Страница 4 из 11
– Ты не знаешь, что это тот, кто купил плантацию Дарнелла Дэвиса?
С этими словами он наклонился и поднял круглую корзинку, которую перед этим поставил на землю у своих ног.
– Ладно, теперь мне надо идти. Иначе я опоздаю, а госпожа Эндикотт ко всему прочему – сущий младенец. Знаешь, как женщины любят ребячиться? Особенно когда они начинают стареть и у них нет мужа.
Такой поток слов! У меня кружилась голова. Когда, помахав мне на прощанье рукой, он стал удаляться, не знаю, что на меня нашло, но с совершенно незнакомым самой выражением в голосе я спросила:
– Я тебя еще увижу?
Джон Индеец в упор посмотрел на меня. Не знаю, что он прочел на моем лице, но, напустив на себя важный вид, произнес:
– В воскресенье ближе к вечеру в Карлайл Бэй танцы. Хочешь пойти? Я там буду.
Я непроизвольно кивнула.
Не торопясь, я вернулась к своей хижине. Будто впервые увидела то место, которое столько времени служило мне убежищем; оно показалось мне тоскливым. Доски, грубо обтесанные топором, почернели от дождя и ветра. Прислонившейся с левой стороны огромной бугенвиллее не удалось украсить дом, несмотря на пурпур цветов. Я посмотрела вокруг: узловатое калебасовое дерево, заросли камыша. Я вздрогнула. Направившись к тому, что осталось от курятника, я схватила одну из немногих птиц, которые оставались мне верны. Опытной рукой я вспорола ей живот, чтобы кровь, будто роса, увлажнила землю. Затем нежно позвала:
– Ман Яя! Ман Яя!
Очень скоро она появилась передо мной. Не в смертном облике женщины преклонных лет, а в том, который надела для вечности. Благоухающая, на шее, будто ожерелье, венок из бутонов флердоранжа. Задыхаясь, я сказала:
– Ман Яя, хочу, чтобы этот мужчина любил меня.
Она покачала головой:
– Мужчины не любят. Они обладают. Они порабощают.
Я возразила:
– Яо любил Абену.
– Это одно из редких исключений.
– Может быть, он тоже станет одним из них!
Ман Яя откинула голову назад, чтобы было удобнее издать нечто вроде недоверчивого смешка.
– Говорят, этот петушок покрыл половину кур в Карлайл Бэй.
– Я хочу, чтобы это прекратилось.
– Мне было достаточно лишь взглянуть, чтобы узнать, что это пустой негр, полный ветра и бесстыдства.
Заметив в моем взгляде сильнейшее нетерпение, Ман Яя посерьезнела.
– Хорошо, иди на эти танцы в Карлайл Бэй, куда он тебя позвал; там изловчись и пролей на тряпочку немного его крови. Принеси ее мне с чем-то, что постоянно притрагивалось к его коже.
Перед тем как она удалилась, я успела заметить на ее лице грусть. Без сомнения, она наблюдала, как начинает исполняться моя судьба. Моя жизнь – река, которую невозможно повернуть вспять.
До тех пор я никогда не думала о своем теле. Красивая ли я? Безобразная? Мне это было неизвестно. Что он тогда сказал?
«Знаешь, ты могла бы быть красивой».
Но он таким способом насмехался. Возможно, издевался надо мной. Я сняла свои лохмотья, легла и провела рукой по телу. Мне показалось, что его выпуклости и кривые вполне гармоничны. Когда рука приблизилась к сокровенным местам, мне показалось, что это больше не я сама, а так ласкает меня Джон Индеец. Вырвавшись из глубин тела, ароматная волна затопила мне бедра. В ночи я услышала собственный хрип.
Возможно, именно так, вопреки самой себе, и моя мать хрипела, когда моряк насиловал ее? Тогда я поняла, что она захотела оградить свое тело от второго унижения – обладания ею без любви – и попыталась убить Дарнелла.
Что Джон Индеец еще сказал? «У тебя волосы всклокочены».
На следующий день, едва проснувшись, я отправилась на реку Ормонд и с грехом пополам обстригла свою шевелюру. Когда в воду упали последние пушистые пряди, я услышала вздох. Это была моя мать. Я никого не звала, но поняла, что неминуемая опасность заставила ее выйти из невидимости. Мать простонала:
– Почему женщины не могут обойтись без мужчин? Вот и тебя сейчас повлечет на другую стороны воды…
Удивленная, я переспросила:
– На другую сторону воды?
Но она ничего больше не стала объяснять, повторяя голосом, полным скорби:
– Почему женщины не могут обойтись без мужчин?
Все это – недовольство Ман Яя, стенания матери – могло бы побудить меня к осторожности. Но ничего такого не произошло. В воскресенье я отправилась в Карлайл Бэй. В сундуке я отыскала фиолетовое индейское платье и юбку из перкаля[11], должно быть, принадлежавшую моей матери. Когда я вытаскивала все это из сундука, на землю упало два предмета. Две сережки из тех, что обычно носят креолки. Я подмигнула невидимому.
В последний раз я была в Бриджтауне еще при жизни матери. За почти десять лет город значительно расширился и стал важным портом. Залив затемнял целый лес из мачт, я видела развевавшиеся на них флаги всех стран. Деревянные дома показались мне изящными – веранды, огромные крыши, окна на которых широко распахивались, будто глаза ребенка.
Найти место танцев не составило труда: музыка слышалась издалека. Если бы у меня было какое-то представление о календаре, я бы знала, что время Карнавала – единственный период, когда рабы свободны развлекаться как им заблагорассудится. Вот они и сбегались со всех уголков острова, чтобы попытаться забыть, что больше не люди.
На меня смотрели, я слышала перешептывания:
– Откуда она?
Очевидно, никто даже не подумал установить связь между нарядной молодой особой и полумифической Титубой, о деяниях которой шли разговоры от плантации к плантации.
Джон Индеец танцевал с высокой шабенкой[12] в ярком поношенном мадрасе[13]. Он довольно резко оставил ее посреди площадки для танцев и пошел ко мне. В глазах у него сверкали звездочки, помнившие его предка Аравака. Джон засмеялся:
– Это ты? Это и в самом деле ты?
Затем повлек меня за собой:
– Идем, идем!
Я сопротивлялась.
– Я не умею танцевать.
Он снова рассмеялся. Господи, как этот человек умел смеяться! И с каждой нотой, вылетавшей из его горла, у меня в сердце рушилась еще одна преграда.
– Негритянка, которая не умеет танцевать? Где это видано?
Вскоре мы немного покружились. На пятках, на лодыжках у меня выросли крылья. Мои бедра, моя талия были гибкими и податливыми. В меня вошел таинственный змей. Был ли это тот первородный змей, о котором столько раз говорила Ман Яя, образ бога – создателя всего сущего на земле? Не он ли заставлял меня трепетать?
Высокая шабенка в поношенном мадрасе иногда пыталась втиснуться между Джоном и мной. Мы не обращали на это никакого внимания. В то мгновение, когда Джон Индеец вытирал себе лоб большим носовым платком из ткани Пондичерри[14], я снова вспомнила слова Ман Яя: «Немного его крови. Какую-нибудь его вещь, которая бы постоянно соприкасалась с его телом».
На мгновение я будто слегка опьянела. Неужели это так необходимо, ведь он, похоже, и так уже соблазнен «естественно»? Затем я догадалась, что главное – не столько соблазнить мужчину, сколько удержать его, и что Джон Индеец, судя по всему, относится к той разновидности мужчин, которые легко поддаются соблазну и пренебрегают любыми долгими отношениями. И я сделала то, чего от меня хотела Ман Яя.
Когда я искусно вытащила носовой платок, при этом поцарапав ему руку ногтем мизинца, он воскликнул:
– Ай! Что ты там делаешь, ведьма?
Он сказал это в шутку. Тем не менее меня это огорчило.
Что же такое ведьма?
Я заметила, что в его устах это слово было словно запятнано позором. Как же это? Как? Способность общаться с невидимыми, сохранять связь с исчезнувшими, умение заботиться, лечить – разве все это не является наивысшей милостью природы, к которой следует испытывать почтение, восхищение и благодарность? Поэтому разве ведьма – если кому-то угодно так называть ту, что обладает этим даром, – не должна вызывать вместо страха почтение и стремление угодить?
11
Прочная хлопчатобумажная ткань из некрученых нитей.
12
На французских Антильских островах так называют афрокарибских обитателей со светлой кожей.
13
Яркий платок из полушелковой ткани.
14
Город на юго-востоке Индии, известный изготовлением хлопковых тканей.