Страница 10 из 20
— Вот вы, Платон Сергеич, говорите «государство, мясо, рыба», а я на месте государства запретил бы столь пышные выезды.
Платон Сергеич усмехнулся, решил, конечно, что я шучу, и шучу для того, чтобы продемонстрировать отсутствие у меня комплекса и связи с необходимостью передвигаться соответствующим способом.
— Знаете, Илюша, когда я смотрю на ваше креслице, я вспоминаю платоновскую фразу: «Он вошел в кабину паровоза, там было технически хорошо».
— Хотите, я вам скажу, какая мысль меня мучает с самого утра?
Затаился, кресло начало слегка вибрировать, нервничает? Или просто колесо попало на россыпь мелких камешков.
— Почему вы с самого начала не сказали следователям, что у вас был пистолет?
Вот так берут быка за рога.
— Меня больше интересует, мой юный друг, зачем вы им это сказали, зачем, как говорится, на меня «стукнули»?
— Напрасно вы хотите уязвить меня этим словечком… Согласитесь же, что всегда нужно говорить правду. Меня спросили, и я ответил. Правду ответил. Я ведь не поклеп на вас возвел.
— Кто вас просил?!
— Я, кажется, вам уже объяснил, — я боялся, что он, не дослушав меня, шарахнет чем-нибудь по голове, по при этом мне было очень смешно. — Надо было сказать, что этот пистолет давно уже у вас валяется, без патронов, ржавый, никуда почти не годный, так ведь?
— Ну да, так.
— Потом, разве ваш профсоюз не вступился бы за вас? Представляю, какая поднялась волна, вы ведь до некоторой степени заслуженный человек. И сейчас к тому же этот Кувшинников — ваш близкий друг. Он секретарь, большой начальник. Недавно, но все же. Обещал вам помочь с квартирой?
— Обещал, но при чем здесь…
— Ну вот, остались бы вы без квартиры, но с условным, в худшем случае, сроком. Избегая малых неприятностей, вы прямиком полезли в ворота больших.
— Это была абсолютно бездействующая железка, если ее не смазать и не почистить, и прочее… Но это, Илюша, 218-я статья и грозит мне от трех до пяти, и тут никакой Кувшинников не поможет. Это, по-вашему, «малые» неприятности — пять лет тюрьмы? — Голос его задрожал, я почувствовал, что он выпадает из нашего дела, в таком состоянии он бесполезен, кусок перепуганной протоплазмы.
— Ладно, Платон Сергеич, успокойтесь. Я, разумеется, не предатель и не идиот. Ничего я им не рассказал, хотя меня очень тянуло это сделать. Чтобы, не смейтесь, помочь вам. Они ведь все равно дознаются.
— Да почему?!
— На такой умный вопрос может быть только один ответ: да потому! Поверьте уж, дознаются, и какой при этом у них будет ход мысли? Они мне проговорились, что Брюханова застрелили во время какой-то схватки, борьбы…
— Вот именно, Илюша, а я им тут признаюсь, что у меня был армейский пистолет, а потом исчез. При этом я буду утверждать, что ни в коем случае не убивал. Это выглядит глупо, глупо… Неужели вы этого не понимаете?!
— Вам что важнее — сохранить благородную осанку или выпутаться из этой истории?
— Хорошо, я могу, например, сказать, что пистолет у меня украли. Что подумают следователи? Что — это в лучшем случае для меня — я пошел отбирать свое имущество, началась драка… и так далее.
— Да перестаньте вы думать только о себе. Все знали о его тяге к нашей Мурочке. Он мог затащить ее к себе, достал для убедительности украденный у вас пистолет… Кстати, это действительно тот самый, из которого вы вылечили парализованную старушку?
— Да, — пробормотал он механически, думая о другом. — Почему обязательно Мурка, мог ведь Равиль пойти разбираться насчет жены.
— То есть вы — ни при чем?
— Но ведь я действительно ни при чем! — почти заорал он, несколько мам укоризненно посмотрели в нашу сторону.
— Вы так считаете? — я попытался вложить в свой вопрос хоть немножечко неприязни, которая вместе с многозначительностью должна была составить угрожающую интонацию, но мне трудно было в этот момент настроить себя против литератора, я в этот момент почти обожал его за этот выплеск энергии.
— Я что-то не очень понимаю, — остановился он и закашлялся.
— Дело в том, что Брюханов был продырявлен именно из вашего пистолета.
Гробовое молчание наверху. Еще выше шелестит липа.
— Откуда вы это знаете?
— Это неважно.
— Нет, это-то как раз и важно. Откуда это известно?!
— Успокойтесь, то, что выстрел был произведен из вашего пистолета, не обязательно означает, что вы убийца.
— Что-то я не очень понимаю, — повторил он как бы и небольшой задумчивости. — Вы что-то знаете, или…
— Считайте, как вам удобно. Я много размышлял над этой историей, а потом вы не раз сами меня хвалили за наблюдательность.
— За наблюдательность хвалил…
Платон Сергеич продолжал тяжело дышать и кончиками пальцев постукивал по спинке кресла.
— Ой, как некстати все это, ой, как некстати!
— Кстати, и моя версия — тоже глупость, потому что пистолет вы ему скорей всего продали. Правильно?
— Правильно-то правильно, но откуда вам это все известно?
— Я не сказал, что мне это известно. Я высказал догадку. Источник догадки? Хотите верьте, хотите нет — метод. Дедуктивный. Вот, например, у вас свитер появился, хотя заработки…
Он внезапно заржал.
— Метод! Милый вы мой, свитер этот я купил лет пять назад.
Несколько секунд мы помолчали. Он, видимо, думал, что этот «прокол» со свитером нас уравнивает. В чем, правда, непонятно, но уравнивает.
— Вы знаете, Илюша, у меня чрезвычайно поганое предчувствие. Я, как вы понимаете, не виноват, на кой черт мне сдался этот мордоворот, но как выпутаться из этой истории, я не знал. Мне кажется, что все потихоньку чего-то готовят, и когда эти серые ребята надавят своим следствием, они — раз! — я имею в виду Мурку и Равиля — и выложат свое алиби-малиби. А у меня ничего нет, ни-че-го! А тут вы еще со своим пистолетом. Позарез мне были нужны деньги, по-за-рез. Продавать я его не хотел. Если бы знать.
— А я не понимаю, почему вы так волнуетесь.
Он фыркнул.
— Вы не убивали. Я знаю это точно.
Он фыркнул громче, но горько.
— Мне вот только любопытно: знали ли вы, когда продавали пистолет, что Брюханов несколько дней назад взят под следствие?
— Честное слово. Я об этом узнал только сегодня. Честное слово.
Он не врал, так оно и было, но мне необходим был этот психологический пригорок, с него легче будет подвести моего старшего друга к нужным открытиям.
— Не волнуйтесь, я вам верю. Ваше положение очень прочно. Не думайте, я вас не мучаю, я стараюсь помочь. Только нужно было сразу рассказать все следователям, избавили бы себя от неприятных объяснений.
— Душа моя, нужно меньше вопить направо и налево о чужих пистолетах! И что это вы об одном и том же?! Склонность к дешевым парадоксам не есть признак острого ума.
— Вы можете оскорблять меня сколь вам будет угодно, Платон Сергеич. Ради, так сказать, истины я готов снести и не такое.
Литератор недовольно захныкал, он не любил литературщины. От слова «истина» его просто покорчило.
— Илюша, дружище, сделайте одолжение, не говорите красиво.
— Слова — это не ваша привилегия.
— Не привилегия, дружище, при чем здесь привилегия. Это моя профессия, — добавил он скромно и грустно.
Мне становилось все веселее. Прохладные порывы ветра, подведенные чуть-чуть водяной сыростью, стали налетать чаще, как будто там в глубине пруда билось огромное расплывчатое сердце нашего разговора. Я поймал себя, что специально описываю петлю вокруг основной линии сюжета. Эта пародия на свободный обмен мнениями радовала меня так же, как прозрачная осенняя свежесть, поселившаяся в нашем уголке города.
— Платон Сергеич, знаете, что в этой истории самое интересное?
— Ой, ой, ой, Илюша, только не надо этого тона. Так говорят у Чехова. Выпивают рюмку водки, глядя на вишневый сад…
— Но я действительно собираюсь вам сообщить кое-что существенное.
— Юноша, прошу вас! Не надо изображать из себя Калиостро. Запомните — от всех форм демонизма ощутительно тянет провинцией.