Страница 22 из 23
Людовик VII послал вперед Жофруа Ранконского, владетеля Тайльбургского, и графа Морьеннского, брата короля; вступление в этот проход было отложено до следующего дня; авангарду было приказано выжидать прибытия остальной части армии. Король, предполагая встретить турок в этом проходе, желал, чтобы части войска не разъединялись, но оставались в виду одна у другой; авангард же, забывая распоряжение короля, перешел через проход и расставил палатки по другую сторону горы. Людовик VII остался один со своим отрядом для охранения толпы пилигримов и обоза армии. Турки, разумеется, воспользовались разъединением армии, чтобы успешнее напасть на арьергард, которому и без того трудно было бороться с естественными препятствиями этой местности. Можно представить себе этих пилигримов, пробирающихся по краю бездны – под стрелами преследовавших их мусульман и греков! Только и слышно было падение людей, лошадей и мулов; и пропасть поглощала останки христианских воинов…
Алиенора (Элеонора) Аквитанская
История останавливается здесь в благоговении перед трогательным и мужественным самоотвержением Людовика VII среди этих горных пропастей, куда валился его народ, как бессильное стадо. Забывая самого себя ради погибающего народа, – говорит летописец, очевидец событий, – король бросился в ряды мусульманского войска и при неимоверных усилиях достиг спасения множества пилигримов. Арьергарду пришлось выдерживать нападение неприятеля во сто раз многочисленнее его; свита короля вся погибла во время этой схватки. Людовик, не изменяя своему царскому сердцу, – говорит летописец, – ухватился за ветви дерева и бросился на вершину одного утеса; тут, защищенный кирасой своей от турецких стрел и стоя на своем утесе, как на стене или на укрепленной башне, король Французский продолжал рубить головы и руки тем, кто на него нападал. Этот день великих подвигов и великих бедствий составляет прекраснейшую страницу в жизни Людовика VII.
На другой день, когда присоединилась к авангарду уцелевшая часть крестоносцев, составлявших арьергард, король французский, которого считали погибшим, был принят с полнейшим восторгом. Против Жофруа Ранконского поднялся общий ропот. Монарх счел бесполезным наказывать его за непоправимую ошибку и ограничился назначением на его место одного старого воина, по имени Жильбер, искусство и храбрость которого были известны всей армии. Этот новый вождь разделил начальствование над войском с Евраром Баррским, великим магистром Храмовников.
Переход от Бабадага до Саталии, составляющий не более пятидесяти миль, потребовал однако же двенадцать суток, так как тут приходилось идти по гористой, бесплодной и пустынной местности, а также потому, что пилигримы, терпя недостаток в продовольствии, мучимые голодом, подвигались медленно. Сверх того войску приходилось бороться и с нападениями турок, и с суровостью наступившего холодного времени года. Но оно с успехом выдержало четыре битвы, несмотря на бедственное состояние, в которое было приведено продолжительными лишениями и постоянными проливными дождями.
В Саталии французская армия надеялась встретить конец своим страданиям. Напрасная надежда! Новые бедствия ожидали крестоносцев под стенами этого города, обитаемого греками. Холодное время года еще не миновало, и толпа полунагих пилигримов должна была оставаться в лагере по соседству с городом, подвергаясь ежедневно опасности погибнуть от холода, голода или меча. Ничто не может служить лучшим доказательством плачевного состояния французских крестоносцев, как эта тупая покорность их, которая препятствовала им овладеть городом, запертым для них жестокими жителями. Однако же, встревоженный ропотом отчаяния, доходившим до его слуха, правитель Саталии предложил Людовику VII суда для отправления в обратный путь крестоносцев. Это предложение было принято, но после пятидневного ожидания прибывшие суда оказались не довольно велики и не довольно многочисленны, чтобы перевезти всю французскую армию.
Людовик VII, чтобы ободрить упавших духом и предупредить несчастья, утешал их как мог и доставлял денежные пособия. Для начальствования над теми, для кого не нашлось места на судах, он избрал Тьерри, графа Фландрского, и Аршамбо Бурбонского; он доставил правителю Саталии пятьдесят серебряных марок для содержания больных, оставшихся в городе, и для провода сухопутного войска до берегов Киликии. И когда, в сопровождении королевы Элеоноры, знатнейших рыцарей и остатков своей конницы, он отъезжал от берега, то не мог смотреть без слез на крестоносцев, оставшихся на берегу. Эти несчастные крестоносцы, которые должны были сухим путем добраться до Тарса, напрасно ждали обещанных им конвоя и проводников: жестокий правитель Саталии изменил своему честному слову, и этот бедный народ, прибывший из Франции, весь перемер от болезней и голода под стенами или за оградой христианского города. Те же из них, которые были помоложе и посильнее, не захотели погибнуть жалкой смертью в своих палатках; мусульмане были недалеко, и эти доблестные крестоносцы погибли славной смертью в битвах с ними за Крест. Волны Цестия и Евримедона принесли в Караманское море тысячи христианских трупов.
После трехнедельного плавания флот Людовика VII прибыл к устью Оронта, в гавань св. Симеона. Раймонд Пуатьерский, правитель Антиохии, радостно приветствовал короля Французского.
Он устроил несколько праздников, на которых блистала королева Элеонора, побуждения которой к паломничеству были не совсем благочестивого и смиренного свойства. Много европейских дам знатного происхождения было тогда в Антиохии; между ними отличались: графиня Тулузская, графиня Блоасская, Сибилла Фландрская, Маврила, графиня де-Росси, Талькерия, герцогиня Бульонская.
Раймонд Пуатьерский, не теряя из виду своих интересов как властителя, пожелал присоединить французских крестоносцев к своим предприятиям против мусульман Тигрских и Евфратских; он предложил Людовику VII осаду городов Алеппо и Шайзара; обладание этими двумя крепостями должно было предупредить вторжение мусульман и обеспечить продолжительность существования христианских колоний. Главной заботой правителя антиохийского было ослабить могущество Нуреддина. Но воины, прибывшие с Запада, не знакомые ни с положением латинских колоний, ни с могуществом их неприятелей, не способны были понять значение политических соображений Раймонда Пуатьерского. Вообще, Людовик VII приехал на Восток исключительно вследствие религиозных побуждений; прежде всего он желал посетить святые места и отказался от участия в предлагаемой войне.
Князь Антиохийский, восхваляемый в летописях как человек сладкоречивый и чрезвычайно любезный, решил, чтобы удовольствия послужили в пользу его планов; он задумал убедить королеву Элеонору продолжить свое пребывание на берегах Оронта. В это время была весна; вид полей долины Антиохийской дополнил действие красноречия Раймонда. Королева Элеонора, упоенная поклонением изнеженного двора, начала упрашивать Людовика отложить путешествие в священный город. Настояния Элеоноры возбудили подозрение короля, который, наконец, чувствуя себя оскорбленным и как монарх, и как супруг, ускорил свой отъезд и принужден был увезти жену свою тайным образом и в ночное время возвратился с нею в свой лагерь. Людовик VII не мог забыть поведения Элеоноры, опозорившего ее и в глазах христиан, и в глазах неверных; он отказался от нее впоследствии, и она вышла замуж за Генриха II. Этот брак, посредством которого герцогство Гвиеннь присоединилось к Англии, был одним из несчастнейших последствий второго крестового похода.
Людовик VII, уступая желаниям короля и баронов иерусалимских, поспешил отправиться в Палестину и был принят в священном городе с величайшим восторгом. Около этого же времени прибыл в Палестину император Конрад, в качестве простого пилигрима и в сопровождении только нескольких баронов. Оба монарха европейские, встретясь в Иерусалиме, оплакивали бедствия своего похода. Молодой Бальдуин III, горя нетерпением увеличить пределы своего королевства, воспользовался присутствием европейских крестоносцев, чтобы начать войну. В Птолемаиде было назначено собрание; тут были: король французский, император Конрад, молодой король Иерусалимский, бароны, рыцари и высшие духовные чины. Во время этого многолюдного собрания решено было начать осаду Дамаска, овладение которым обещало победителю богатую военную добычу; завоевание этой крепости должно было также составить надежную защиту для королевства Иерусалимского. Здесь следует заметить, что хотя поводом к соединению сил Запада под знаменами Людовика VII и Конрада и было благочестивое желание возмездия за бедствия Эдессы, но об Эдессе не было и помину во все продолжение этого крестового похода.