Страница 43 из 55
— Владыка Орофер примет участие в этой войне? — несмотря на случайно услышанные когда-то давно слова «Я буду хранить этот мир…» с трудом верилось в то, что владыка готов переступить через своё стремление к уединению и принял решение присоединиться ко всё растущему войску союзников.
— Да, — снова кивнул Лаэрлинд и повторил: — Война не обойдёт никого, Эль… Перед нашим отъездом сюда Орофер принял посланцев Амдира. Лоринанд тоже выставит войска.
— Гонцы Лоринанда прибыли в Имладрис чуть больше месяца назад. Но решение владыки Орофера для меня неожиданность…
— Враг один. Один для всех народов…
— Ты говоришь в точности как мой отец.
— Твой отец мудр и многое повидал за свою жизнь. Как и владыка…
— Я знаю, Лаэрлинд, знаю… Когда?..
Он понял вопрос правильно.
— Через две недели. Мы уедем через две недели, Эль. И в этот раз твой отец хотел бы, чтобы ты осталась здесь.
— С вами ведь бесполезно спорить, — опустив голову, я коснулась лбом его лба.
Он недоверчиво взглянул, поднялся и сел рядом на скамью, не разнимая рук.
— Это было легче, чем я думал, — усмехнулся он, по-прежнему настороженно наблюдая сбоку за моим лицом.
— Не смотри на меня так, я не намерена мешать вашим планам.
Он вздохнул и притянул меня к себе, обнимая за плечи:
— Ну, по крайней мере, ты успокоилась. Последний раз ты так рыдала, когда мы нарвались на орков у старой дороги…
— Да, а ты лежал весь в крови… и не отзывался…
— От твоих криков я тогда и очнулся… — он откинул назад голову и сверкнул белозубой улыбкой, почти прежней.
— Неправда! Я не кричала. Рыдала — да… Но не кричала.
— Кричала так, что листья на деревьях шелестели.
— Лаэрлинд, прекрати! Не было такого!
— Было! И моим единственным желанием было заставить тебя умолкнуть!
Я отвернулась и с грустью усмехнулась. Было, ещё как было… он абсолютно прав… Прислонившись спиной к его груди, подрагивающей от сдерживаемого смеха, я откинула голову ему на плечо.
— А помнишь, как я впервые утянула тебя к Нид-Кирит, когда все отказались идти со мной туда за малиной?
— А ты умудрилась запутаться в кусте, порвать платье, свалиться с уступа и ободрать все ноги…
— А ты принёс домой и меня, и малину. И ничего не сказал отцу.
— Ещё бы, его гнева и сейчас боюсь не я один. А пирожные тогда у Аэглэна вышли особенные…
— И ты их почти все съел!
— Я заслужил!
От нашего смеха заливавшаяся трелью птичка умолкла и, обиженно пискнув, перелетела дальше, устроившись на ограде террасы.
— Зато я больше никогда не ходила за малиной в платье!
— Да, хоть чему-то я тебя научил, — попытался тяжело вздохнуть он и, не удержавшись, снова засмеялся, потёршись носом о моё ухо.
Ладья Ариэн уплывала за край мира, скользя прощальными лучами света по просторам зелёных склонов, а на нагретой за день молодой листве быстро оседала роса. Когда тяжёлая холодная капля, сверкнув закатным золотом, сорвалась с листка и шлёпнулась Лаэрлинду на плечо, расплескав по моей щеке брызги, мы взглянули друг на друга.
— Пойдём, проверим кухню? — предложил он, поднимаясь.
— Ты ведь даже не поел ещё после приезда? — спохватилась я, вскакивая. — Ужин уже окончен.
— Не страшно, — отмахнулся он, — найдём что-нибудь. При том количестве охотников, что сегодня возвращались в Имладрис, наверняка голодать не придётся.
— На голод здесь пока что не жалуются, — пробормотала я, потянув его за руку к дому.
— Постой, Эль. — Он вернул меня назад одним движением руки и чуть приобнял за талию. — Не желаешь ли сегодня поужинать не в доме?
— Если бы знать, что я внезапно не понадоблюсь здесь, то с удовольствием…
— Отцу и лордам сегодня точно будет не до тебя, а Сильмэ мы предупредим.
— Хорошо, — я кивнула, соглашаясь. Так хотелось провести хоть одну ночь, как во времена до разорвавшего тишину рога. — Пошли на кухню, а потом к трём берёзам. Только ты должен будешь рассказать все новости из дому!
— Всё, что пожелаешь, бренниль Элириэль, — он грустно улыбнулся и уже сам потянул меня за собой вглубь парковых аллей, медленно наполняющихся синими вечерними тенями, к желтеющим огням Главного дома.
…Для меня две недели пролетели, словно одно короткое мгновение.
С отцом мы почти не виделись. И даже то время, что он не проводил на советах в кабинете, не всегда доставалось мне — часто я заставала его с сыном владыки Орофера то в раздумьях, то в бесконечных спорах, тотчас же стихающих при моём появлении. Мне оставалось лишь, извинившись, удаляться и ждать удобного момента. И ловить усталый взгляд отца, с высокого лба которого теперь уже почти никогда не сходили тени мрачной озабоченности. Иногда он приходил ко мне сам, садился рядом или уводил в парк и, крепко держа за руку, заставлял говорить — обо мне и моей жизни, занятиях, мыслях, желаниях. О пустяках… Когда я пыталась заговорить с ним о том, что происходит вокруг, расспросить о совете лордов или вестях, приносимых гонцами, он умолкал, обнимал меня и уходил, запечатлев на лбу поцелуй. И вскоре я уже не пыталась проникнуть в его тяжкие раздумья, довольствуясь редкими минутами, проводимыми вместе, и ничего не значащими разговорами. Если ему нравилось слушать о вчерашнем дожде, новом платье дочери Сильмэ, найденном у ручья янтаре, лилиях под окнами библиотеки или планах на ужин с Лассэлином и Лаэрлиндом, то я готова была говорить об этом. Лишь бы хоть на миг разгладились тени, залёгшие меж его бровей…
Уезжали они, как обычно, на рассвете.
Они уезжали, а я оставалась… Хотя с их отъездом снова поднимала голову глухая тоска, но перечить отцу, попрощавшемуся со словами «Моё сердце спокойно хотя бы о тебе, девочка моя…», я не осмелилась.
Обняв на прощание Лаэрлинда и коснувшись губами его щеки, я внезапно ощутила вместо привычного ответного поцелуя обжигающе горячее дыхание и требовательные губы, жадно припавшие к моим. Настойчивые и нежные… Отстранившись, он взглянул на меня долгим взглядом, и в синих глазах заплясали искры сдерживаемого смеха. Оставив быстрый поцелуй на кончике моего носа, он вскочил на коня и устремился за отрядом, не сказав больше ни слова…
*
…Гулкое эхо беспрепятственно бродит по пустому длинному коридору. Настойчивые звуки шагов разносятся вдоль тёмных, уходящих к невидимому потолку, стен, то забегая вперёд, то настигая сзади. Невидимка-ветер, пробегая по обрывкам пыльных древних гобеленов, местами прикрывающих резные узоры каменных стен, уносится в неприметные щели, тоскливо и противно завывая. А среди густых теней под потолком слабо шевелятся ещё более густые и тягучие сумраки, изредка вспыхивая призрачно-зелёными огоньками. Внимательные наблюдатели, взирающие с головокружительной высоты мрачного помещения на происходящее под ними. Они безмолвны и холодны. Им нет дела до меня. А мне нет дела до них… Но коридор, кажется, бесконечен. И обернувшись в очередной раз на звук догоняющих шагов, я уже не знаю, в какую сторону нужно идти — оба конца этой дороги темны и равнодушны, одинаково мерные шаги оглашают их. Повернувшись ещё несколько раз на месте, выбирая направление, я вдруг обрушиваюсь вместе с полом в разверзшуюся под ногами бездну и падаю… падаю… падаю… увлекаемая яростным ветром, свернувшим мир в вихрь…
Распахнув глаза и глубоко втянув сладкий весенний воздух, я резко поднялась с кровати и вышла в открытую настежь дверь. К солнцу и теплу, на террасу, в надежде хоть немного развеять холодный туман, всё прочнее приживающийся в душе. Снова, уже в четвёртый раз за последние три недели, минувшие с того момента, как долину Имладриса покинули войска союзников, появилось это видение. Настойчиво вплетаясь в ночные грёзы и дневные мысли, проскальзывая в незримое и не давая покоя в осязаемом, преследовал меня этот гулкий тёмный коридор. Никогда раньше в моей жизни не случалось таких видений, и нельзя было больше молчаливо отмахиваться от подобных повторений.