Страница 9 из 11
Балакин Сергей Анатольевич
Родился в 1957 г. в Москве, с 1963 г. живёт в Химках. В 1979 г. окончил механический факультет Московского института инженеров железнодорожного транспорта, в 1985-м – факультет художников печати Университета рабкоров им. М.И.Ульяновой. Работал инженером, старшим научным сотрудником, затем редактором в журналах «Моделист-конструктор», «Морская коллекция», «Морская кампания», «Морской сборник», «!Оcean» и других. Автор трёх десятков книг, брошюр, многочисленных статей и иллюстраций по истории флота и кораблестроения, а также романа в жанре саркастической альтернативной истории «Союз Трёх Императоров»http://www.morkniga.ru/p833064.html). Стихи автора можно прочитать здесь:http://www.stihi.ru/avtor/morkol
Рисунки и немного живописи:http://himkiart.ru/picture_m.php?pap=balakin&jj=0
Юрий Деменьтьев
Самарканд
1977 год. Осень. Ленинград. Военно-морская академия. В редкий вечер я случайно оказался на самоподготовке. Наверное, была моя очередь дежурить по группе. Это святое. Обычно это время я проводил на спортплощадке. Первый курс Военно-морской академии, первый семестр, но я уже пренебрегал. Время близилось к девятнадцати. За окном давно темно. Все уже куда-то слиняли: кто домой, под благовидным предлогом, тем более что кафедра, наконец, устала проверять присутствие слушателей на сампо, другие – бесконечно курить, третьи – в столовку. Остались в классе мы вдвоем. Мы еще не привыкли к изменившейся ситуации: жизнь в большом культурном городе, нет корабля и прелестей корабляцкой жизни, вежливое обращение, демократичный распорядок, отличное снабжение, комната в общаге.
Даже воинская честь не отдается в Академии, а рабочий день (вообще, с ума сойти!) начинается в полдесятого. Рай, да и только. Я втайне чувствовал себя бездельником, не имеющим право на такую роскошь. Но что уж поделаешь: приходится купаться в роскоши.
Итак, сампо и только два офицера-тихоокеанца, два каплея в классном помещении. Играем в нарды или, по-морскому – в кошу. Я в прежней жизни – командир боевой части, он – флажок бригады противолодочных кораблей. Т. е., по-научному, – флагманский связист 202 бригады противолодочных кораблей, что базировалась в бухте Стрелок.
По службе – сосед, когда мы из Владика приходили в Стрелок.
Стрелок – это просто бухта с пирсами и боевыми кораблями, окруженная сопками и приморской тайгой.
Его бригада стояла между Свинячьим и Новым пирсами. А флагманским пароходом у них был вечно привязанный к пирсу модернизированный бывший большой ракетный корабль 57 проекта «Неудержимый». Его в простонародье почему-то звали «Самарканд».
Да, вчера – залив Петра Великого, бухта Стрелок, бетонный пирс, тайга кругом. Сегодня – красивое здание на берегу Малой Невки, метро, библиотека, спортзал, магазины, полные продуктов, размеренная жизнь и культурная программа.
От такого фонтана излишеств в этот вечер учиться не хотелось, и мы убивали время, кидая кости.
Разговор зашел о том, кто и как пришвартовался в Академии. Сошлись на мнении, что жизнь моряка в советском ВМФ – игра случайностей и ирония судьбы.
Мой товарищ, назовём его, Валера, лет через пять после училища, вел жалкую и ничтожную жизнь опального старшего лейтенанта – командира БЧ-4 «Самарканда». Старпом, командир и бригадир драли его каждый день и по восходящей и по нисходящей. Валера мужественно терпел. Но условия существования ввиду отсутствия перспектив становились все мрачнее.
Он начал помалу зашибать, замазывать, принимать на грудь, вздрагивать.
А поскольку сход у него был в лучшем случае раз в квартал, когда отсутствовало начальство или, когда, одурев от лейтенантской крови, оно проявляло невиданное милосердие, то в период несхода и ввиду отсутствия альтернативы вздрагивал Валера исключительно казенным шилом. А это – продукт крайне опасный: вечером принял на грудь полстакана, а утром водички выпил – и опять – хорош. В том смысле, что целый день свободен. Я, например, знавал людей, спившихся от шила в считанные месяцы.
А начальство:
– Мы Вас на парткомиссию!
– Мы Вас с говном съедим! – Старший лей-те-нант, Вы никогда не сойдете на берег! – Ты никогда не получишь каплея!
– Мы тебя на Русский остров отправим. Ты позоришь корабль! И все в таком ключе.
– В общем, Юра, жизнь пошла на конус. Я уже думал, что пропаду, и меня спишут на Русский остров командиром взвода служебных собак. Но как-то ночью, я задумался: неужели эти пидорасы, мудаки схавают меня вместе с ботинками и загубят мою молодую и очень дорогую мне жизнь?
Стало так обидно и за себя, и за свое слабоволие, и свою тупость, и за пьянство, и за жену с детьми. Ну что их ждет при такой обстановке и с таким папой? Я же их единственная опора и, так сказать, – надёжа. И твердо решил я всех моих врагов наебать и поступить в академию!
Да, вот так, поставил себе задачу максимум! Для меня это было, как олимпийскую медаль завоевать! Не больше и не меньше, и, как видишь, «И небывалое возможно»! Думал, неужели выпускник ВВМУРЭ не найдет выхода в окружении этих …. из Фрунзы или ТОВВМУ!
– И, понимаешь, я придумал!
Наш разговор продолжался между бросками костей. Я уверенно проигрывал, мне грозили марсы. Секретные чемоданы стояли нераспакованные, зато кости стучали по доскам исправно. Вот партия закончилась естественной победой Валеры.
– Учись, студент!
И он продолжил свою поучительную историю.
– Я стал искать причину неудач, кернзетце, как говорят немцы. А причин было две – физическая и психологическая. Все в физическом смысле упиралось в пару стального полевого телефонного кабеля, полёвки, япона мать, которая была брошена на бетон пирса от телефонной коробки к кораблю. Каждый день кабель рвался по нескольку раз, и я узнавал об отсутствии основного канала связи посредством громкого мата начальства.
О психологической стороне догадаешься сам.
Итак, я начал боевые действия!
Один против всего мира!
И еще никто об этом не знал!
Я начал войну без объявления войны! Вот так, япона мать! Банзай!
И начал я с тактического проигрыша, с форы начальству, ожидая момента нанести смертельный удар.
Прибегает как-то ко мне в каюту рассыльный и передает, что меня вызывает комбриг. Ух, как я ждал этого момента!
– Ага, – думаю, – Опять нет связи, сейчас комбриг ебать будет. Да и на роже рассыльного все давно написано: – Сейчас уконтропупят старлея.
Он же, холуйская морда, полгода у каюты комбрига рассыльным терся. Я так лениво тяну:
– Хорошо сейчас приду.
А как только рассыльный ушел, вскочил я с койки, присел раз десять и с максимальной скоростью добежал метров пять до трапа, слетел по нему с грохотом на палубу ниже, стукнул громко пару раз в дверь и уже в каюте комбрига.
Потом задыхающимся голосом и преданно в глаза:
– Товарищ капитан первого ранга… – Старший лейтенант, я Вас арестую…Вы – неисполнительный офицер, почему у тебя, старший лейтенант, никогда нет связи? Сколько можно говорить одно и тоже…
Прямо скрежещет зубами, съесть меня без соли желает. Ебал он меня так несколько минут, а я не огрызаюсь, стою по стойке смирно, молчу и, не мигая, смотрю на него преданно. Сам оху@аю, думаю, а как сил не хватит! Но креплюсь.
Когда он выдохся, я: – Разрешить исполнять?
– Идите!
Я по трапу вверх как на 100 метров, грохот от ботинок мертвого разбудит. Потом опять бегом по коридору до каюты.
Там я лег в койку, выдохнул резко: первый раунд за мной! И вызвал по громкой дежурного телефониста.
Я, чтобы по пустякам не мотаться, «Каштан» себе в каюту установил. («Каштан» – в то время грокоговорящая связь на кораблях ВМФ, – автор) – С этого дня, говорю ему, – я пересматриваю свое отношение к телефонной связи. Никто из БЧ-4 в отпуск не поедет, пока не наладится связь. Стальная полевка рваться не должна. Думайте, что делать, вашу мать, а сейчас исправить! Срочно исправить, доложить, а вечером ко мне с предложениями.