Страница 18 из 72
— Что, Эль, отказал? — прямо за порогом выпалил Индор — наверняка не просто так замешкался за неплотно прикрытой дверью, выжидал.
— Отказал, — как можно более равнодушно ответила я.
— Жаль, — его слова прозвучали неожиданно и с искренним сожалением, — я хотел бы видеть тебя в нашем отряде. Хотя бы и в память о минувших временах…
— Знаешь, Индор, иногда минувшему лучше навсегда оставаться в прошлом.
— Знаю, Эль. Но иногда оно возвращается. И тогда лучше, если рядом проверенные друзья.
— Дорогой мой друг, — усмешка вышла криво, но на иное я была не способна сейчас, — даже тех молодых воинов, что в последнюю сотню лет вступили в ряды стражи, ты знаешь лучше, чем меня.
— Возможно, — спокойно парировал он. — Но никто из них не бежал со мной рядом под стрелы орков, чтобы унести с дороги раненых от подступающего врага. Я рад, что ты сейчас здесь. И рад, что владыка оставил тебя в посёлке — моё сердце будет в покое. Присмотришь за моим домом?
— За всеми, мой друг. За всеми… — явившаяся внезапно мысль развеселила, и я, спускаясь с крыльца на дорогу, не смогла промолчать, — …надёжная и доверенная нянька. Наверное, уже навсегда!
Он невесело рассмеялся:
— А я снова доверенный посыльный, Эль. Тоже как всегда!
В молчании мы дошли до площади вместе, потом повернули: я — к дому родителей, он — к конюшням, где ожидал поднятый по тревоге его отряд. Ему предстояла опасная и неверная дорога, мне — в неизвестности и неопределённости ждать.
Он широко улыбнулся и помахал рукой.
Мы распрощались — в тот момент я ещё не знала, что навсегда…
========== Глава 6. Ожидание ==========
В уютных комнатах родительского дома царила тишина.
Она поселилась среди нас незаметно: после отъезда владыки Трандуиля прокралась от площади по расцветающим весенним улочкам к опустевшим домам, а вскоре уже безраздельно властвовала над поселением и в окрестных горах. Ей безропотно подчинились все — кто-то сразу, едва в глубине леса исчезли последние добровольцы Индора, отправившиеся навстречу притаившейся неизвестности; кто-то позже, когда всё больше и больше стражей уходило в долгие дозоры. Менестрели замолкали — говорили советники, стражи и мастера. И по их слову лес незаметно менялся, обрастая рукотворными завалами или избавляясь от излишней, мешающей обзору поросли. А вокруг поселения круг за кругом вставали невидимые непосвящённым взглядам сторожевые посты — и редко какой из них пустовал. Среди эдиль поселилась тревога — за близких, за уходящих в дозоры, за будущее — и никто не приветствовал песнями наступающую весну. Корону Владычицы Леса молчаливо приняла Тишина…
В тишине отцовского кабинета отчётливо слышалось поскрипывание пера. Отец сидел у распахнутого настежь окна, склонившись над столом. Весенний ветерок играл переливами солнечного света в его волосах и бесцеремонно трогал рассыпанные по столу бумаги. Но он, сейчас без остатка ставший только Советником и всецело поглощенный обязанностями, не обращал внимания ни на доносящийся из-за окна пересвист птиц, ни на сладкий аромат расцветающих яблонь, ни на шалости весеннего ветерка. Лишь сосредоточенно перебирал одну за другой короткие записки — начертанные рукой владыки Трандуиля послания, донесённые до нас птицами от уехавшего к западным границам отряда, — и хмурился. И тогда его перо снова начинало отрывисто поскрипывать, оставляя отметки на широком развёрнутом пергаменте, придавленном чернильницей и книгами по углам.
Мне не нужно было приглядываться к движениям его пальцев, чтобы пытаться угадать написанное — и содержащиеся в записках владыки сведения, и записи, изо дня в день наносимые отцом на пергамент, я знала. Да, не слишком достойным, наверное, было прочтение хранящихся в отцовском кабинете посланий, но подобные размышления меньше всего занимали или могли остановить меня.
В тайны отцовского кабинета я проникла следующей же ночью после того, как прилетел первый вестник владыки и отец собрал Совет в общем зале. Совет долгий, шумный и бесплодный, тянувшийся почти всю ночь до рассвета, но так и не раскрывший непосвящённым того, что творилось на дальних рубежах. Советники выходили усталые и хмурые, новых распоряжений не было, а обрывки их разговоров не несли ясности происходившим делам.
Впрочем, послание из отцовского кабинета мне поначалу тоже показалось не слишком понятным — наспех набросанная карта окрестностей с чёткой линией Старой дороги и протянувшимися с запада на восток вершинами хребта Эмин Дуир. Необычным было лишь то, что в нескольких местах по склонам и пониже дороги, где разбегались малоизвестные тропки южной чащи Эрин Гален, обозначены были отчётливо выведенные точки, окольцованные тонкими линиями. Словно накинутая на местность паучья сеть… Мелькнувшая при первом недоумении мысль вскоре вполне подтвердилась — когда пришло второе послание с такими же выведенными узорами вдоль Старой дороги. И ещё одно, где среди паутины неподписанных точек вполне узнаваемы были зубцы-частоколы, хранящие поселения лесных эдайн. И ещё… На самом последнем наброске была западная окраина Эрин Гален и извилистая линия Великой Реки…
Но к тому времени отцовский кабинет до конца раскрыл мне все свои тайны — ещё бо́льшая сеть таких точек испещрила расстеленный на столе пергамент, и лишь часть из них появлялась после посланий владыки Трандуиля. Про остальные сообщали возвращающиеся из дозоров стражи, работающие вдали от поселения лесорубы, охотники и мастера. А ещё послушные воле Мудрой вестники матери — но в последние дни они уходили не слишком охотно и, случалось, вовсе не возвращались назад. Всегда пестрящий легкокрылыми бабочками цветник у нашего дома ощутимо поблёк и побледнел, а вскоре стало казаться, что и голоса птиц всё реже доносятся из сада, признавая, вопреки времени года, право Тишины гнездиться в наших домах. Мать печалилась и грустнела день ото дня, сумрачные тени залегли в глубине её всегда ярких глаз, но она, превозмогая себя, ежедневно говорила со своими вестниками, отправляя их в чащу леса или к дальним рубежам. Наконец отец попытался уговорить её оставить эти занятия, поберечь не до конца восстановившиеся силы и не изнурять себя понапрасну. Но даже его доводы и осторожные увещевания не приносили результатов — совершенно очевидно, что то многократно проклятое упрямство, упрёки в котором мне нередко приходилось слышать, подарил мне не только он сам, но и мать.
Мать и сейчас с рассеянным и глубоко задумчивым видом сидела за спиной отца в кабинете, устроившись в кресле у погасшего камина и ни малейшим звуком не нарушая поскрипывания его пера. Она молчала, а на указательном пальце в луче льющегося через окно света взблёскивал синий огонёк — перламутровая бабочка то и дело помахивала крылышками, облюбовывая один из украшавших её руку перстней. И я знала: сейчас начнётся очередной нелёгкий для матери и непостижимый для меня безмолвный разговор… А затем она поднимется с кресла, взмахом отпустит свою вестницу в распахнутое окно и подойдёт к отцу. Осторожно, чтобы не помешать его сосредоточенной отчуждённости, положит левую руку ему на плечо, склонится к уху и тихонько заговорит, второй рукой указывая в разложенные на столе бумаги. И вскоре на расстеленной перед ними карте появятся новые точки, очерченные паутинками линий: вдоль древней дороги наугрим, у нехоженых троп южной пущи или на подступах к склонам гор. На дальних рубежах и вдали от большинства обжитых прогалин, посёлков и укрытых под сенью леса домов. Пока ещё вдалеке…
Изо дня в день повторяясь, эти мысли с каждым днём всё сильнее отягощали меня, а сейчас тишина отцовского кабинета и поскрипывание его пера казались совершенно невыносимыми. Не дожидаясь повторения знакомых до мелочей действий матери и отца, я резко развернулась в дверях кабинета и направилась по коридору к выходу из дома.
— Эль!.. — воскликнул отец с каким-то удивлением в голосе.