Челтенхэм

Свист, дым, хруст сминаемого сырого и не желающего гореть таежного бурелома – и тяжкая бронированная туша осторожно коснулась почвы, с шипением на треть погрузилась в безвестное болото, и всякая видимость начисто сгинула за плотной стеной пара. Очередное кромвелевское пилотажное чудо свершилось.

В утреннем тумане лес с непроглядным переплетением ветвей казался нереальным, дымчато-акварельным, а горы за ним – и вовсе призрачными. Земли под ногами не было, только дикий хаос сгнивших и полусгнивших стволов, под которыми дышала топь невесть какой глубины.

Шенкенберг с удовольствием втянул свежий лесной воздух.

– Он сказал: «Приехали!»

– Да уж, сели в лужу, – пробурчал Кромвель.

– Ура! – завопил лейтенант Мазетти, подпрыгивая на зыбких бревнах. – Победа!

Настроение у молодого человека менялось с удивительной легкостью.

– Ах да, – нехорошим тоном сказал Кромвель. – Лейтенант. Итак. За отказ выполнить приказ во время боя…

– Вы не поняли, генерал, – со щенячьей эйфорией тут же перебил его Мазетти. – Все закончилось, мы живы! Все замечательно!

– …а также за трусость и паникерство…

Лейтенант был совершенно счастлив и уже был готов, плюнув на вздорных и бесполезных спутников, отправиться на поиски чего-нибудь занятного в этом новом мире, однако в темной фигуре Кромвеля, странно длинной в этой белесой мгле, было что-то такое, что заставило его остановиться. Ко всему прочему генерал держал в опущенной руке пистолет.

Но дурящая смесь эгоцентризма с инфантилизмом, свойственная избалованному мальчику из высшего общества, сшутила с юным Мазетти скверную шутку. Лейтенант просто не представлял, что с ним может случиться что-то плохое. Ведь это не кто-то, а он, сын Карло Мазетти!

– Бросьте, генерал, – радостно сказал он. – Вы же знаете мою семью. Хотите, замолвлю за вас словечко отцу. Не стоит ломать себе карьеру из-за таких глупостей. Зачем? Какие счеты? Все, слава богу, живы и здоровы.

– К тебе это не относится, засранец, – с нежностью ответил Кромвель, тоже лучезарно оскалился, поднял «люгер» с кокетливо завернутым никелевым уголком на именной наградной табличке и выстрелил.

Две трети лица Мазетти, успевшего отразить поначалу чисто ребяческую растерянность, затем ужас и даже безумную надежду еще как-то договориться, тут же исчезли, превратившись в толстую черную змею, устремившуюся к дальним кустам и мгновенно распавшуюся на брызги, а вслед за ней в кусты улетел и сам лейтенант, на прощанье вывернув шею так, словно в отчаянном усилии пытался прочитать нечто, написанное у него между лопатками.

Шенкенберг сокрушенно покачал головой.

– Знаешь, Джон, твои представления о субординации иногда меня очень настораживают.

– Нормальные представления. – Кромвель затолкал пистолет обратно в кобуру. – Возможно, мы с тобой скоро позавидуем этому идиоту. Ладно. Глайдеров, как понимаю, у нас ни одного.

– Глайдеры тю-тю, – кивнул штурман. – Остался квадроцикл Бутовского, или как этот транспортер называется. Пулемет там есть.

– Ну да, да, фитюлька эта на шести колесах. Зачем Крис его потащил?

– Он тут знает какую-то каменную веранду, или скалу, я уж не помню, хотел попрыгать.

– Что ж, выбирать не приходится. Там загрузка задняя или боковая?

– Да он в пневмопенале, сам выскочит. Джон, надо поаккуратнее, не попортить, вещь антикварная, дорогая, обидим человека.

– Никого не обидим, не волнуйся. Далеко ехать?

– Нет, ерунда. Позади хребет, туда, само собой, не полезем, а впереди, на юго-запад, вон за этими ухабами, река, и на том берегу вроде бы деревня.

Спортивный вездеход главного спецназовца Бутовски – черно-белый жук на шести громадных колесах, дьявольски вертлявый на ходу, – разумеется, не шел ни в какое сравнение с глайдером-антигравом, но проходимость демонстрировал поистине фантастическую. Остановил его только оползневый «пьяный лес» на склоне моренной гряды – нависающие стволы вековых лиственниц перекрывали даже саму надежду на подъем.

– Кавалерии спешиться, – приказал Кромвель. – Говоришь, тут мили полторы? Ни хрена, дойдем. Бери этот МГ и пошли.

– Вот сам его и тащи, – возмутился Шенкенберг. – Никакой это не МГ, это М-шестидесятый, рухлядь клепаная. С кем ты собрался воевать? Здесь заповедник, шестнадцатый век. Или двенадцатый.

Кромвель не стал спорить, без слов поставил перед штурманом две коробки с лентами, забросил пулемет на плечо (стальная зверюга все время норовила откинуть дырчатые рельсы сошников), надвинул черную пилотку и зашагал наверх по горбатым извилинам выпирающих из земли корней.

– Заповедник-то он заповедник, но и скелетник нам не во сне приснился. Вот и скажи мне, откуда он взялся? Истребители сами по космосу не летают. Они стартуют или с авианосцев, или с платформ типа масс-эффектовских. Платформ в Секторах на корню не бывало, а авианосец тут один – наш «Энтерпрайз». Откуда же этого черта принесло?

– Джон, это «трилистник», у него есть разъем под маршевое кольцо – мог сам выскочить из подпространства.

– Ах, кольцо, скажи на милость! И где же это кольцо? Ты его видел?

Тут Шенкенбергу сказать было нечего. Действительно, маршевое кольцо на высоте двадцати километров не бросают, а выше – его бы немедленно засекли и подняли вой все радары всех эскадр. Но радары пугающе молчали.

– Ив, его кто-то привез. Кто и откуда? И куда потом делся?

– Если его взяли, мы все скоро узнаем.

– Взяли, как же. От нас выскочил прямо на «Анкоридж», а там-то наш фейерверк видели в натуральную величину, так что наверняка уж влепили со всей дурацкой мочи. Пшик мы найдем, а не скелетника.

С трудом одолев крутой, рассеченный трещинами кряж, приятели были вознаграждены тем дивным видом, что открывался с вершины гребня. Деревья здесь расступились, и можно было далеко рассмотреть, как во все стороны, бог знает до каких пределов, со всеми возможными оттенками зелени разбегается лесной простор – то поднимаясь и светлея на холмах, то темнея в лощинах и провалах, там и сям уступая место серо-пегим скалам в белом кружеве лишайников. С левой стороны, то есть с юга, в этот хвойно-лиственный океан врезался вертикальный хаос гор, уходящих высоко в небо – можно было различить тонкое перистое облачко, зависшее среди изысканной графики снежников; вниз, от самых ног, естественными ступенями уходили морщины матери-земли, подернутые густым мхом и заросшие кедровым стлаником, и дальше открывалась свинцовая с рябью водная гладь, расстилающаяся на запад до горизонта, добрую треть которого скрывал лежащий вплотную остров – все та же скала с обрывами, редкими флагами сосен, с бледной полосой ватерлинии разливов на красном основании, уходящем в холодные пучины, и протянутым к берегу острым зубчатым мысом.

Однако наслаждаться красотами пейзажа Кромвелю и Шенкенбергу суждено было недолго, поскольку события приняли уж и совсем удивительный оборот. Оказывается, они были не одни. Возле очередного огромного валуна стояло резное готическое кресло, мало чем уступающее царскому трону. В нем с удобством расположился юноша лет не то четырнадцати, не то шестнадцати и, подперев голову рукой, с интересом наблюдал за пришельцами. Заметив, что его присутствие обнаружено, молодой человек поднялся и подошел.

Одет он был в снежно-белый наряд вполне средневекового покроя, с коротким плащом, под правой рукой – длинная рукоять меча в сложной оплетке. Меч, впрочем, был ему явно великоват – ростом юноша был Кромвелю чуть выше плеча.

Отвесив церемонный поклон, владелец длинного меча заговорил так:

– Здравствуйте, генерал, здравствуйте, полковник. Позвольте представиться. Ричард Плантагенет, герцог Глостерский, граф Йоркский. Я хозяин этих земель, и на сегодняшний вечер вы мои гости. Под моим кровом я приглашаю вас изведать гостеприимства Бернисделя. Кроме того, не скрою, генерал Кромвель, что у меня есть к вам официальное предложение как к представителю Стимфальской империи. Я давно готовился к этой встрече и многого от нее жду.