным верхом. Мили улетали назад, я слушал по радио «Ритм дождя» и песню о волшебном драконе Пуффе и думал о возможном новом назначении.
Поскольку я должен был встретиться с Барбарой и ее мамой в Бейтауне, я решил проехать по окраинам Хьюстона и взглянуть на новый Центр пилотируемых космических кораблей MSC[31], который строился в Клиэр-Лейке. Нашими воротами в небо был мыс Канаверал во Флориде; Лэнгли-Филд в Вирджинии, в удобной близости от Вашингтона, был местом рождения Целевой космической группы; крупные подрядчики располагались в штатах Калифорния, Миссури и Нью-Йорк. Двадцать три города соревновались за право быть домом MSC, большого и очень важного федерального проекта, но лишь у одного из них был в помощниках некий Линдон Джонсон из Техаса, по счастливой случайности – вице-президент США и председатель Национального космического совета при президенте. Поэтому LBJ, как его сокращенно называли, выкрутил необходимые руки и предъявил тысячу заросших кустарником акров[32] в 40 км юго-восточнее Хьюстона. Так NASA обрело новый дом, а Техас – 60 миллионов из лунных денег.
Бетон, сталь и стекло росли быстро, превращаясь в офисные здания и испытательные сооружения, сияющие под горячим техасским солнцем, и я ехал мимо них, присматриваясь к месту, где, возможно, скоро буду работать. Два года в живописном Монтерее испортили меня. В Калифорнии в самый жаркий летний день достаточно открыть окна, чтобы стало прохладно, но техасская жара была подобна доменной печи. Солнце работало молотом, Хьюстон был его наковальней, а в моей машине не имелось кондиционера. Сказать, что меня переполняли чувства, было бы слишком мало. Я медленно проехал по Старому Галвестонскому шоссе и через новые кварталы, которые строились для размещения сотен инженеров и техников, стекающихся в MSC. Поселкам дали стильные имена типа Тимбер-Коув, Эль-Лаго и Нассау-Бей, но в действительности это были только что освоенные заиленные равнины, изнемогающие от духоты в дьявольской жаре, и коровы все еще щипали траву на будущих дорогостоящих жилых площадках. Смогу ли я просить семью о выживании на этой голой земле старых пастбищ и далеких горизонтов?
Барбара была из Техаса, и я думал, что она привычна к такой погоде, но, добравшись до дома ее матери, который охлаждал только старый неэффективный вентилятор, гоняя по кругу горячий воздух, я обнаружил, что жена страдает не меньше меня. Видение нашего милого дома в Монтерее плавало среди жары как мираж, и я подумал, что не пройти отбор в астронавты и избавиться от необходимости жить здесь было бы не так уж плохо.
Мы удрали из Техаса со всех ног и поехали в Чикаго, чтобы показать моим родителям новую внучку, а затем в Калифорнию, и вновь под безжалостным солнцем. В Айове температура поднялась до +38°C. Все, что мы могли сделать, это опустить до предела стекла, ехать как можно быстрее и молиться, чтобы достигнуть прохладного укрытия Скалистых гор прежде, чем мы вплавимся в асфальт где-нибудь среди кукурузных полей Небраски.
Через некоторое время мне в Монтерей пришло письмо из NASA с приглашением прилететь в Хьюстон на собеседование, и я узнал, что первоначальный список из нескольких сотен кандидатов сократился более чем наполовину. Слегка удивленный тем, что все еще остаюсь в забеге, я отправился в путь в стиле секретного агента, что сегодня кажется чертовски наивным.
Чтобы пресса не вышла на след тех, кто может стать кандидатами в астронавты, Дик, Рон, Боб и я вылетели из Сан-Франциско разными самолетами, в гражданской одежде и под вымышленными именами, изображая, что не знаем друг друга. Какие-то странные люди встретили нас в Хьюстоне в обстановке максимальной секретности и привезли в частные апартаменты в отеле Rice, где каждый из нас зарегистрировался под именем Макс Пек – так звали генерального директора отеля. Разумеется, войдя в бар отеля, я узнал друзей, которые уже сидели за выпивкой, и легко было догадаться, что некоторые другие стройные молодые люди с короткой стрижкой вокруг – каждый из них официально был Максом Пеком – тоже из летной среды. Слегка секретно, да.
Мне всё это напомнило первые дни в Мирамаре, когда у меня уже были «крылышки» пилота, но я еще не садился на авианосец. Меня занимал вопрос о том, каков послужной список других кандидатов. Что я вообще делаю в этой группе? Дик Гордон, например, был значительно более важной птицей, чем просто студент Военно-морского университета. Известный летчик-испытатель, он уже был в значительной степени завязан на космическую программу и совсем недавно участвовал в отборе, но не прошел во вторую группу астронавтов. В Новую Девятку попал его сосед по «Рейнджеру» Пит Конрад, а его инструктором в Школе летчиков-испытателей ВМС был сам Алан Шепард. Когда же Дик выиграл заветный приз Бендикса за рекордный трансконтинентальный перелет – 2 часа и 47 минут – поздравительную телеграмму прислал ему тот пилот, рекорд которого он побил, а именно – полковник Морской пехоты Джон Гленн.
Среди нынешних кандидатов были и другие летчики, обладавшие рекордами высоты и скорости; летчики-испытатели с великолепным послужным списком – к примеру, Майк Коллинз, тоже не прошедший в предыдущие наборы, а также парни типа Базза Олдрина, который имел докторскую степень Массачусетского технологического института по теории сближения в космосе. Что же касается летчиков ВВС, то большая их часть прошла через «волшебную школу астронавтов» на авиабазе Эдвардс, возглавляемую Чаком Йегером. В этой группе пилотов легко было почувствовать себя лишним. Что я мог сказать в свою защиту – что участвовал в двух боевых походах в Тихий океан и теперь учусь в Монтерее? Я полагал, что шансов у меня очень немного.
Они засыпали нас еще одной тучей бумаг, которые теперь включали вопросы по космическим полетам и орбитальной механике. Я мало что знал по этим темам, но на каждый вопрос отвечал коротким сочинением. Если им хотелось понять, как кандидат работает в новой для себя ситуации, то они должны были оценить меня высоко, потому что на самом деле я многого не знал вообще.
Потом наступило время личных собеседований, и здесь я впервые встретился с настоящими астронавтами – теми, чьи имена были в газетных заголовках. За длинным столом вместе с парой гражданских лиц сидели Дик Слейтон, Уолли Ширра и Алан Шепард, и я почувствовал себя в самой гуще исторических событий. Эти парни были нашими героями космической эры. Меня грел тот факт, что я приглашен в их общество, но я чувствовал себя как заключенный перед комиссией по досрочному освобождению. Все они были вполне обходительны, за исключением Шепарда, который, казалось, смотрел своими холодными глазами строго сквозь меня. Чего они хотят? Важно ли, как я одет, как выгляжу, как говорю? Не было ли вот в этом вопросе подковырки? Все, что я скажу, им предстояло оценить, и я не знал, что им нужно. Бессмысленно преувеличивать свои заслуги – мой послужной список лежал перед ними. Лучшим вариантом было отвечать на все вопросы как можно более честно и надеяться, что этого достаточно. К примеру, кто-то спросил, как много раз я поднимался выше 15 км. Черт побери, для летчика штурмовой авиации вроде меня это было бы на полпути в космос! Поэтому я развернул вопрос на 180° и ответил: «Я летаю очень низко, но если нужно будет садиться на Луну, то рано или поздно придется снизиться». Помню, что их это развеселило. Опять же за исключением Шепарда, у которого, казалось, в венах текла ледяная вода.
31
C 1973 года – Космический центр имени Джонсона (Lyndon B. Johnson Space Center).
32
1 акр = 0,40 га.