Страница 4 из 17
Ну, а потом, конечно, Вика запела про Арсения Макарова, то ли друга, то ли врага, то ли человека, без которого её жизнь теряла остроту.
– …а я ему говорю: «Не пойти бы тебе лесом, хакер белобрысый», а он мне такой… – Бесконечные терабайты речевого шума убивали всю мыслительную деятельность.
И Денис решил вежливо урезонить подругу. Так вежливо, как умел:
– Короче, Вик, самую суть мне скажи.
Вика смолкла – переваривала его фразу. Или раздумывала, обижаться ли на резкость друга.
– Иду вечером в кино на комедию, между прочим. Как нормальный человек. А ты сиди дома, страдай дальше, – бросила она.
Связь оборвалась. Точнее, её оборвала Вика. Значит, надулась всё же.
Денис швырнул телефон на кровать и уставился на экран компьютера. Там светилась лента соцсети. Бесконечная. Раздражала, как никогда раньше. Денис ткнул мышкой – исчезла, но легче не стало.
Мозг пожирали неприятные мысли, как микробы нефтяное пятно. Ни Вика, ни кино, ни собственная орфографическая малограмотность, ни даже цифры Дениса сейчас не волновали.
Вот уже почти месяц прошёл с тех пор, как четвёртый легион покинул систему координации. Денис понимал, что их отдых – всего лишь временное удовольствие. Ежесекундно ждал подвоха. Тёр метку «1+» на запястье, ненавидя её с новой силой: пока она есть, Денис остаётся нумератом, хоть и отпущенным домой.
Тень появлялась изредка. Шевелилась, кошкой тёрлась о его внутренности, до омерзения. Будто рукой залезли и бесцеремонно водили по кишкам. Или ёршиком для чистки туалетов. Порой от её шевелений ныло и жгло в желудке, как при гастрите. Поэтому приходилось глотать таблетки. Иногда они даже помогали: боль утихала, тошнота проходила. Назавтра всё начиналось по новой.
Но тень не являлась для Дениса проблемой номер один. Мучило его кое-что другое, и у нормальных людей это зовётся совестью.
За последний месяц Денис три раза прибегал к помощи Длани правды. И все три раза его жертвой становилась Асель. Первый раз не удержался, когда гуляли в парке. Второй раз в кофейне сжал её запястье. Тогда она вздрогнула и опрокинула на стол кружку латте. Ну, а третий раз – у подъезда вечером. Вчера вечером. Перед тем, как сказать «До завтра» и прижаться губами к её тёплой щеке.
И каждый раз одно и то же: лёгкое прикосновение чёрных пальцев – и Асель бормочет, изливает Денису душу. Взгляд её теряет живую искру, а монотонный голос скороговоркой отвечает на любые вопросы.
На лю-бы-е. Чудовищное искушение.
Денис кое-как останавливал в себе порывы спросить обо всём, что его волнует (а волновало его многое, даже с перебором – самому стыдно становилось). Пока ещё справлялся с собой, но, кажется, скоро его самоконтроль даст сбой. Тень была права: носить Длань правды тяжело.
Но настоящая проблема заключалась даже не в этом. Увы, не в этом.
Говорила Асель совсем не то, что Денис хотел услышать. Симпатия, восхищение, уважение – слова, конечно, приятные, но о главном Асель не обмолвилась ни разу. А Денис был всё настойчивей, давил, ждал. И ненавидел себя за это. Пальцы левой руки жаждали ещё и ещё коснуться кожи Асель, заставить её сказать то, что непременно хотелось услышать. Дениса не устраивала правда. Впервые в жизни он ждал иного, хоть и знал прекрасно: правда может быть только одна, какая есть.
Образ Асель изъедал сердце, обострял и будоражил эмоции, превращал холодный математический ум в жидкую болтанку, в пюре с комочками из школьной столовой, а самого Дениса – в параноика.
Такое с ним творилось впервые. И беспокоило, болело.
Даже Вика заметила, старалась не язвить, но порой всё же выдавала: «Тимошин, ты на пути из гениев в одноклеточные». Или спрашивала, как бы, между прочим: «Скажи-ка, Дэн, а параллельные прямые пересекаются или всё же нет?».
– Не пересекаются, Вика, не пересекаются. Разве только те, что в трёхмерном пространстве и в разных плоскостях.
Иногда Вика хваталась за лоб и бормотала озадаченно: «Ах, да, чуть не забыла. Закон Ома мне расскажи, очень надо» или «Вопрос на засыпку, Тимошин: чему равна гипотенуза, если сумма квадратов катетов – сумма не квадратов, а кругов?».
– Какого чёрта, Вика? Каких кругов? – огрызался Денис. – Может, тебе ещё и гипотезу Ри́мана решить?
Вдобавок ко всему он переругался с отцом. Его навязчивые разговоры о переезде в Питер уничтожали желание вообще изучать математику и ходить в школу. Если стать двоечником, возможно, отец отстанет со своим переездом. Буквально месяц назад Денису было всё равно, куда и зачем переезжать. Но теперь всё изменилось: либо он уедет отсюда с Асель, либо не уедет совсем.
Увы, отец его не понял.
– Что за новости? – орал он пару дней назад, когда в очередной раз сбрасывал вещи в чемодан для командировок. – На квартиру уже нашёлся покупатель, у нас две недели, чтобы собрать вещи! Твоё будущее решается, а ты упёрся, как баран! Не поеду, не поеду! В чём дело?
– Я не поеду, – сухо отвечал ему Денис, натыкаясь на яростный взгляд и каменное лицо.
– Когда вернусь, чтоб вещи были собраны. И никаких «Не поеду». Иначе буду разговаривать с тобой по-другому. – Отец многозначительно потряс кулаком.
Денис закатил глаза: мол, да ну, не запугаешь. Что бы ни происходило, и какие фокусы не выкидывал бы обнаглевший отпрыск, отец никогда не позволял себе поднимать на него руку. И сейчас не позволит…
Гудок телефона выдернул Дениса из дымки мрачных мыслей. Одного короткого взгляда на светящийся экран хватило, чтобы вызвать тахикардию. Звонила Асель. Под футболкой невольно побежали мурашки от предчувствия её окутывающего глубокого голоса, пульс заметно участился.
Денис плюхнулся на кровать, схватил трубку.
– Слушаю.
Вот идиот. Хотел сказать: «Привет, Асель», а сказал: «Слушаю». И сказал-то – холодно, с трескучим морозцем равнодушия, без эмоций. Как сотрудник банка или таможенный досмотрщик.
Асель тоже растерялась, услышав строгое «Слушаю».
– Денис? – Из динамика послышался её растревоженный голосок. – Ты приглашал меня в кино сегодня. И я хотела ска…
– Какое, к чёрту, кино? – полилось из Дениса неконтролируемое и желчное. – Тебе заняться нечем? Зачем звонишь, вообще?
Мозг в панике пытался анализировать происходящий в нём диссонанс, но не выходило. Денис нёс чепуху, хотя собирался сказать совершенно другое. Что происходит? Что, чёрт дери, происходит?
Губы и язык Дениса тем временем жили своей жизнью:
– Асель, по-моему, навязчивость – не слишком хорошая черта. Ты в курсе, что по Кодексу нам нельзя встречаться? Или ты, как всегда, забыла включить мозги? Если коротко: отстань от меня со своей бредятиной, пока твоя репутация хоть на что-то годится.
Заткнись, Тимошин! Что ты несёшь?
В ответ – молчание. Денис явственно представлял, как глаза Асель наливаются слезами, краснеют. Как бледнеет её лицо, а взгляд стынет от недоумения и обиды.
Наконец, в ухо ударил её сдавленный голос:
– Я тоже не люблю кино. Ненавижу. И звонить тебе больше не буду. Никогда.
Последнее слово – как выстрел в голову. Телефон будто прилип к уху, прожигая стенки черепа укоризненной тишиной.
– Как ты её отбрил, а, – прошуршало в голове. – Даже я бы так не смогла. Ох, забыла поздороваться. Привет, друж-ж-жок. Скучал?
Тень.
Опять заныло в желудке. Денис медленно положил телефон на подушку. Поднялся и столбом застыл посреди комнаты. Надо бы злиться, а он стоял и ничего не делал. Гнев его получился какой-то странный – обречённый и молчаливый.
– Зачем ты залезла? – спросил он глухим голосом. – Такого ты себе ещё не позволяла. Я ведь терплю, когда ты управляешь моим телом, когда елозишь внутри, будто танцуешь. Когда я наливаю чай мимо кружки, когда вместо сахара кладу в кофе соль, а потом залпом его выпиваю, когда выцарапываю на парте слова неприличные. Я терплю, когда ты выставляешь меня идиотом не только дома, но и в школе. Я терплю. Но я не позволю тебе разговаривать от моего имени. Слышишь? Ты меня слышишь?