Страница 56 из 126
- Это не лес. Это шойкуне – шрам на теле Ран-Тарра после изгнания Обители, который все время гниет и кровоточит, и который надо регулярно вычищать, особенно после того, как раайэнне вернули себе свои исконные земли…Там что только не привидится.
- До этого не кровоточил?
- Кровоточил, как все шрамы, но внимания мы ему уделяли значительно меньше. Кто знает, что Кассиддин был в шойкуне?
- Глава клана и Рилайн, они были у меня на следующий день и подтвердили, что в курсе его тесных отношений с Кирианом и его наставниками. Возможно, рассказали еще кому-то.
- Не такие они идиоты, чтобы об этом рассказывать. А если бы кому-то рассказали, то Вас бы уже убили. Мы не убиваем женщин и детей, но тут речь идет о мести. Это любому раайэнне сошло бы с рук. Вас ведь убивает кхаари не за то, что Вы не можете вернуть долг клана, он Вам мстит, как сестре Кассиддина. – В уме Эррнгрид молнией блеснула мыслишка: он сделал два предположения и оба в точку. Это не может быть совпадением.
Дело представало в совсем ином свете.
- … я не могу Вас отпустить…
Настала очередь Эррнгрид застыть, вэйраш оказался тут как тут. В последнее время он стал на удивление быстр.
- Успокойте Вашего… не знаю, как назвать, ледяного дракона?
- Вэйраш.
- Его. Я не закончил – не могу отпустить Вас одну на Большую Землю. Информация может просочиться, Вам угрожает опасность – даже не знаю с какой стороны больше – от самого клана, который захочет с Вами поквитаться, или от кхаари, или от сообщников Вашего деда и брата, которые продолжают действовать в клане и не захотят допустить, чтобы Ваше предприятие удалось.
- Вы не может поехать со мной. Вы изгнаны, - не очень уверенно возразила Рэнни.
- Могу. В последний момент мне изменили условия изгнания. Я здесь, как Вы изволили правильно заметить, неплохо устроился, потому что… не изгнан, а назначен. Назначен наместником. В любой момент могу вернуться – по делам. Просто предпочитал этого не делать, не демонстрировать свои возможности остальным, так доверия больше, а проблем – меньше.
Идемте. Провожу Вас. Завтра, уже сегодня нам предстоит нелегкая верховая прогулка. Да, и, кстати, почему именно на кожу черных и белых драконов?
- Потому что драконы отлично чувствуют чужаков, не пускают их на свою территорию, а защищая свои границы, яростно бьются. В коже дракона сохранятся эти свойства. Сшив из нее костюмы, вы…
- будем лучше отличать своих и чужих.
-… да, а помимо этого, кожа черного дракона дает тепло, а кожа белого прекрасно сохраняет свое. Это то, что нужно Зимой.
***
Проводив Эррнгрид (она – молодец, хотя держится на одном упрямстве), Рэм вернулся к себе, заперся. Сел в кресло. Она знает, что монета у него, но ничего не говорит.
Он прекрасно помнил, как звучало ее наставление в Порту, после того, как он поделился несколькими секретами клана. Тогда он здорово насочинял, неужели она ему поверила?! Да все равно.
« - Монету надо будет вернуть добровольно любому роунгарру, который согласится ее взять у Вас, до того, как она почернеет. Иначе она отнимет у Вас самое дорогое.
- И запомните следующее: если вдруг мы с Вами когда-нибудь встретимся, я не смогу напомнить Вам о ней. Потому что повторное напоминание лишит Вас доброй воли, и если Вы все-таки решитесь отдать монету, уже не будет считаться Вашим согласием со всеми вытекающими последствиями».
Он не был до конца честен ни с Лайлом, ни с Эррнгрид. Лицо наместника изменилось, маска дружелюбия и вежливости сменилась оскалом. По телу и лицу прошла черная рябь. И не будет. Не с ними и ни с кем. Много лет назад он уже доверился, вышло все очень плохо. Его до сих пор преследуют кошмары и чувство вины, разъевшее сильной кислотой все его нутро и высосавшее душу, не хуже Исступленного.
Уголки рта пошли вниз, придав выражению лица жестокости и непримиримости. Глаза похолодели как у ледяного дракона. Дорогое, самое дорогое, что у него было, у него уже отняли. Не отдаст он монету, и будь что будет. Достал ее, посмотрел. Да она еще и не черная, так чуть-чуть… Обычно, покрутив ее, он чувствовал нужные мысли, теперь же – только усталость. Отложив ее на каминную полку, потер виски и неожиданно для себя глубоко уснул.
Сны снились тревожные и непонятные, он шел длинными залами, высокие окна в которых были распахнуты, легкие тюлевые шторки тянули свои прозрачные руки и нашептывали ему на ухо. Занавеска плотно обхватила ему лицо, щекоча и дразнясь, как шаловливая дамская ручка, спустилась на шею и мягкими поглаживающими движениями стала затягиваться в плотный узел.
Он схватился за ткань, потянув на себя, но не мог ее порвать, руки стали покрываться льдом. Ледяная дорожка быстро сковывала все тело, ноги, бедра, таз, поднимаясь к сердцу, легким. Он застывал, сердце не билось, не дышал и только моргал глазами, чувствуя, что и к глазам подступает изморозь.