Черные сны

– Выкинь всю эту макулатуру. Паспорт только оставь. Подожди я сейчас, – он скрылся за дверью в кабинет Червякова. Появился вновь минут через пять.

– Все, каторжник, почапали. Ждут нас «одувашки». – И тихо косясь по сторонам прошептал:

– Дешевые патаскушки, – противно хихикнул, пряча голову в плечи. Затем продолжил уже обычным голосом.

– Сейчас к Жанне, от нее зайдем в «Караганду» кое-что прикупим, далее к Академику, к Сивому. Таксист под вопросом. И еще к двум ангелочкам. Это в последний самый момент. Если успеем. Они на Фрунзе, туда за Пойму.

На выходе они едва не сбили с ног женщину. Высокая с каменным лицом, с выступающей большой грудью под драповым пальто она подалась назад.

– Ой, – словно икнул Паршин и расплылся в извиняющейся улыбке, – простите нас, Лидия Марковна, ради Бога.

– Поосторожне, – Лидия Марковна смерила их неприятным холодным взглядом, – не надо так спешить. Мало того, что посторонних травмируете, самим можно голову сломать. Ее вытесанное лицо ничего не выражало. Не было понятно, сердится она, либо снисходительствует.

– Извините, – пробубнил Егор и поспешил проскользнуть мимо.

– Вы куда сегодня, Константин Сергеевич? – спросила она, пригвождая ледяным взглядом замешкавшегося Паршина. Он собрался последовать за Егором, но под пристальным взглядом дернулся и остановился, словно в его шестеренки, которые отвечают за ходьбу, просунули штырь и заклинили.

– Мы сначала в универмаг за продуктами, а потом по адресам.

Женщина пристально смотрела на него и молчала, словно просвечивала насквозь, разбиралась в хитросплетениях его мыслей.

– Да, – Паршин закивал, – так и сделаем.

– Кто у вас сегодня? – не отпуская его взглядом, спросила Лидия Марковна.

– Сивков, э-э-э, – под прицелом ее глаз он пытался вспомнить имя, а желательно и отчество подопечного. Лидия Марковна была строгой женщиной и требовала, чтобы подчиненные знали имена, фамилии и отчества своих подопечных. Это она считала неукоснительным правилом и первым шагом прививания уважения к пожилым людям и к своей работе. Казалось, она наслаждалась заминкой Паршина, – Юрий Андреевич.

– Анатольевич, – холодно поправила Лидия Марковна. – Дальше.

– Да, Юрий Анатольевич, потом к Жанне Евгеньевне, – Лидия Марковна согласно кивала, – к таксисту Богдану, – Паршин запнулся и сделал вымученное лицо.

– Сергеевичу, – с каждым напоминанием голос Лидии Марковны становился все строже, она все тяжелее нависала над бедным Паршиным.

– Да, Сергеевичу, затем к Марии Афанасьевне и Леониду Павловичу. – Он не стал называть «Академика», так как напрочь позабыл его имя, отчество, и даже фамилию.

– Константин Сергеевич, – неспешно нравоучительно начала Лидия Марковна, – в ваши обязанности входит знать своих подопечных, при общении называть их по имени и отчеству. Вы всем им в сыновья годитесь, надо проявлять к старым, немощным людям уважение и терпение. – Она покосилась на Егора, относя сказанное и к нему тоже. – Кстати, Егор Владимирович, Альберт Яковлевич провел с вами инструктаж?

Егор кивнул, хотя никакого инструктажа от Червякова он не получал. Единственным путеводителем в мире старости и немощи был Паршин со своими собственными измышлениями. Егор хотел побыстрее убраться и не общаться с этой грозной на вид дамой. Он впервые встретился с ней и знал только то, что она начальница всей их богодельни. Ни имени, ни отчества, ни фамилии не запомнил.

– Стерва крашеная, – процедил Паршин, когда унизительная экзекуция закончилась, и они свернули за угол дома, – только и знает имя, отчество, буд-то это показатель нашей работы. Такое ощущение, что это ей надо, чтобы остальные не забыли случайно, как ее зовут. Гадина, – зло прошипел Паршин, – ты, братуха, на нее особо внимания не обращай, всем рулит Червяк. Она высоко в облаках. На семинары ездит в Москву, на какие-то сборы в Читу, статейки в газеты стрикочет, а все грязное подтираем мы. Знаешь, кем она раньше работала? Директором детской школы художества. Ага. Теперь нам кровь портит. Паршин сплюнул.

– Ты, главное ее имя отчество выучи и хватит на первое время.

Из-за серых облаков боязливо выглянуло блеклое солнце. Контраст между темным и светлым вызывал ощущение конфликта, чего-то неправильного. Словно, солнце не вовремя встряло и хмурая осень сердится, еще больше сгущая краски. Ветер утих, и над городом повисла напряженная тишина. Лужи расправили морщины и отбрасывали тусклый ровный свет.

– Сначала зайдем к вдове, затем к академику, к таксисту, а там посмотрим.

– Костя, – заговорил Егор, – ладно я ссыльный, а ты-то чего здесь забыл? Платят копейки, начальница унижает, целыми днями топай, стой в магазинах в очередях, разноси продукты, мотайся по почтам, аптекам в дождь в мороз. Чего ты здесь забыл? И не говори, что ты проникся к обездоленным и сирым. Насколько я понял, стариков ты терпеть не можешь.

– Ты прав, Егорыч, – Паршин внимательно посмотрел на Егора.

– Все так, только надо уметь в любом, даже самом неприглядном дерьме найти изюминку. Есть кое-какие плюсики, как говорится с миру по нитке. Он широко улыбнулся.

– Но тебе это не надо. Ты все равно скоро сваливаешь. Продержись без залетов месяц – другой, под ногами не путайся и все будет пучком. Вернешься в свою пожарку и забудешь, кто такой Костик.

Паршин печально улыбнулся.

– Там вон, за тем домом налево поворачиваем.

Он вскинул руку и поднес к глазам часы.

– Жанночка строгая дамочка, любит пунктуальность. Принимает с девяти до десяти, если запоздаешь, тут-же строчит Марковне. Они подруги, еще с тех времен.

Паршин неопределенно мотнул головой. Но Егор догадался, что с давних.

– Их мужики, что-то вместе мутили. Жанночкин благоверный на «Ильиче» директорствовал, проворовался, его в тюрягу упекли, где он благополучно и скончался, кажись, от инфаркта. Она чем-то даже похожа на Марковну только поядовитее. Обе покусать мастачки. Вот, смотри.

Они завернули за угол.

– Это ее хоромы, весь первый этаж, а при живом муже все два занимала.

– Ого, – воскликнул Егор, – вот это домишка.

– Домишка, не домишка, а метров триста жилой площади будет. И главное хватает пенсии коммуналку оплачивать. Паршин многозначительно посмотрел на Егора. Затем распахнул кованную калитку в чугунной литой ограде и зашел на аккуратную, подметенную площадку перед домом с клумбами черной перекопанной земли с пучками пожухлых цветов, с щеткой подстриженных кустов вдоль изгороди и сиренью под окнами.

Они встали под медным, окислившимся и почерневшим козырьком, который удерживался узорчатыми подпорками. Паршин нажал на кнопку домофона. Скоро динамик зашелестел и из него послышался строгий голос.

– Кто? – прозвучало, как сломанная ветка, резко и громко.

– Здравствуйте, Жанна Евгеньевна. Паршин растянул губы в сладкой улыбке и наклонился к глазку камеры встроенной в домофон.

– Кто с тобой?

– Это, Жанна Евгеньевна, наш новый сотрудник. По распоряжению Лидии Марковны, теперь будет вас навещать. Покажи бумаги.

Паршин повернулся к Егору. Егор достал из кармана куртки документ и подал Паршину. Тот развернул его и продемонстрировал камере. Через минуту клацнул замок.

– Пошли, нас приглашают, – прошептал Паршин и мотнул головой в сторону железной двери с антивандальным покрытием. Они поднялись на три ступени и оказались на лестничной площадке перед дверью из дубового массива. Сзади с металлическим щелчком закрылась входная дверь. Паршин постучал в дубовую дверь. Деревянный, глухой звук раскатился по подъезду. Светлая точка глазка на несколько секунд затемнилась, затем послышались щелчки отпираемых замков.

Эта процедура длилось долго. Егору показалось, что вся дверь была утыкана замками и запорами. Наконец, дверь приоткрылась. В щель, ограниченной цепочкой, показался блестящий глаз. Он быстро цепко обшарил визитеров, затем пространство за их спинами. Звякнула цепочка и дверь распахнулась. В темно-сером приталенном платье, с тугим пучком черных волос на затылке, опираясь на костыль с поддержкой – канадку, стояла строгая безгрудая моложавая дама. Поджав тонкие бледные губы, приподняв подбородок, как бы с пьедестала взирала на соцработников. Она была холодная и какая-то острая, словно скальпель, готовая разделаться с любым, кто сунет нос в ее дела. Казалось, общение с соцработниками ей дается через силу. Настолько это неприятно, что ей не в силах это скрыть. Высокомерный расчленяющий взгляд вдовы Егору не понравился. Он понимал; это они делают ей услугу, стараются сгладить тяготы старческой жизни. Это ему предстоит в дальнейшем несколько недель покупать и приносить ей хлеб, молоко, прочие продукты, газеты, в том числе и туалетную бумагу.