Страница 20 из 25
Возглавляет литературное объединение имени Героя Советского Союза, писателя Владимира Васильевича Карпова при Военно-художественной студии писателей Центрального Дома Российской Армии имени М.В. Фрунзе.
Член Союза журналистов СССР (России) с 1982 года, Союза писателей СССР (России) с 1991 года. Проживает в Москве.
«Окрасился месяц багрянцем…»
Новелла
«Гусар!» – любовался я своим взводным. Статный, чернявый, он выкликал фамилии первогодков. И мы один за другим, разбивая новенькими кирзачами асфальт, выходили к столу, где лежал текст Военной присяги.
– Я клянусь!
И что-то глубокое, неизведанное доселе, вонзалось в наше сознание, заставляло выпрямляться.
– Я клянусь!
И тяжелее казалась шинель. А рука всё крепче сжимала цевьё автомата.
Но чернявый лейтенант Беленький ободряюще кивал каждому из нас. И его взгляд успокаивал, снимал многовольтное напряжение с наших душ…
Два месяца пролетели как один день. Второгодки называют нас «дедушками».
Утром метём плац. Сосновые иголки, застрявшие в недельной давности лужах, проскальзывают под метлой. А ветер снова и снова швыряет их горстями туда, где уже очищались квадраты, за креплённые за нами навечно, как заявил Колька Смирнов из Владимира.
– Тут дел немного, – рисовал он нам перспективу проживания в военном городке, а точней, «учебке». – Ну, с утра, там, лужи разгоните, строевой тренаж пройдёте, потом занятия по матчасти до обеда. В перерывах заботливый прапорщик Гапончук запустит вокруг учебного корпуса на три круга. Это – чтоб аппетит нагулять. В два – наш ресторан. Вкусно, сытно, калорийно, все блюда-по-солдатски. А потом вообще рай – целых пятнадцать минут перерыв. Затем сплошной балдёж – надеть, снять противогаз. Увлекательная игра. Её очень любит Гапончук. Поигрались, поигрались – и на плац. Метёлочку в зубы – и каждый свой район глянцует. Короче, времени на всякие там весёлые вещи хоть отбавляй…
И вот мы метём. Сеет народившийся невесть из чего дождичек, хлюпают по лужам кирзачи.
Я закуриваю и прислоняюсь к дереву. Непонятное чувство охватывает, когда слышу любимую песню. В это осеннее блёклое утро вольно и по-особому печально звучит голос Руслановой; «Поедем, красотка, кататься…».
– Чёрта с два, – делаю я глубокую затяжку. – Не поедем, – уже два месяца ни одного письма.
«Давно я тебя поджидал…».
– Ну, и что с того? – завожусь я и вижуперед собой лейтенанта Беленького. Подтянутый, в отполированных до зеркального отражения сапогах, так не вяжущихся с погодой, он подходит неожиданно, здоровается.
– Ну, что, привыкаете?
Я озабоченно начинаю крутить головой, и прятать за спину окурок.
«Что я тебе, друг что ли?» – теряюсь и не знаю, о чём говорить.
– Нормально, – пожал плечами.
– Слышал, боксируете?
– Изредка, со временем пока туго…
– Ничего, всё наладится.
Командир отделения, младший сержант Владимир Силкин, 1975 г.
Лейтенант ушёл. А днём, когда бежали три километра, Беленький пристроился к косяку, в котором я финишировал. Поравнявшись, крикнул: «А может, попробуем вечером?»
– Что? – задыхаясь потянул я.
– Ну вот и хорошо, я знал, что вы согласитесь, – заразительно засмеялся он, ускоряя бег и легко оставляя нас позади.
… Перчатки были старенькие, белые от соли и пота. Здесь, в учебке, они лежали в курилке. Распоряжались ими младшие командиры. Если по рассеянности не спросил разрешения войти в эту комнату, надевай перчатки и работай с тенью пятнадцать минут.
Теперь против меня стоял не условный соперник, а лейтенант. Стоял и улыбался. Наверное, и не знал, что перед ним чемпион области, работавший по нормативу кандидата в мастера спорта.
Но и мне что-то подсказывало: «Не прост, ох, не прост Беленький…» Жилистый, с длинными руками и накачанной, хотя и не короткой, шеей, он быстро выдал себя, сделал мягкий нырок из-под прямого удара с левой. Уклоны, отходы, хук без продолжения-всё это мы демонстрировали с упоением.
Он повис на мне минут через пять.
– Молодец! Хватит. Всё вижу. Надо тебе работать. Надеюсь, в спарринг возьмёшь?
Я восторженно смотрел на этого розовощёкого офицера с чуть заметным шрамом на левой брови.
А через неделю я его «приревновал». Беленький сидел в ленкомнате и играл в шахматы с балаболкой Смирновым. Лейтенант даже не глянул в мою сторону. Я прошёлся мимо них несколько раз, но так и остался незамеченным. Не услышал удивительного лейтенантского: «Чего маешься?» Напротив, дождался раздражённого: «Хватит маячить!».
Вечером я узнал, что лейтенант Беленький и Колька Смирнов земляки. И уже в который раз подвёл курсант «гусара». И теперь вот отправился на гауптвахту…
Мы бежали в ОЗК, и горячий липкий комбинезон становился с каждым шагом тяжелее. Стёкла противогаза вспотели и затрудняли видимость. Я оглянулся. Рядом бежали двое. И я отчётливо услышал: «Отверни трубку, дурак!».
Я продолжал движение по полной форме. Но через несколько минут увидел обогнавших меня сослуживцев. Они бежали «налегке». И я открутил трубку от противогазной коробки., сдался. Но бежал уже наравне со всеми.
– Стой! – как по спине хворостиной, рассекла воздух команда.
В одношереножном строю лейтенант Беленький, похожий на марсианина, заглядывал в противогазные сумки.
– Мальчишки, – только и сказал Беленький и снова под маску. Снова бег. Утомительный, десятиминутный.
После кросса я видел, что неловкость одолевает не только меня. Что-то подленькое, довлеющее над нами, присутствовало в отношениях со взводным. Он молчал. И это было невыносимо. Лучше бы накричал, как прапорщик Гапончук, обозвал бы, но не молчал.
Заговорил Беленький во время чистки оружия. Не со мной. С Витей Мурачем. О нашем зенитно-ракетном комплексе. И такупоённо стал рисовать картины боя с воздушными пиратами, что подумалось оего бывалости. «Вот только жаль, не отпускают меня по рапорту, – не глядя на Мурача, вздохнул взводный. Говорят, вы тут больше белые, а там красные нужны.
Насчёт белых я не понял и потому не удержался: «А при чём тут белые-красные?»
– А при том, что командир вашего взвода Беленький, замполит – капитан Белозёров, а командир второго взвода – Белов. Уловил? – и он подтолкнул меня к выходу: «Пообещай, что сделаешь…»
Я, удивляясь переходу на ты, пожал плечами: «Если смогу…».
– Сможешь! Собери ребят, организуй секцию бокса. Я не успел. На днях уезжаю, но об этом пока – молчок».
Я ошарашено глядел на лейтенанта и не узнавал его. Глубокая складка заблудилась в переносице, живые тёмные глаза задержали грустинку.
– Я ненадолго. Постараюсь к вашему выпуску вернуться.
Через неделю, не простившись с подчинёнными, Беленький уехал и увёз с собой четырёх воспитанников учебки, специалистов по низколетящим целям.
Мы встретились перед моим отъездом в линейную часть.
Я драил пряжку, когда вошёл старший лейтенант и сел напротив. Я вскочил, приветствуя незнакомого офицера, и чуть было не вскрикнул. Передо мной сидел Беленький. Из-под фуражки «гусара» дымился чуб.
– Вот, возвратился, – как-то буднично обронил он. – Один… – добавил медленно это короткое и страшное.
На груди Беленького к колодке юбилейной медали прижались колодки ордена Красной Звезды и неизвестной мне награды.
– Жара там, вот и уехал, – закончил он горькой усмешкой.
Спустя несколько лет дорога привела меня в гарнизон, где начинал срочную службу. Я стоял в комнате Боевой славы и вспоминал, что мог, из истории свой первой части. Небольшой, но яркой. Переходя от стенда к стенду, я обратил внимание на один, видимо, недавно оборудованный. И вдруг… Я чуть не принял положение «смирно». Чернявый, улыбающийся Беленький смотрел с траурного фото. Подпись не могла солгать: «Погиб при выполнении интернационального долга. Посмертно награждён орденом Красного Знамени». И ни слова больше.