Страница 16 из 55
Эта книга, одна из немногих на языке эдайн, найденных в кабинете отца, была привезена им из одной из бесчисленных поездок. Видя мой нешуточный интерес, возникший внезапно ко всему, что касалось народа фириат, отец лично начал заниматься со мной, и вскоре я смогла уже самостоятельно прочесть туманные строки сгинувшего в веках провидца из давно погибшей земли. Но это не сделало для меня более понятным весь народ, чьи поступки, оставшиеся в истории, могли одновременно быть как покрытыми тьмой, предательством и позором, так и выходить за грань великой доблести, мужества и мудрости. Отец пытался передать мне свои познания о них, но спустя некоторое время махнул рукой на объяснения. Заявив, что понять желаемое я смогу, лишь познакомившись с эдайн поближе лично, он предоставил мне доступ к своему кабинету и оставил разбираться в витиеватых толкованиях, записях и высказываниях растворившихся во времени мудрецов. И сейчас всё, что мне оставалось для удовлетворения своего интереса — это в очередной раз перечитывать древние сказания и истории погибшей земли, заучивая незнакомые слова, и ожидать обещанной отцом поездки.
Мне по-прежнему неясны были глубокие и казавшиеся далёкими цели его путешествий, но всё чаще мелькающее в его речах слово «Имладрис» неудержимо манило, вызывая предвкушение нового, неизведанного и чего-то яркого.
Заслышав на тропе, ведущей сюда от поселения, чьи-то шаги, я насторожилась. Многие знали об этом моём излюбленном месте на берегу ручья среди корней древней сосны — достаточно уединённом, но в то же время находящемся в виду поселения под охраной стражи, как и требовал всегда отец. Здесь редко кто появлялся, и сюда почти никогда не приходили мои подруги, не имея особого желания бродить вдали от дома, путаясь платьями в зарослях и корнях. Как сейчас.
Закрыв книгу, я ещё некоторое время надеялась, что ошиблась, и эти шаги не имеют ко мне никакого отношения, но негромкий и немного растерянный оклик заставил мысленно застонать и выглянуть из-за ствола дерева:
— Я здесь, Гвейнэль.
Подруга немного неуверенно улыбнулась и подошла ближе, придерживая одной рукой подол светло-жёлтого платья и ловко балансируя на выступающих из земли корнях. Ухватившись рукой за один из них, она присела и осторожно спрыгнула с небольшого пригорка вниз, к воде. Переступив с камня на камень, преодолела тонкую ленту почти высохшего ручья и остановилась, откинув за спину прядь светлых волос, с вызовом глядя на мою ухмылку.
— Ты ведь не ожидала, что я сюда за тобой полезу, так, Элириэль? — покачав головой, она выпустила из руки подол и изящно опустилась на траву, незаметно погладив тонкими пальцами сверкнувшую в пробивающемся луче солнца вышивку платья.
Этот её жест заставил невольно улыбнуться. Гвейнэль была прекрасная вышивальщица и могла по праву гордиться своими работами.
— Зачем же ты сюда лезла? — я откинулась спиной к дереву и сцепила руки на согнутой в колене ноге, ожидая её слов.
Чуть склонив голову, она молча смотрела на меня, настойчиво сверля взглядом сияющих серых глаз.
С детских лет мы росли вместе, деля радости и обиды, делясь тайнами и знаниями, получая выговоры и поощрения от родных. Моя самая близкая подруга, ставшая сейчас чужой и далекой… С того самого мгновения, когда я осознала, как далеко мои мысли и интересы ушли за пределы родного поселения. С момента моего возвращения из Лориэна.
— Ты сердишься на меня? — наконец выговорила она.
— Я не сержусь, Гвейнэль.
Странное начало разговора вызывало только недоумение. Уже давно в её глазах не было этого понимания, настойчивости и упорного стремления к общению, с которым сейчас она взирала на меня. Слишком долго в них отражалось лишь вежливое равнодушие…
Повисло неловкое молчание.
— Прости меня, — её пальцы нервно смяли золотистую сверкающую дорожку на платье. — Прости меня, Эль…ириэль, — запинаясь на моем имени, пробормотала она.
— За что?
— Ты знаешь! — выпалила она, вскидывая голову и в упор глядя мне в глаза. — Ты знаешь… и ты сердишься! Признаю, есть за что. Но неужели теперь ты никогда не простишь мне тех слов?
Я криво усмехнулась, отводя глаза. С чего вдруг она решила затеять подобный разговор?
По правде говоря, сейчас было бы сложно в точности воспроизвести сказанные тогда слова. Хотя, наверное, в памяти должно было остаться то, что положило конец нашей дружбе и перевернуло в очередной раз мой мир. Но всё, что помнилось — это лишь глухая стена непонимания, когда, сидя рядом с подругами после возвращения из Лориэна домой, я без особого интереса вслушивалась в их разговоры и ощущала себя частью чего-то иного, совершенно лишнего и неуместного здесь, в их кругу, в тихой беседке у дома владыки, посреди защищённого поселения…
— Я никогда… никогда так не думала! — почти выкрикнула Гвейнэль, возвращая мои мысли из воспоминаний четырехлетней давности.
— О чём ты? — я пожала плечами, недоумённо покачав головой.
— Я никогда не считала тебя ни холодной, ни бессердечной, ни жестокой.
Ах, да, она тогда так и сказала, не понимая, насколько точно попала в цель. Всё же она знала меня ближе, чем остальные…
— Меня в тот момент терзала зависть к тебе! — её голос зазвенел, чуть дрогнув от сдерживаемых чувств.
Её эмоции и волнение вызвали во мне удивление.
— Да, я завидовала, — быстро продолжала она, видя, что привлекла моё внимание, торопясь выговориться и излить то, что, очевидно, не давало ей покоя все эти четыре года, когда наши отношения всё сильнее остывали, а жизненные пути всё дальше расходились. — Я так хотела тогда тоже уехать с вами!
— Зачем? Ты же никогда не горела страстью к приключениям. Тебя же с детства даже в соседнюю долину было не вытащить. — С недоумением рассматривая Гвейнэль, я впервые за эти годы по-настоящему попыталась понять её и осмыслить происходившее.
— Потому что ты ехала туда, где жил он, — её слова прозвучали почти неслышно, вызвав у меня неподдельное изумление.
Конечно, мне было известно об её увлечении одним из воинов Лоринанда, приезжавшим несколько раз к нам в Эрин Гален. Но мне и в голову не приходило, что она может таить обиду за то, что отец взял меня с собой в то путешествие! Зависть… обида… хорошо, хоть не ревность… Как глупо! Глупо и бессмысленно! Ведь два года назад её возлюбленный Халларэн примчался однажды ночью к нашим границам, переполошив стражу, и, повергнув в неописуемое изумление её родных и подруг, предложил Гвейнэль стать своей женой. И совсем скоро их свадьба…
— Ты всегда была другой, не такой как мы все, — быстро продолжала она, очевидно, опасаясь не успеть высказать все мысли до того, как я приду в себя. — Ты была смелой, бесстрашной, уверенной в себе…
«Безалаберной, взбалмошной и глупой», — подумала я, собираясь прервать её тираду. Но Гвейнэль резко пересела ближе и, совсем как в детстве, накрыла рукой мои губы, не давая ничего сказать.
— Позволь мне договорить! — почти выкрикнула она со слезами в голосе. — Я и так слишком долго молчала!
Я изумлённо замерла, а она запальчиво продолжила:
— Ты всегда делала лишь то, что желала. И я тоже хотела поступать так! Но мне не хватало на это смелости. Все юноши тобой восхищались! А я боялась!.. Я так боялась, что он тоже, как и все, увлечётся тобой, не заметив меня!
Тишина, наступившая после её слов, выкрикнутых мне в лицо, поначалу казалась неестественной. Значит, всё же ревность… Глупая, беспощадная и абсолютно безосновательная ревность. Ведь сейчас, когда почти все подруги, с которыми мы вместе росли, уже были замужем, я всё ещё оставалась одна, так и не найдя в своём сердце отклика ни на один взгляд, бросаемый в мою сторону. Да их не так и много было, как думала Гвейнэль, этих взглядов — обычно на меня смотрели почтительно, видя во мне дочь советника, либо пренебрежительно, как на глупую девчонку, стремящуюся что-то доказать. Лишь те взгляды, что достались мне на пограничном талане Южного Лориэна, наполняли моё сердце чувствами — но не любовным томлением или трепетом, а гордостью. Ведь именно тогда я ощутила себя равной им, признанным воинам, и была принята в некое негласное братство, о котором до той поры лишь догадывалась и мечтала, ещё в глубоком детстве глядя на воинов владыки Орофера.