Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 6



ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава первая

ЛОПАТКИ

Мне было уже девять летЯ отошла к своему дивану в маминой московской комнате       повернулась спинойОтец сидел у столаПосмотри какие у нее лопатки! – сказала мама   и в ее голосе перемешались отвращение и страданиеА! – сказал отец – перерастет…Мама что-то еще ему сказала, какие-то слова…   Потом они кричали друг на друга.Отец за мной приехал, потому что кончилось лето…Отец…   Отчим много раз говорил маме, чтобы она забрала меня у отцаНо она кричала, что он ничего не понимает, кидалась на диван                                                                    ничком и плакала…Саша! – говорил отчим – Саша!..   Мои дед и бабушка звали ее Сание       но в паспорте было написано Александра…Он не понимал, что если бы она забрала меня у отца,          она отняла бы у отца всё на свете!..Я обняла Димку, моего любимого младшего брата,          который молча смотрел на насЯ протянула руки к маме, но она не обняла меня, а сказала                                                                  Ну иди, иди. Не надо                                             телячьих нежностей…Отец поднял баульчик с моими вещами и я пошла за ним…Однажды она держала меня на коленях и пела Самара-городок…

Глава вторая

ДОЧЬ СВОЕГО ОТЦА

Экран большой – полотно – и широкий  Вечернее синее летнее небо Азии    Кино под открытым небомТы не обращаешь на меня внимания   А я вижу тебя  Я повернула голову на жесткой скамейке   покрашенной в голубой яркий цветЯ вижу тебя улыбку железных серых зубов  и опухшие и всегда покрасневшие     болезненно темные веки          глаза взгляд озорного жестокого и смешливого мальчишки из местечка Галиции самого начала двадцатого века из гетто средних веков Парижа«А-а ху́нке! – … Сучка!..» —   «А-а!..» – с легким отчаянным придыханием   громко шепчешь ты на Марину Влади,  жеманно переступающую по каким-то дощечкамЭто язык идиш – диалект немецкого языка«Хунке» – «сучка» от «hund» – «собака»       «hündin» – Сука  с таким отбрасываньем звука «д»  с прибавлением-прибеганием    на подмогу твоему жестокому озорству     маленького звука      такого легкого «к»Сучка      Беловолосая девка на полотне экрана               КолдуньяИ вот я вижу мечтательное восторженное жестокое выражение          твоего лицаА я люблю индийские фильмы,   и теперь понимаю, почему.  Потому что они показывают правильную жизнь,  потому что они знают, что такое зло и что такое добро,     и что добро должно побеждать!И потому что они поют и любят!И это понимали все люди-зрители  под открытым вечерним небом,  на скамейках выкрашенных голубой краской…И ведь есть и нелюбимые люди  Я – нелюбимые люди … ищут любви к ним       добиваются      беснуютсявырывают у другого человека —           «Дай!»…А можно смириться тихими слезамиЭто все равно, что я нелюбимая!Ты не умрешь в больнице     среди совсем чужих людей,  потому что я буду с тобой!Где ты, мой отец?!Я хочу увидеть твою улыбку,   запрокинутую голову,    черные прямые волосы,    высокий открытый лоб,    тонкие бледные губыЯ напишу еще одно стихотворение  И ты больше никогда не превратишься в мертвое тело      в мертвые кости, в мертвое тело       Никогда!Потому что ты сидишь за столом  покрытым выцветшей клеенкой с темными серыми проплешинами      и вдруг поднимал голову от «Войны и мира»        и вертел головой и как мальчишка, вдруг отрешившийся от озорства    восклицал совсем по-детски:      – Где эти люди? Почему их нет?Я очень сильно люблю тебя тогда. И ты любишь меня. Где эти люди? Почему их нет? Мама!.. Мама!.. Мама, от нежной любви к тебе    слёзы на моих глазах,  потому что ты так красива, потому что ты целуешь меня в щеку и твое ласковое лицо  пахнет нежно духами и пудрой,потому что это так быстро – твой поцелуй, твои ласковые слова —           мне. Слезы на моих глазах,   потому что я так боюсь потерять тебя, потому что я так больно люблю тебя,  с такою моей болью, радостью, счастьем мгновенным Пока мои отец и мать были вместе     так недолго мой отец раскрыл ей мир новых для нее книг   такие книги не проходили в учительском институте,        где она училась на отлично. Мои отец и мать были вместе   он открыл ей французскую литературу — своего любимого Вийона, и Рабле, и Гюго, и Бальзака, и Мопассана,     и «Нескромные сокровища» Дидро, и де Сада и Шадерло де Лакло… И она выбрала себе,      чтобы перечитывать — «Принцессу Клевскую» Мари-Мадлен де Лафайет    и «Страницу любви» Золя. И повторяла, когда кто-нибудь говорил ерунду:   – Чего это вы пукаете, Панург! И ее строгие глаза смеялись  Ей нравился Рабле Мама и отчим возвращались из гостей поздно вечером он в празднично белой рубашке с запонками на концах рукавов и она —         в нарядном летнем платье   веселая    они пили вино в гостях  и сейчас она то и дело смеялась легко   и говорила насмешливо своим певучим голосом       о доме, где они были:– …так чисто, что плюнуть на пол хочется!..Она говорила своим певучим голосом   Он улыбался, любуясь еюЯ видела и понимала, что он ею любуется.Она не любила готовить обед и убирать комнаты,   делала это быстро и небрежно.Это была коммунальная квартираОбщую кухню, коридор и всё остальное всегда   когда доходила очередь  приводил в порядок он.Иногда утром она делала гренки             вкусные.Еще я любила, когда она говорила насмешливо,   если случалась какая-нибудь не очень страшная неприятность: – Мало было шакалов в городе,           так еще одного привезли на корабле!..Где она это прочитала или услышала,       или сама придумала,       я так и не узнала.И далеко             давно      и не в Москве    9 мая, в праздник победы     вытаскивали в большой двор,       где лепились домишки с маленькими дворами   женщины и двое мужчин       вытаскивали большой стол и женщины ставили водку в бутылках и стаканы,              вареную картошку и огурцыЭти женщины были несчастные жертвы войны    одинокие вдовы и невесты погибших солдат   несчастные простые женщиныготовые терпеть побои, унижения   лишь бы рядом был муж     или сожитель  всё равно!  Всё равно!Они отчаянно, криком пели:– Пусть он землю бережет родную,  а любовь Катюша сбережет!..И я знала, что война —      это еще и такое радостное счастье победы!       Счастье победы,     подымающее даже самых несчастных…Хромой армянин Сурен в больших круглых очках  и мой отец, изнуренный туберкулезом еврей, сидели с ними, выпивали и пели   с неизбывным произношением языков своего детства:     – Ты ждешь, Лизавета, от друга привета!..Мужчины надевали свои награды    у них были медали      на темных пиджаках   вычищенных большой мокрой щеткой  свисающих с худых плечейМне хотелось потрогать медали отца      подержать на ладони,   но отец не позволял,