Страница 56 из 72
— Не говори так, дорогая…
— А как я должна говорить, если твоё разочарование выдаёт едва ли не каждый твой вздох или взгляд!
Он глубоко вздохнул, на мгновение прикрыв глаза. И снова заговорил, глядя спокойно и уверенно, будто на совете:
— Я очень люблю тебя, дорогая…
— Отец, я тоже люблю тебя! Но почему ты не принимаешь моих желаний?
— Каких желаний, Эль? — устало спросил он. — Любое твое желание, любой твой каприз десятки услужливых рук готовы исполнить в любой час…
— Я ценю заботу, адар, и всегда отвечаю тем же. Но сейчас ты намеренно пытаешься снова отвести все речи в сторону. Почему предложения о супружестве я слышу только из твоих уст — или же вот так, за полуприкрытой дверью, случайно, таясь?
— Твоя привычка таиться за дверью скоро войдёт в поговорку, дорогая, — усмехнулся он.
— Уверена, что с твоей лёгкой руки, адар!
Он широко улыбнулся, будто оценив вложенный в слова сарказм, и вдруг стал серьёзен.
— Дорогая, ты выставила претендента на супружество за дверь в ожидании конца нашей беседы. Но наши с тобой личные недоразумения и недомолвки вряд ли достойны того, чтобы заставлять его ждать. Может быть, стоит уже позвать его и дать ответ? Или ты ещё что-то хотела сказать?
— Да, отец, ещё… Спросить, а не сказать.
Он снова развёл руками, нетерпеливо и без лишних слов побуждая к расспросам.
— Что ты можешь сказать о кауне Фернроде?
— Он доблестный воитель и… кхм… весьма хорош собой. Но это же не самый важный момент при выборе будущего супруга! Или с этим утверждением ты тоже готова поспорить? Нет? Что ж, твоё благоразумие похвально, а в рассудительности уже давно не приходится сомневаться, дорогая, — отец благожелательно улыбнулся, и голос его на мгновение потеплел. Но мимолётное одобрение без следа испарилось, стоило ему продолжить: — Но нельзя забывать о важном: он — нолдо. И потому, несмотря на все достоинства, как и на долгие годы знакомства с этим воителем, если ты спросишь меня о доверии…
Он ещё многое говорил, но я не слушала.
Ловила только обрывки фраз, закусив губы, чтобы не сорваться в спор. «Он — нолдо», — но ты же сам всегда ехал к нолдор искать ответы в неразрешимых вопросах. «О доверии…» — но о доверии к нолдор Имладриса я теперь и сама могла рассказать.
Мне хотелось долго и многословно говорить — но сейчас приходилось только слушать, и, по личному опыту, это было самым лучшим ответом на его долгую тираду. Слушать… слушать… Слушать и вспоминать моменты собственной жизни: нескончаемые путешествия от одной обители эльдар до другой; ночёвки в лесах или полузаброшенных тавернах; случайных путников, забредающих на огонёк очага или костра; алчный отблеск то вожделения, то жажды наживы в глазах эдайн; дверь кладовой форта наугрим, вынесенную сокрушительным ударом, когда на меня наступал… Хотя об этом эпизоде давнишних приключений отец не знал, и лучше было бы при нём никогда даже не пытаться увлечься такими воспоминаниями.
— Благодарю, адар. Я всё поняла.
Он запнулся на полуслове, а потом снисходительно улыбнулся:
— Очень рад, дорогая. Тогда… может быть, позовём нашего гостя?
Он приподнял со стола колокольчик, собираясь встряхнуть, но я его опередила:
— Я сама позову, адар. Он, должно быть, где-то рядом.
— Не стоит на это слишком рассчитывать, Эль, — вполголоса пробормотал отец, опуская и взгляд, и руку назад к столешнице, словно ставя точку в обсуждении и собираясь вернуться к нескончаемым обыденным делам.
Я встала и направилась к двери в коридор. В мыслях по-прежнему метались обрывки воспоминаний, мешаясь с высказываниями отца: «…не стоит рассчитывать…»
Обозримый коридор за дверью был пуст. Я повернула по направлению к собственным покоям, и наткнулась на выжидающий взгляд. Фернрод бесцеремонно, будто не во дворце короля таварвайт, а в обычной пещере, сидел на полу, запрокинув голову на стоящую у стены скамью, словно разглядывал несуществующие узоры среди сколов свода потолка. При виде меня он неспешно поднялся, приложил руку к груди и церемонно поклонился:
— Я готов принять приговор, бренниль Элириэль, — с обыденной издёвкой произнёс он.
— Пойдём, мой отец ждёт, — в этот раз совсем не хотелось поддерживать его игру.
И без лишних разглагольствований или возражений он последовал за мной в кабинет отца.
— Ферарод Хэтуилион… — начал было отец, но тут же поправил себя, — прости, мэллон… Фернрод. Каун Фернрод, моя дочь пожелала высказать ответ на твоё предложение.
В его словах снисхождение и надменность переплетались так сильно, что я поспешила вмешаться, опасаясь за выдержку горделивого гостя:
— Адар, позволь всё же сказать мне.
— Конечно, дорогая. Разве я когда-либо противился твоим решениям или возражал?
Фернрод стоял с непроницаемым выражением лица, попеременно переводя взгляд с моего отца на меня.
Я глубоко вздохнула, собралась с мыслями и заговорила:
— Случайно оказавшись свидетелем слов, относящихся ко мне, каун Фернрод, мне довелось услышать предложение, которым предваряют клятвы. Те клятвы, к которым прислушиваются все Высшие Силы, которые принимает Илуватар, и которые будут длиться до той поры, пока жива Арда.
— Да, бренниль, это предложение, с которым я пришёл в этот кабинет.
— И это предложение, которое я смогу выслушать лично и открыто, не прислушиваясь из-за неплотно прикрытой двери, а лицом к лицу?
— Да. Конечно же, да.
Он молчал. Я взмахнула рукой, побуждая к действиям:
— Ну же, каун, я жду! Жду ваших слов или действий и желаю выслушать всё до конца!
Несколько тягостных мгновений тянулось молчание, пока он не произнёс:
— Я предлагаю бренниль Элириэль стать моей женой. Готов принести ей любые клятвы перед лицом всех высших правителей Арды и самого Илуватара. И жду ответа на это предложение, каким бы беззастенчивым оно не показалось любезным хозяевам этого дома, — взмахом руки он обвёл окружающее пространство, — от пришлого чужака.
На подобное предложение ответить было не просто сложно, а, наверное, попросту невозможно — оно нарушало любые правила и церемонии, принятые по таким случаям среди всех эльдар. Отец откровенно усмехался, предвкушая развязку. Фернрод же словно намеренно уничтожал любые пути обхода или отступления, а нотка вызова в вихре его эмоций всё сильнее обретала голос и власть.
Я приблизилась к кауну, пытаясь скрыть растерянность и замешательство, — до последнего верилось, что услышанное из-за двери либо примерещилось в разгар разлада с собственными чувствами, либо относилось к кому-то иному, а не ко мне, — и остановилась прямо перед Фернродом, разглядывая его. Он тоже не сводил с меня взгляда — долгого, но абсолютно непроницаемого, и никакие эмоции невозможно было прочесть под маской спокойствия, сковавшей безупречные черты его лица. Привстав на цыпочки, я потянулась к его уху и оперлась на любезно предложенную руку. Он чуть помедлил и, явно преодолевая сомнения, неспешно наклонился навстречу.
— Всего два вопроса, каун…
— Спрашивай, Эль. Разве я что-то скрывал?
Его ответ прозвучал чуть удивлённо, но хотя бы не равнодушно и без надоевшего церемонного «бренниль».
— Значит, я могу звать тебя «Фер»?
— Я ведь уже говорил, что не возражаю…
Не дожидаясь, когда его удивление перерастёт в раздражение, я быстро договорила — тихо, чтобы услышал только он, а не любопытствующий отец, затаивший дыхание при первых же моих словах:
— И ты любишь меня?
Фернрод откровенно замешкался, потом решительно выпрямился, взглянул мне за спину, где ощущался неослабевающе-настойчивый взгляд отца, и тихо ответил:
— А ты, Эль? Что ты готова ответить на такой же вопрос, если я его сейчас задам? Каковы будут твои слова?
Не держись я за его руку, то наверняка бы покачнулась — он всегда умел с лёгкостью лишить меня равновесия, хоть словом, хоть действием. Но сейчас совсем не время было ни теряться с ответами, ни колебаться в решениях. И я произнесла, наблюдая за малейшими изменениями выражения его лица: