Страница 13 из 126
— Ну вы же почётный член. Будете иногда наезжать просто.
— Э-э, нет, Андрей, ты из меня нового барина не делай. Два дня в неделю буду честно работать в коммуне. Кто-нибудь ещё записался?
— А как же, оба Лепетченки, Баскин, Скомский, Марченко, Василевский, Каретников, Калашников, Воробьёв.
— Николай?
— Да-
— Отлично. Свой кузнец будет.
— Шушура, Белаш.
— Ну что ж, вижу неплохие работники подбираются, — усмехнулся Нестор, — особенно в застолье с чашками и ложками.
По настоянию анархистов-коммунистов съезд Советов записал в своём решении, что земля передаётся крестьянам безвозмездно по паям и что съезд рекомендует им объединяться в коммуны, так как обрабатывать землю в одиночку бедняку не под силу. Зачастую у него нет ни плуга, ни лошади. Для бедняков и бывших батраков только в коммуне спасение. Было постановлено, что коммунам передаются все помещичьи усадьбы со всеми строениями, сельхозинвентарём, семенами и скотом. По предложению крестьян было записано, что в коммуне не должно быть начальников, что все хозяйственные вопросы должны решаться на общем собрании голосованием.
Последнему особенно радовался Махно:
— Вот видите, крестьяне нутром не приемлют власть. Они все в душе анархисты, хотя в большинстве и не знают даже этого слова.
— Но, Нестор Иванович, — хитро щурился Белаш. — Ведь вы-то тоже власть. Начальник.
— Я начальник временный, меня попросил народ: командуй, я и взялся. Завтра скажут: уходи, и я уйду. Так что, Виктор Фёдорович, не пытайся подловить меня на противоречии. Я анархист убеждённый.
В большом помещичьем доме Кассена размещать коммунаров взялся Баскин и, спеша обрадовать Махно, сообщил ему:
— А вам с женой, Нестор Иванович, мы отдаём спальню Кассена.
— Для нас двоих, Рувим, это будет слишком великовато. Поместишь сюда тех, у кого большая семья.
— Ну тогда выбирайте сами.
И Махно выбрал, не в доме даже, а клетушку возле амбара, в которой жил когда-то помещичий шорник. Маленькое окно, затянутое паутиной и пылью, крохотный стол, истыканный шилом, и сооружённое из досок ложе на низких козлах. Печурка, прилепленная к наружной стене. Вот и вся обстановка убогой пристройки. Полагая, что жена не в восторге от его выбора, Нестор утешал:
— А зачем нам больше, Настюшка? Я наверняка буду чаще в отсутствии, а тебе одной много ли надо?
Весь первый день они посвятили благоустройству своего жилья. Выбросили с ложа истлевшее сено вместе с дерюжкой, вымели, вычистили, подмазали где надо. Настя побелила стены и потолок. Нестор приладил в дверях крючок, наносил к печурке дров, затопил её. На ложе положили перину, привезённую с Гуляйполя, застлали лоскутным одеялом, поверх положили взбитые подушки. Вскоре в клетушке запахло жилым, хотя даже извёстка не могла перебить запах сыромятины и дратвы, въевшийся в стены старого жилья. Настя сияла, наконец-то она хозяйка этого угла.
Мария Лепетченко позвала их на ужин в дом, где в столовой, за составленными дугой столами, теснились первые коммунары, стучали ложками, хлебая единственное приготовленное блюдо — кулеш. Мария, варившая ужин в большом котле, и распоряжалась им:
-— Кому ещё добавить? Подходи.
Увидев вошедших Махно, тут же позвала:
— Идите сюда. Вот я вам место берегу.
Поставила перед ними миску, наполненную горячим хлёбовом, положила две ложки.
— Кушайте на здоровьичко.
После ужина Настя ушла в свою хибарку. Нестор остался на совет коммунаров и воротился уже много позже. Раздеваясь, сообщил жене:
— Завтра мы с тобой идём на веялку. Будем зерно очищать.
И в следующий день они попеременно крутили ручку веялки. Один крутил, другой подносил ведром и подсыпал зерно. Потом менялись местами. Настя была счастлива, наконец-то муж рядом.
Вечером смыли с себя грязь. Поужинали лапшой и опять Настя ушла в своё гнёздышко, а Нестор воротился, когда она уже спала, и раздеваясь сообщил:
— Завтра нас поставили на вывоз навоза в поле, Настенька. Хорошая работа, чистая, на свежем воздухе.
Но доспать эту ночь Нестору не пришлось, ещё в темноте в дверь застучали.
— Кто там? — спросил Махно.
— Нестор Иванович, открой. Это я — Лютый.
— Ну что случилось, Исидор?
— Беда, Нестор Иванович, из губернии комиссар явился. Мечет громы-молнии, грозит всеми карами, чуть не расстрелом.
— Т-так, — нахмурился Махно. — Ступай в дом, разбуди Лепетченко и Баскина.
В дом Махно явился уже одетым и с маузером на боку.
— Александр, — обратился к Лепетченко, — поднимай чёрную гвардию. Сколько у тебя сейчас?
— Семьдесят человек.
— Скачи по коммунам, командуй им «в ружьё» и намётом в Гуляйполе. Ты, Рувим, будешь руководить тут оставшимися. Воробьёва ни под каким видом не отпускай, пусть ремонтирует инвентарь.
— А вы скоро вернётесь?
— Откуда я знаю. Может, к вечеру, а может, через неделю. Ты батраков припрягай, сколь они будут волынить. А нет, пусть метутся к чёртовой матери, если не хотят работать в коммуне. У нас дело добровольное.
Махно на коне скакал в Гуляйполе в сопровождении Лютого и Ивана Лепетченко. Лютый посвящал Нестора в обстоятельства, ждущие его в Гуляйполе.
— Он ведь за что, комиссар-то, грозится. За тот угольный эшелон, который мы перехватили тогда на железной дороге. Уголь-то шёл в Екатеринослав.
— Ты что-нибудь говорил ему на это?
— Сказал, мол, без угля у нас бы остановились заводы.
— А он?
— А он кричит: за разоружение полка, за это, мол, расстрел. Да ещё и конфискация помещичьих земель противозаконна.
Подъехали к Комитету, Махно соскочил с коня, приказал Лютому:
— Ступай в гостиницу, приглашай комиссара.
Войдя в кабинет, Махно вынул из кобуры маузер, положил его у чернильного прибора.
Наконец дверь открылась и в комнату явился разгневанный комиссар в полувоенном френче (а-ля Керенский).
— A-а, наконец-то, — воскликнул он с недобрым торжеством. — Явился главный смутьян!
— Молчать! — рявкнул, привставая, Нестор. — Слушай приказ. Немедленно выметайтесь из Гуляйполя, даю вам на это двадцать минут и два часа на то, чтоб исчезнуть с нашей революционной территории.
— Да как вы смеете?! — задохнулся в гневе комиссар, но увидев, как Махно потянулся за маузером, подавился словом.
— В противном случае к вам будут применены меры согласно военному времени, — холодно отчеканил Нестор, пряча маузер в кобуру. — Исидор! Проводи гражданина до околицы. В случае сопротивления примени силу вплоть до оружия.
8. Отзвуки Октября
Гуляйпольские черногвардейцы, явившись на станцию Пологи в полном вооружении, потребовали от начальника станции немедленно предоставить им вагоны и отправить в Александровск.
Бледный издерганный начальник нашёл-таки два вагона, стоявшие на запасном пути, и предложил в них загружаться.
— А когда отправка? — спросил Махно.
— Как только прибудет поезд, идущий на Александровск, я вас цепляю за него.
— А когда он прибудет?
— Должен быть скоро, — вздохнул начальник, и из этого было ясно, что до «скоро» ещё далеко.
Нестор, проведший по тюрьмам более десяти лет, люто ненавидел эти заведения проклятого царского режима и дал себе слово в будущем уничтожать их при первой возможности, выпуская всех сидельцев на волю.
И когда до Гуляйполя дошла весть, что в Александровске тюрьма забита до отказа товарищами революционерами, в секции анархистов было принято решение: ехать в Александровск, внезапно атаковать тюрьму и освободить всех товарищей.
Черногвардейцы были настроены решительно:
— Свободу товарищам! Смерть угнетателям!
Махно даже предложил взорвать тюрьму, но для этого не было динамита. Решили: найдём в Александровске и взорвём.
Сразу после загрузки в вагонах было весело: едем, братцы! Надрывалась гармонь, топали особенно нетерпеливые плясуны, норовя проломить дощатый пол. Но постепенно гвардейцы затихали, начали томиться ожиданием.