Страница 19 из 55
Голос матери, снимая усталость и тревогу, убаюкивал печали. Так было всегда, сколько я себя помнила. Почему я так не умею? Как мне найти подобную мудрость? Почему в моей жизни всё так запутано?
— Потому что ты только начала свою жизнь, — тихо смеётся мать, привычно читая не скрываемые мною мысли.
Звёзды медленно скользят по небосводу, складываясь в узоры и уплывая к краю мира. Линнэн тихо напевает, наблюдая за их медленным танцем…
…Под тихий шепот звезд уходит время вдаль,
И растворится мир в туманной мгле столетий.
Но теплый жизни дар, держа в своих руках,
Неси сквозь пыль дорог, сквозь бури и рассветы…
Когда серебристая яркая сеть Реммират покинула небосвод, а её место заняла пылающая Боргиль, я невольно улыбнулась. Моя звезда… Мать всегда говорила, что я родилась в алых лучах её сияния, и её восход всегда наполнял моё сердце радостью.
Подняв голову, я взглянула на мать:
— Ты так и не сказала, куда мы едем…
— Пусть это пока что побудет для тебя тайной, — тихо рассмеялась она. — Через несколько дней ты сама всё узнаешь. Ты всегда больше интересовалась и понимала дела отца, а мои для тебя были неясны. Может быть, пришло время тебе познать и другую сторону нашей жизни. Просто слушай и смотри, моя дорогая воительница…
Мать взглянула на умолкнувшую Линнэн, и они загадочно улыбнулись друг другу.
*
К концу третьего дня пути мы настигли ещё двух эллет, едущих в том же направлении, что и мать с Линнэн. Они были мне незнакомы — мать и дочь, несколько старше меня. Они жили в одном из поселений восточной части Эмин Дуир, где мне до сего дня не приходилось бывать. Из нескольких оброненных ими вслух слов я поняла, что и мать, и Линнэн знали об их путешествии и стремились встретить до прибытия к конечной цели пути.
Еще две Мудрые, последовавшие нашей дорогой, не сделали её более понятной для меня…
Понимание всего происходящего пришло к концу шестого дня нашего путешествия.
Выехав на очередную замкнутую лесом поляну и спешившись, мои спутницы сложили вещи у подножия высокого гладкого камня, выступающего из зарослей за границей поляны, и тут же отпустили своих коней. Лес расступился, пропуская животных, и снова сомкнул ветви вокруг нашего зелёного убежища. Встав в центре, женщины соединили руки и тихо запели. Однажды я уже слышала подобную песню, разбудившую жизнь на памятной мне просеке, но сейчас зов их голосов был другим.
Из глубины сгущающихся сумерек вечернего леса на поляну вышли двое онодрим. До этого мне никогда не приходилось встречать народ лесов, но истории, слышанные от матери, позволили безошибочно узнать эти высокие, гибкие, бесшумные фигуры, силуэтами схожие с деревьями.
Боясь помешать матери и ее подругам, я тихо отступила к краю поляны, где были сложены наши вещи, и взобралась на камень. С его высоты мне была прекрасно видна вся поляна, а сама я, не желая привлекать к себе внимание, обхватила колени руками, положила на них голову и замерла, обратившись почти в изваяние и опасаясь упустить что-либо из происходящего.
К песне, звучащей над поляной, добавились ещё два голоса. Один из них был низким, густым, с рокочущими хрипловатыми нотками, а второй — бархатистым, мягким, тёплым. Оба они резко выделялись в журчащей песне среди звонких голосов Мудрых, но никак не портили гармонию мелодии. Прислушавшись к песне, я с удивлением поняла, что в ней говорится о событиях, случившихся задолго до моего рождения. Женщины рассказывали… Они говорили о себе, о нашем народе, о рождении детей, о радостях и об утратах, а в ответ им звучал такой же подробный рассказ онодрим.
Песня казалась бесконечной, но я слушала очень внимательно, открывая для себя новые, неведомые до сего времени эпизоды жизни нашего народа. И не только нашего. Заслушавшись, я не сразу заметила, когда смолкли все голоса, и лишь почувствовала на себе внимательный взгляд чужих глаз. Вскинула голову, и странно знакомое ощущение разлилось по телу. Четыре лета назад я уже ощущала подобное, когда стояла на талане Южного Лориэна и смотрела на тёмную стену Фангорна…
— Значит, это и есть твоя дочь, юная Гвильвилет? — пророкотал низкий бас.
— Да Фангорн, это она, — с улыбкой ответила мать, отзываясь на чуждое для меня имя.
— Фангорн? — ошеломлённо прозвучал мой вопрос. Я уже почти ничего не понимала из происходящего.
— Да, так меня зовут на твоём языке, юная Гараф Дагнир*, — прогудел онод, кивая головой.
При этих словах пришёл черед матери удивлённо вскидывать брови. Я вжалась в камень, желая врасти в него под её взглядом. Хотя, если она смотрит на меня с таким выражением, это означает, что мои приключения в Лориэне ей неведомы, и Ардиль так ничего и не рассказал отцу…
А онод продолжал свою неспешную речь:
— Я видел тебя на талане галадрим несколько вёсен назад, когда их золотой лес менял свою листву. И мне почудилось ещё тогда в тебе что-то знакомое…
— Да, я была с отцом в Лоринанде, — выдавила я из себя под пристальным взглядом матери. — Но, к сожалению, мы так и не побывали тогда в Фангорне, хотя я всегда много слышала об этих лесах.
— Жаль, маленькая Гараф Дагнир… Мой лес всегда рад приветствовать любого из вашего народа. И, должно быть, нам с тобой всё же суждено было встретиться — пусть и не тогда, зато теперь — чтобы я смог поблагодарить тебя за твои деяния. Ты помогла не только им, ты помогла и моему народу. За нашими границами уже много раз я замечал тьму, что поражает мои деревья. Но я не знал, что и другие с нею сталкиваются, — он окинул меня пронзительным взглядом тёмных, светящихся зелёным огнём глаз.
Его спутница — ниже ростом, гибкая, светлая и изящная, по сравнению с Фангорном — легко коснулась его рукой и, переведя взгляд на наших женщин, произнесла:
— Тьма сейчас появилась не только на твоих границах. Мы давно уже слышим о ней от эдайн. Многие из них уходят из тех земель, где родились сами и их предки. Уходят, бросая свои дома, сады, плодородные земли и могилы родных. Мы учили их, учили всему, что знали сами; и их жизнь рядом с нашими садами была спокойной и безбедной. Но сейчас они уходят от нас. Они говорят, что не в силах видеть, как вытаптывают посевы, отбирают урожай и уничтожают их земли слуги той тьмы, что вернулась на юг, в Чёрную крепость. — При этих словах она взволновано затрепетала, словно дерево в бурю, чёрные глубокие глаза вспыхнули зелёными искрами, а голос скрипуче дрогнул.
Фангорн вытянул длинную руку, покрытую толстой и тёмной, как кора, кожей, и успокаивающе погладил волосы-ветви своей подруги узловатыми корявыми пальцами.
— Не грусти, моя дорогая Фимбретиль, — прогудел он. — Они вернутся. Они всегда возвращаются. И вы снова будете вместе радоваться пышной красоте вашей земли и урожаю ваших полей.
Она вздохнула и прошелестела:
— Некоторые не вернутся… Говорят, их забрали. Туда… в Чёрные земли… И, наверное, они уже не вернутся. Их жизни так коротки, что многие даже не успевают насладиться плодами своих садов…
Мать переглянулась с подругами и печально качнула головой:
— Да, их жизнь коротка. Но они сильны и стойки, и в их сердцах есть силы противостоять злу. Так говорит мой супруг, а он за свою жизнь знал многих из этого народа.
Фангорн покачал головой, и его жесткие ветви-волосы чуть скрипнули.
— Жаль, юная Гвильвилет, что я снова не могу с ним познакомиться. Он не приходил на прошлые arad gova
— Он не успел вернуться домой до нашего отъезда, — вступилась я за отца, вызвав лёгкую улыбку матери.
— И он, и сын нашего владыки, и сын Линнэн не смогли сопровождать нас, как им этого ни хотелось, — грустно произнесла мать, словно извиняясь.
— Наши границы тоже не безопасны, — в тон ей отозвалась Линнэн. — Наши воины хранят покой наших домов и наших детей.