Мга

Он с сожалением поднялся с подоконника, вышел в коридор, цыкнул на всякий случай, чтобы этот непонятный шум его испугался. И открыл входную дверь. На лестничной клетке было темно, но сразу понятно, что какие-то маленькие зверьки мечутся в беспорядочной панике по пролётам. В движении серые шкурки обнаруживали себя промельками, возникали и тут же гасились.

В темноте сквозь немое шуршание прошелестел тихий и спокойный человеческий голос.

– Вода поднимается? – вопросительно охнул таинственный обитатель опустевшего дома. – Когда начнётся?

После секундной паузы, которую заполняла только суетливая тишина, он опять очень тихо, но разборчиво прошелестел:

– Значит, ждём гостей?

Опять небольшая пауза: кто-то, неслышный Гаю, отвечал невидимке.

– Уже скоро? – опять ухнул тихий шелест, прошуршав по лестничным пролётам.

В ответ неожиданно раздался отчаянный писк.

– Ну, чего раньше времени панику разводить, – успокоил пищащего всё тот же рассудительный баритон. – Будем готовы, а там уж и посмотрим, кого нам…

Скрипнула в темноте лестничного пролёта дверь, и сразу стало пустынно и тихо. Гай постоял ещё несколько секунд на пороге, убедился в том, что никто не топает, не суетится, не разговаривает, и вернулся в квартиру.

Он остановился на пороге кухни. В полосе синего света на полу, принесённого бог весть каким образом от далёкого уличного фонаря, пёстрой кучкой валялся разодранный в клочья блок сигарет, оставленный Гаем на кухонном столе. Его явно рвали зубы мелкие и частые… Крысиные. Гай стремительно вылетел в коридор, затем – в туалет. где его долго выворачивало горькой желчью. Воняло никотином и почему-то – настойчиво —слежавшимся туалетом арки. Он долго чистил зубы, пытаясь избавиться от ощущения мокрой грязной пыли и выблеванных чесночных баклажанов, которые он ел на завтрак ещё в Нижнестранновске.

Нижнестранновск. В тот же день, утром.

– Гаевский, – Леонид, хозяин магазина, появился на пороге в очень неподходящий момент. Гай только что открыл пластиковый контейнер, собираясь пообедать, и в запах канцелярии настойчиво и торжествующее внедрялся аромат свежевыжатого чеснока. Он плыл по полкам с детективами и учебниками, торжествующе захватывал в плен стопки общих тетрадей, прошнурованных спиралями, и опошлял своим присутствием трепетные и страстные обложки дамских романов. Баклажаны, обжаренные в чесноке, были вкусны и пикантны, но очень уж ароматны для небольшого помещения книжного магазина.

Гай застыл, придавив языком остро щекочущий ломтик. Он чувствовал, что в углах губ размазался густой белый соус, но боялся, что высунутый язык будет воспринят Леонидом, как издевательство. И повлечёт за собой дополнительные репрессии.

Хозяин недовольно поморщился:

– Я же просил вас, Гаевский, не жрать на рабочем месте. У вас есть чёткое обеденное время, вполне достаточное, чтобы утолить голод где-то вне моего храма искусств.

Леонид так и говорил, перемежая слова типа «жрать» с речью высокопарной. «Утолить голод» было тоже из его лексикона. А «храмом искусств» он почему-то называл свой маленький магазинчик, который считался книжным, но чем дальше, тем больше становился лавкой, в которой торгуют всякой всячиной. Вроде рыночного павильона «Всё за 100 рублей». Слаженными кучками по прилавку рассредоточились точилки для карандашей, резинки для волос с блестящими бантиками, разноцветные ластики, пластиковые браслеты, всевозможных видов карандаши. На полках пылились старомодные картонные файлы для документов, липкие от долгого лежания, вскрытые упаковки мультифор, которые Леонид решил продавать поштучно, коробки с акварельными красками, детские книжки, разрисованные яркими и весёлыми до идиотизма мордами невиданных существ. Были и книги, только мало. Лучше всего шли дешёвые любовные романы в мягких обложках, вот эта полка никогда не пылилась. В городе ещё оставалась очень небольшая кучка книгофилов, но они предпочитали заказывать книги определённые и по интернету.

Леонид, раздражённый тупым молчанием (рот забит, а жевать пойманный с поличным Гай не посмел), махнул рукой, театрально прикрыл глаза:

– Зайдёшь сегодня в Покатаюшку, там бандероль с заказом пришла…

И вышел, тяжело вздыхая. Гай был сыном старого друга, который несколько лет назад умер от инфаркта, оставив мальчишку на попечение Леонида. По его мнению, Гай являлся парнем бестолковым и не очень умным, но старинная дружба обязывала. Приёмыш закончил университет по абсолютно бабской филологической специальности, так ни разу и не воспользовавшись единственным преимуществом – гаремом филологических девиц всевозможных конфигураций и душевных порывов. Парней на филфак брали с большой охотой и тянули до последнего, только бы они имели место быть. Насколько Леониду было известно, Гай ни с кем не встречался, остался абсолютно равнодушным к лобовым и касательным атакам барышень. А ведь совсем не урод – выглядел высоким, если бы не сутулился, светлоглазый, русоволосый, только лицо из-за сидения перед компом приобрело землистый оттенок, отчего Гай постоянно казался нездоровым.

На самом деле в жизни Гая не существовало ничего столь настоящего, как придуманные приключения. Игры и аниме. Там, внутри этого мира, бушевали страсти, космические корабли уходили к далёким планетам, рыцари и менестрели отправлялись в неизведанные путешествия, попаданцы вдруг открывали глаза в неведомых мирах, заново рождённые воины рун приходили в себя на развалинах древних храмов. В дебрях рисованных фантазий Гай был героем, иногда – богом, иногда – магом. Ему нравилось снова и снова начинать жизнь сначала, с чистого листа. Судьба в лице всё знающих режиссёра и сценариста ставила перед ним цели понятные, повороты сюжета – предсказуемые, и подруг давала на вечер-другой фигуристых, милых и необременительных. В крайнем случае, при любом раздражающем факторе, это приключение всегда можно переключить на другое.

Гай предпочитал время, отпущенное ему судьбой, проводить в фантазиях. Богом, конечно, быть гораздо интереснее, чем филологом-неудачником, а, кроме того, в глубине души он понимал, что для жизни, наполненной реальным драйвом, не подходит. Так как натурой обладал мягкой и чувствительной, редко способной постоять за себя. Окружающим казался сонным и нерасторопным, но был вовсе не глуп. Скорее, эта видимость происходила от его постоянной внутренней погружённости в свои мысли, которые казались гораздо интереснее, чем разговоры с родственниками и знакомыми. С незнакомыми, впрочем, тоже.

Гай наконец-то прожевал уже безвкусный кусок баклажана и закрыл контейнер. Он любил «курьерскую» обязанность, которая позволяла выбираться среди бела дня из неизменно пахнущего книжной пылью магазина и прогуливаться, не спеша, через два квартала, где за густо засаженными рябинами синела, сливаясь с небом, крыша небольшого, очень старого дома.

Москва. Несколькими часами позже

Гай спал и видел уже неизвестно какой сон. В смысле, по счету. Что-то фантастическое, где он – в рядах блестящих серебром роботов, в руках у всех нереально огромные огнемёты, и ему не страшно, а даже как-то упоительно поливать огнём незнакомые улицы во сне. А когда ему захотелось остановиться и осмотреться, оказалось, что как раз осмотреться совершенно невозможно. Потому что он был впаян невидимыми, но совершенно неразрывными нитями в ряды этих роботов.

Гай пытался кому-то сигнализировать, что он в этом едином металлическом организме оказался абсолютно случайно («Это все из-за сна», – во сне кричал он), но тот, кто руководил этой блестящей армией, был недосягаем и глух к любым мольбам. А потом Гай увидел, что все эти роботы – вылитый он, Гай, просто одно лицо, размноженное на тысячу копий и посеребрённое краской.

И ещё его сводило с ума то, что любое его движение волной прокатывалось по спаянным рядам. Все клоны тут же повторяли даже еле уловимое подёргивание глаза в нервном тике. И Гай, как часть этого странного механизма, чувствовал каждого в этой армии, и невольно копировал множество самых противоречивых команд, идущих от чужих организмов. И понимал, что если он прямо сейчас не научиться согласовывать с другими свои действия, то погибнет. Тогда Гай отпустил свою волю и слился мыслью с клонами воедино, и почувствовал животный восторг от того, что он часть чего-то великого.