Страница 12 из 23
Я пребывал в нерешительности: авантюрист во мне чувствовал сильное искушение, но как салафит я считал джихад незаконным. Кроме того, группировки наподобие «Талибана» истинные салафиты презирали, считая их неправоверными.
С западной точки зрения эти различия кажутся ничтожными, однако для учителей в Даммадже или Эр-Рияде взгляды талибов граничили с ересью. Они призывали к «неумеренной» молитве сверх установленных Пророком пяти раз в день. Шейх Мукбиль учил, что с такими людьми даже за одним столом нельзя сидеть. Хотя они мусульмане, но одно пребывание в их обществе может навлечь на тебя адские муки.
В подтверждение он приводил известный хадис Пророка: «Моя умма [народ] разделится на 73 течения, из них одно попадет в рай, а остальные – в ад».
Пока что во мне победило чувство идеологической чистоты.
В Сане я познакомился с 17-летним Абдулом, темнокожим, улыбчивым, скромным и учтивым. У него были кудрявые, коротко стриженные волосы и зачаточная бородка. Весил он килограмм 45, а ноги напоминали тростинки. Но даже в столь нежном возрасте он хорошо знал местных моджахедов – людей, сражавшихся с коммунистами в Афганистане, с сербами в Боснии. Часто мы с Абдулом допоздна сидели у него дома, беседуя за бесконечными стаканами сладкого мятного чая. Мне импонировали его энтузиазм и любознательность. Он задавал много вопросов о Европе, пораженный и восхищенный тем, что ислам закрепился в этих северных языческих землях. Он жаждал путешествовать и использовал беседы со мной для совершенствования своего примитивного английского. Меня удивила его глубокая религиозность. Он не поражал знанием Корана наизусть, но голос у него был настолько мелодичен, что его часто просили прочесть молитвы в мечети.
Пребывание в Йемене углубило мою веру. Прошло чуть больше года с тех пор, как я впервые вошел в мечеть и произнес шахаду. Теперь я знал Коран, мог читать хадисы и обсуждать исламские законы. Направлявший меня Махмуд аль-Тайиб наверняка думал, что я, не выдержав трудностей жизни в беднейшей стране арабского мира, вернусь через пару месяцев.
Но прожив в Йемене большую часть года, я созрел для возвращения. Я дважды переболел дизентерией, у меня кончились деньги, и я начинал уставать от того, что видел на улицах Саны. И откопал свой билет в Лондон.
Глава пятая
Лондонистан
Лето 1998 года – зима 2000 года
Туманным днем конца лета 1998 года я прилетел в Хитроу, чувствуя избавление от пыли и зноя Саны и слегка удивляясь благообразию лондонских пригородов. В мечети в Риджентс-парке я вновь встретился с Махмудом аль-Тайибом и порадовал его историями из Даммаджа и Саны.
Я помогал учить приходивших в мечеть мусульман и начал ходить с пожилым иракским муллой и несколькими обращенными в Уголок ораторов в Гайд-парке, где мы пытались проповедовать ислам. В длинных, по щиколотку, исламских таубах мы, должно быть, выглядели странно. Порой жарко спорили с евангельскими христианами.
– Коран – это чистое слово Бога, – кричал, бывало, я и приводил на память стих из Корана. – Ведь если бы он был не от Аллаха, то они нашли бы в нем много противоречий.
Встречали нас обычно со смешанным чувством подозрительности и презрения, что только укрепляло нашу решимость обращать в свою веру.
Для радикальных мусульман Лондон был варочным котлом, где кипели споры и вражда. Здесь звучали отголоски многих споров, которые мы вели под финиковыми пальмами Даммаджа. И средоточием этих схваток за душу ислама стал суровый район Брикстон на южном берегу Темзы.
В начале 1980-х годов Брикстон был очагом массовых столкновений молодежи африканско-карибского происхождения со столичной полицией. Волнения тогда распространились на десяток городов. С тех пор район немного привели в порядок, но жилой фонд все еще пребывал в запустении, а бедности было хоть отбавляй. Даже в яркий солнечный день 1998 года вид главной улицы был мрачен – ряды убогих лавчонок и тротуары, по которым ветер гонял полиэтиленовые пакеты. Но мечеть Брикстона процветала, и ее репутация салафитской манила верующих со всей Европы. Впервые я услышал о ней от приехавших в Йемен британских мусульман.
Большинство моих друзей и соседей были единомышленниками. Их привлекал мой йеменский опыт, и в особенности пребывание в Даммадже. Я даже несколько раз встречался с певцом Кэтом Стивенсом. Он изменил имя с Юсифа Ислама на Суфи Муслима, и у меня с ним были оживленные беседы об истинном пути ислама. Салафитов Суфи Муслим презирал за почитание святых и якобы искажения веры.
Я брался за временные работы, преимущественно водителем, что помогло мне отыскать радикальные мечети по всему Лондону: в Хаунслоу, Шепердс Буш и Финчли. Все они были меньше, чем в Риджентс-парке, некоторые представляли собой всего-навсего затрапезные подвалы. Но их одушевлял пыл, уже отринувший – и беспокоивший – более умеренных проповедников, и британские службы безопасности.
Новый круг моих знакомых состоял из массы разозленных молодых людей, жаждущих отмстить Западу, якобы преследующему мусульман. Некоторые явно страдали эмоциональными или психическими расстройствами, проявляющимися в диких перепадах настроения или начинающейся паранойе, но большинством двигала нерушимая убежденность, что они обрели истинный путь служения Аллаху и он состоял в джихаде. В Брикстон приехало на удивление много французских обращенных, среди которых был Мухтар. С ним мы говорили обо всем на свете, разделяли увлечение боевыми искусствами и вместе ходили в мечеть.
Мухтар был французским обращенным лет тридцати, худощавого телосложения, с близко посаженными темными глазами. Он немного напоминал мне французского футболиста Зинедина Зидана. Познакомились мы в мечети Брикстона, и он сказал мне, что приехал в Лондон, спасаясь от жестокости полиции в том пригороде Парижа, где жил.
Вскоре я познакомился и с его соседом по квартире, французом марокканского происхождения Закариасом Муссауи. Жили они в ветхом муниципальном доме-башне 1960-х годов постройки, от которого разило тленом.
Их квартира была пуста: никаких кроватей или диванов, только пара матрасов и грубые джутовые коврики на полу. Типичная лачуга салафитов.
Муссауи недавно перевалило за тридцать. Сложен он был хорошо, но начинал толстеть. Жидкая черная борода бакенбардами спускалась со щек к подбородку, где исчезала. Редеющие волосы зачесаны назад. Частенько он готовил на всех таджин и кускус.
Муссауи был умен и недавно получил степень магистра[20] в Лондонском университете Саут-Бэнк, неподалеку от Брикстона. В основном он вел себя тихо и был ничем не примечателен, но задумчив. Редко говорил о себе и никогда о своей семье. Тем не менее увлекался боевыми искусствами, в особенности филиппинским ножевым боем.
Однажды он в общих чертах заговорил о джихаде в Афганистане и в Чечне, в то время самом громком деле джихада. Исламистские повстанцы сражались с силами российской армии. Мы были едины в том, что повстанцев надо поддержать молитвой, деньгами или даже отправившись воевать.
– Грешно нам хотя бы деньги не собрать, – произнес как-то раз Муссауи своим тихим голосом с французским акцентом, когда мы сидели по-турецки на полу.
Начиналась эпоха онлайн-видео, и на сайтах мы часто смотрели дергающиеся, размытые ролики, прославлявшие борьбу чеченцев: засады на российских военных, но чаще всего жестокие нарушения русскими прав мирных чеченцев в Грозном. Муссауи глядел на экран, глаза его блестели, и он качал головой.
– Русские кафиры [неверные], – пробормотал он однажды. – Я бы с радостью погиб в Грозном, если бы смог забрать с собой их взвод.
Но он никогда не говорил нам, что уже бывал в Чечне[21] и, используя знание информационных технологий, помогал повстанцам рассказать миру о своем деле. Также он помогал вербовать за рубежом наемников для участия в чеченской войне. И он не сказал нам, что весной 1998 года проходил обучение в одном из лагерей «Аль-Каиды»[22] в Афганистане. Пока другие о джихаде говорили, Муссауи уже вел его.
20
степень магистра. «Profile: Zacarias Moussaoui», BBC, 25 April 2006.
21
Но он… уже бывал в Чечне: Richard Willing, «Westernized kid grows into 9/11 suspect», USA Today, 25 June 2002; «British have file on Moussaoui», USA Today, 13 June 2002.
22
в одном из лагерей «Аль-Каиды»: Indictment: United States of America v. Zacarias Moussaoui, US District Court for the Eastern District of Virginia, 11 December 2001.