Страница 32 из 70
В этот раз было сложнее придвинуться к нему. До этого не было сложностей, было радостно. Но теперь эмоции были в воздухе между ними.
Его кожа согрелась рядом с ней, под одеялами. Он был бы человеком, кроме его глаз — древних и встревоженных. Теперь она убрала его волосы со лба — они были жесткими и холодными под ее пальцами. Вася коснулась теплого места за его челюстью, горла, растопырила пальцы на его груди.
Он накрыл ее ладонь своей, обвел ее пальцы, руку, плечо, скользнул ладонью по ее спине к талии, словно хотел изучить ее тело прикосновениями.
Она издала звук. Холодное дыхание задевало ее губы. Она не знала, кто из них двигался, но они оказались близко. Его ладонь нежно скользила по ней. Вася не могла дышать. Теперь они уже не говорили, и она ощущала напряжение в нем, он сжал ее плечо.
Одно дело — дикий чужак. Другое — смотреть в лицо советника — союзника — друга и…
Она запустила пальцы в его волосы.
— Иди сюда, — сказала она. — Нет… ближе.
Он улыбнулся медленно и незнакомо. В нем были искры смеха, которые она никогда не видела.
— Терпение, — прошептал он в ее губы.
Но она не могла терпеть ни мгновения. Она поймала его за плечи и перевернула. Она ощущала силу в теле, видела, как движутся их мышцы в тусклом свете свечей. Она склонилась и выдохнула в его ухо:
— Не приказывай мне.
— Тогда повелевай мной, — прошептал он. Слова наполнили ее, как медовуха.
Ее тело знало, что делать, даже если разум не совсем понимал, и она вобрала его в себя, снежного, холодного, сильного, древнего, но при этом хрупкого. Он произнес ее имя, но она едва слышала, затерявшись. А после этого она сжалась рядом с ним и прошептала:
— Ты больше не один.
— Знаю, — прошептал он. — Как и ты.
И она, наконец, уснула.
18
Верхом на волшебных лошадях
Он выбрался из кучи шкур цвета снега несколько часов спустя. Она не слышала, как он ушел, но ощутила его отсутствие. Еще была полночь. Вася открыла глаза, дрожа, и села. На миг она не поняла, где была. Она вспомнила и вскочила на ноги, испугавшись. Он ушел, пропал в ночи, ей все приснилось…
Она сжала себя. Он ушел бы без слова?
Она не знала. Безумие пропало, остался лишь холод, стыд сковал зубы. Голоса из детства звучали в голове, все обвиняли ее.
Она впилась зубами в нижнюю губу, пошла за одеждой. К черту стыд и тьму. Она повернула голову, и свет вспыхнул на свече в нише. Это никак не утомило ее, словно ее разум смирился с миром, где она могла вызывать огонь.
Она нащупала платье, натянула через голову. Она встала на пороге между комнатами, нерешительная и замерзшая, когда входная дверь открылась.
Свеча озарила его кости, наполнила лицо тенями. Он держал в руках сверток ее мужской одежды. Она уловила голоса и хруст шагов у купальни.
Страх невольно наполнил ее.
— Что происходит снаружи?
Он выглядел раскаянно.
— Думаю, что мы усилили жуткую репутацию купален.
Вася молчала. Она слышала в голове шум толпы в Москве.
Она увидела, как он понял.
— Тогда ты была одна, Вася, — сказал он. — Теперь это не так, — она сжимала дверь между предбанником и комнатой, словно люди могли прийти и утащить ее. — Даже тогда ты вышла из огня.
— Но какой ценой, — сказала она, но страх ослабил хватку на ее горле.
— Деревня не злится, — сказал Морозко. — Они рады. В этой ночи есть сила, — она покраснела. — Хочешь остаться? Мне теперь сложно медлить.
Она замерла. Это, наверное, было как вернуться в место, что когда — то было домом. Как пытаться надеть кожу, что уже была снята.
— Твои земли граничат с землями моей прабабушки? — вдруг спросила Вася.
— Да, — сказал Морозко. — А ты думаешь, откуда на моем столе была клубника, груши и подснежники для тебя?
— Так ты знал историю? — спросила она. — О ведьме и ее дочерях? Ты знал, что Тамара была моей бабушкой?
— Да, — сказал он с опаской. — И, опережу тебя, нет. Я не собирался тебе рассказывать. До ночи бури в Москве, но тогда было поздно. Ведьма была или мертва, или потеряна в Полуночи. Никто не знал, что стало с девочками, и я не помнил ничего о чародее, который магией отдалился от смерти. Я узнал все это позже.
— И ты думал, что я — просто ребенок, инструмент для твоих целей.
— Да, — сказал он. То, что он думал, ощущал или надеялся, было скрыто глубоко и заперто.
«Я уже не ребенок», — сказала бы она, но правда была написана в его взгляде.
— Больше не ври мне, — сказала она вместо этого.
— Не буду.
— Медведь поймет, что ты свободен?
— Нет, — сказал он. — Пока Полуночница не скажет ему.
— Она не будет медлить, — сказала Вася. — Она следит.
В его тишине она слышала невысказанную мысль.
— Расскажи мне, — сказала она.
— Тебе не нужно возвращаться в Москву, — сказал он. — Ты видела достаточно ужаса, причинила достаточно боли. Медведь теперь постарается тебя убить худшим образом, особенно, если узнает, что я вспомнил. Он знает, что я буду горевать.
— Не важно, — сказала она. — Он свободен из — за нас. Его нужно снова сковать.
— Чем? — спросил Морозко. Свеча вспыхнула лиловым огнем. Его глаза были цвета огня, его силуэт таял, пока он не стал ветром и ночью из плоти. Он стряхнул покров силы и сказал. — Я — зима. Думаешь, у меня будут силы летом в Москве?
— Для победы не обязателен холод, — сказала Вася. — Нужно что — то сделать, — она забрала из его рук свои вещи. — Спасибо за это, — добавила она и ушла в комнату переодеться. Она крикнула у порога. — Ты вообще можешь проходить в летний мир, зимний король?
Его голос за ней был неуверенным.
— Не знаю. Может. Ненадолго. Если мы вместе. Кулон разрушен, но…
— Он нам уже не нужен, — закончила она, понимая. Связь между ними — слои страсти, гнева, страха и хрупкой надежды — была сильнее волшебного кристалла.
Она оделась и вернулась к двери. Морозко стоял, где она его оставила.
— Мы можем попасть в Москву, но что дальше? — сказал он. — Если Медведь узнает, что мы идем, он будет рад устроить ловушку, чтобы я беспомощно смотрел, как тебя убивают. Или чтобы ты смотрела, как твоя семья страдает.
— Нам просто нужно быть умнее, — сказала Вася. — Мы навлекли это на Русь, нам ее и спасать.
— Нам нужно вернуться в мои земли, прийти к нему зимой, когда я сильнее. Тогда будет шанс победить.
— Он знает об этом, — ответила Вася. — Так что собирается сделать то, что задумал, летом.
— Это может тебя погубить.
Она покачала головой.
— Может. Но я не брошу семью. Ты пойдешь со мной?
— Я сказал, что ты не одна, Вася, и я был серьезен, — сказал он, но не звучал радостно.
Она выдавила улыбку.
— Ты тоже не один. Давай повторять это, пока кто — то из нас не поверит, — она смогла сказать без дрожи. — Если я выйду, деревня попробует меня убить?
— Нет, — сказал Морозко и улыбнулся. — Но может родиться легенда.
Она покраснела. Он протянул руку, и Вася обхватила ее.
Деревня собралась у купальни. Они отпрянули, когда дверь открылась. Они смотрели на Васю и Морозко, держащихся за руки, растрепанных.
Елена стояла перед толпой плечом к плечу и мужчиной, что пытался спасти ее. Она вздрогнула, когда Морозко повернулся к ней. Он заговорил с Еленой, хоть слышали все:
— Прости, — сказал он.
Она была потрясена, но взяла себя в руки и поклонилась.
— Это было твое право. Но… — она пригляделась. — Ты другой, — прошептала она.
Как Вася увидела, что годы пропали из его глаз, так женщина ощутила их вернувшийся вес.
— Да, — сказал Морозко. — Я был спасен от забвения, — он посмотрел на Васю и сказал так, чтобы слышала вся деревня. — Я любил ее, и проклятие заставило меня забыть. Но она пришла, разрушила проклятие, и теперь я должен идти. Благословляю вас этой зимой.
Шепот удивления, радости. Елена улыбнулась.