Страница 2 из 17
***
В окулярах бинокля мелькнул багровый шлейф. И тут же скрылся за углом неспящей многоэтажки, метрах в ста.
– Ну, привет. – Клим медленно-медленно выдохнул носом.
Выпрямил затёкшую спину – без движения просидел почти два часа – и повёл онемевшим плечом, заодно сбрасывая рюкзак.
Каждое его действие всегда было функциональным, а не просто пожирало энергию. Её и без того не хватает. Днём Клим – на учёбе (как-никак обычная жизнь продолжается), а ночью по подворотням шарахается да заброшенным зданиям. Спит не больше четырёх часов в сутки, обычно вечером, когда наступают сумерки, – самое спокойное время, самое тихое.
Так и живёт последние четыре года. Устал, как собака, вот и экономит на телесной энергии. Скоро научится спать с открытыми глазами и при этом ходить по проводам. Ниндзя доморощенный.
За последний месяц не меньше десяти раз утыкался лбом в парту и засыпал на первом же уроке, чаще всего, на физике. Голос учителя монотонный – колыбельная из полупроводников, гамма-лучей, заряженных частиц и квантовой механики. Правда, эта адская смесь порождала лишь кошмары.
Дошло до того, что вызывали к директору, спрашивали, всё ли нормально дома, не заболел ли. Косились на зрачки, принюхивались (наверняка, подозревали самое неприятное). Отправляли в медкабинет, но ничего, кроме обезвоживания и упадка сил не обнаружили.
Естественно.
Родителям жаловались, а те выводили сына на откровенные разговоры, от которых зудело в голове:
– У тебя подружка появилась? – Это отец интересовался, хмурился, прощупывал взглядом (ну, конечно: по задумке сын должен был всё сразу выложить, из мужской солидарности).
– Нет. – Клим отвечал ему коротко, кривя губы, а сам думал: «Лучше б, конечно, подружка, чем это».
Но подружек пришлось оставить в покое. Консул следил строго. «Попробуй только. Прирежу», – рычало из отверстия в маске вот уже четыре года подряд. Так Клим и жил монастырским отшельником. Порой аж зубы сводило от злости. Что он, не человек, что ли?
– Ты себя видел? Серый, как зомби. С кем связался? – Это уже мама спрашивала. А сама нервно поджимала тонкие пальцы в кулаки, разжимала и снова сжимала, теребила рукав на свитере.
Клим не выносил, когда она так делала. Смотреть больно. На переживания матери всегда смотреть больно, внутри всё содрогается сразу и нарывает, ноет, колется. Чувство вины, наверное.
Он отворачивался, утыкал глаза в кухонные обои, пересчитывая мелкие бежевые квадратики на стене – как всегда, четырнадцать – и бормотал одно и то же: «Да всё нормально со мной».
Под домашний арест садить его не решались, но в последнее время мелькали и такие разговоры. Иногда хотелось, чтоб уж «арестовали» скорей. Хоть бы выспался.
А ночь Клим до отчаяния, до омерзения ненавидел.
Ночью он работал на Консула. Искал минусы. Отрицательных. За четыре паршивых года Клим изучил все тёмные стороны системы координации (ну, или почти все). Белоручкам-нумератам, тем, что со знаками «плюс» разгуливают, такое и не снилось. Они до сих пор считают, что самое страшное, что с ними может случиться, – обнуление.
Глупые.
Видели только положительную сторону оси, верхушку айсберга. Чистую и блестящую. А Клим видел всё, по обе стороны. Особенно досконально – отрицательную. Озлобился, очерствел, даже его взгляд теперь больше напоминал рентгеноскопию – просветил, выявил чёрные пятна и уязвимость, проанализировал, породил в мозгу варианты: игнорировать или напасть.
Нападал Клим всегда и при любом раскладе.
Только Консула он боялся. Хозяин оставался для него загадкой. Кто такой? На кой чёрт ему «минусовые» твари сдались? Собирает их. Определённое число ему надо, но какое, Клим не знал. Жадности Консула не было предела. Требовал и требовал…
Хотел бы Клим прекратить всё, да выбора не предоставили. Прижали к проржавелой стене отцовского гаража и грубо дали понять, что не отвертится. Четыре года уже прошло с тех пор, но мутная картина первой встречи с проклятым Консулом до сих пор стояла перед глазами.
– Нуш-ш-шны минуш-ш-ы. – Потрескавшаяся маска на его лице отчётливо выдавала лишь шипящие и глухие. – Со мной падёш-шь.
«Нужны минусы. Со мной пойдёшь» – лихорадочно переводил мозг Клима, в то время как в желудке от страха и боли вертелась полупереваренная пища.
Тогда Клим на всё согласился, стал дворнягой, псом, ищейкой. А что ему было делать? Двенадцатилетнему пацану, сопляку. Испугался. Колени потом ещё неделю тряслись, спать боялся, вскрикивал по ночам. Вспоминать противно…
Ну, всё. Пора.
Клим отмахнулся от воспоминаний. Они тоже прожигали его энергию, касались души, а ночью она отходила на второй план. Ночью нужны были уши, глаза и мышцы. Человеческое оставалось дома, звериное бралось с собой – инстинкты и чутьё.
Бинокль скользнул в широкое жерло рюкзака, вжикнула молния на замке, хрустнула застёжка. Клим соскочил с каменного забора, пригнулся, крадясь вдоль стены. Асфальт под подошвами кроссовок казался мягким и пружинистым, как легкоатлетический мат.
Клим вгляделся в арку между дворами. Темно, ничего не видно, но тварь точно там.
Сегодня попалась мелочёвка. Аморф. Мелкий совсем, начинающий. Пригвоздить такого – пара пустяков. Существо «минусовое», с отсутствием регулярной структуры, неправильным строением клеток, но очень чуткое. И опасное. Такие обычно не церемонятся, нападают сразу и скопом, но этот сегодня один-одинёшенек, беззащитный малыш.
Не жаль. Совсем его не жаль. Скоро паршивец пополнит коллекцию Консула.
Клим прищурился, сканируя тёмный двор на наличие свидетелей. Никого. Отлично. Он застыл в тени куста, почти не переводя дыхания. С подветренной стороны подошёл по незыблемым правилам охоты, да и подстраховаться лишним не будет. Аморф хоть и начинающий, но нюх его никуда не делся. Когда-то давно Клим вот так чуть не погиб, а всего-то надо было вынуть мятную жвачку изо рта.
Безмозглый борец с кариесом.
Ну, ничего, теперь-то он набрался опыта, научился дышать через раз, бесшумно двигаться, скрываться и предвидеть действия врага, опережать его на долю секунды. От новых знаний и мерзкой изнанки городских окраин его, если честно, порядком тошнило. Нормальные десятиклассники готовятся к экзаменам, определяются с профессией, а он живёт сегодняшним днём, как хиппи. Только жизни не радуется и фенечек не носит. Не убит – и ладно.
Взгляд Клима шарил по плохо освещённому двору в поисках бордовых пятен – оставленных аморфом следов. Не кровь, а слизь. Без запаха, но густая и почти не отстирывается. Пальцы привычно поглаживали иглы, закреплённые на левой ладони. Они всегда были наготове, как когти у кошки. Даже во сне Клим ощущал холодную гладь защитных игл. Руки сами собой к ним тянулись, касались тонких нитей калёной стали, будто они – локоны самой красивой в мире девушки.
Благодаря своим иглам он ещё дышит, видит и чувствует, ну, и благодаря неистребимому желанию выжить любой ценой. Слишком рано ему умирать – шестнадцать только, хотя и жить-то толком некогда. Но даже такую дрянную жизнь просто так он не отдаст, ни Консулу, ни минусам, ни системе этой чёртовой. Ему на равновесие плевать.
Тихий вздох заставил Клима вздрогнуть. Кровь разом застыла в жилах, застопорила движение. Как он проморгал? Как аморф оказался у него за спиной? Клим напрягся всем телом и медленно обернулся (с аморфами резких движений делать не рекомендуется).
Позади стояла тварь… нет, пока ещё существо, почти человек. Среднего роста, угловатое, щупленькое, рыжеволосое. Футболка висела на один бок, оголяя острое белое плечо в каплях багровой слизи.
Девчонкой когда-то была, совсем недавно. Пару часов назад.
Она посмотрела Климу прямо в глаза. Спокойная, мертвецки спокойная. Кто-нибудь бы сказал – безобидная, но нет, не безобидная.
– Кит не хотел меня отпускать. – От её тихого мелодичного голоска желудок Клима непроизвольно сжался. – Но я всё равно ушла, а Кит остался. Надеюсь, он не умер. Я его с балкона столкнула.