Мга

– Выучи это, как «Отче наш».

– Какой Надежде Павловне? – вполне логично удивился Гай.

– Так Кохановой же, какой ещё? Ты знаешь ещё какую-то Надежду Павловну?

Гай покачал головой. Он не знал. Где-то совсем рядом, казалось, за тонкой кухонной стенкой катались серебряные монетки звонким перестуком. Гай уже не вздрагивал от этого то удаляющегося, то приближающегося капельного звона. Ему даже становилось жалко стареющую бездомную нечисть.

– Э-эх, балбес, – с чувством произнесла Мирра. – И как мне тебя за такой короткий промежуток времени натаскать по основному предмету? Ладно, Аристарх принял тебя почему-то, придётся постараться…

Гай собирался задать вопрос, но она отмахнулась от невысказанного изумления, как от надоедливой мухи.

– Просто громко скажи: «Дарю Надежде Павловне Кохановой». И всё.

– Так что «всё»?

– Пропажа вернётся.

– А если это человек?

Мирра задумалась.

– Наверное, найдётся. Честно говоря, я не слышала, чтобы кто-то так людей искал…

Она вдруг утробно захохотала, от души, так что заколыхались массивные бока под халатом, неожиданно пихнула Гая под рёбра крепким кулаком:

– Ну ты и даёшь… Через Коханову человеков искать…

Гай взвыл, так как удар пришёлся как раз на то самое место, где после вчерашнего расплывался багровый синяк. Они сидели всё за тем же круглым кухонным столом, и Мирра уже битый час несла какую-то ахинею, старательно втолковывая ему непонятные приметы и рассказывая старые, всеми забытые легенды, вроде той самой, о брякающих серебром монетчиках. Когда Гаю становилось совершенно сонно, он начинал клевать носом или неудержимо зевать, Мирра толкала его кулаком всё в один и тот же бок и заставляла повторять за ней близко к тексту.

Наконец Гай просто взмолился:

– Если… Домой бы мне…

– Пока основы не узнаешь, не будет тебе тут дома. Без основ нигде ьтебе дома не будет. Многие, очень многие приезжали, а сутью, душой города не интересовались, внешним блеском пленились, всю силу по ветру пустили. Так и пропали.

– И что? – проворчал Гай. – Душа города – это бесы, домовые и эти… Монетчики? Сказки! Старые сказки.

– Ой ли? – Мирра посмотрела на него насмешливо. – А как удача от человека отворачивается, куда он идёт?

– В церковь? – предположил Гай, вспомнив, что они встретились с Миррой под стенами монастыря.

Она встала грузно, заколыхалась в рассеянном лунном свете, крадущемся из окна.

– Кто – в церковь, а кто и к чёрту на Кулишки. Я тебе такую вещь скажу. Здесь всё переплетено старыми связями. Древними нитями. Кто свят, а кто проклят, разобраться сразу трудно. А человеку и невозможно, наверное. Они…

Женщина обвела вокруг себя рукой, будто здесь, в этой кухне толпился сонм всевозможных, но невидимых сущностей.

– Они сами между собой разберутся. Твоя задача – понять своё место в этом невероятном хитросплетении судеб и событий. Найти своё предназначение – это главное для мужчины. Душу научись открывать, а когда сможешь – вникай, запоминай, чувствуй. И не бойся. Ничего не бойся. Судьба трусости не прощает.

Гаю стало томительно и скучно.

– Я трус, наверное, окончательный и бесповоротный, – вздохнул он. – И самое печальное, что мне за это не стыдно. Да, я попал сейчас в дурацкий переплёт, но единственное, о чём мечтаю – это чтобы всё это закончилось без моего участия. Само собой. А лучше, чтобы ничего этого не было…

– И чего это Аристарх тебя так выделил? – Мирра опять очень внимательно посмотрела на него. Потом разочарованно покачала головой. – Зачем тебе душу открывать? Ты весь какой-то… пластилиновый. В смысле, плавишься и мнёшься.

– Да я и сам-то откуда знаю? – Гай разозлился. – Оставили бы вы меня все в покое, если не можете помочь ничем. Вот вы… Вы же вроде гадалки, да? Ну, или прорицательницы.

Мирра кивнула:

– Конечно, очень приблизительно, но, если тебе так понятней, пусть будет так. Хотя… Гадалка же должна предсказывать судьбу? С картами там, при свечах, с каким-нибудь черепом наперевес. Нет…

Она засмеялась.

– Нет, нет, нет. Я просто управник.

– Управник?

– Управник– репетитор. Натаскиваю тех, кого духи города избрали на жизнь в этом месте.

– И много таких?

– Ты удивишься, но… нет. В основном, живут нелегально, не принятые духами, не чувствующие места. Иногда даже те, кто родился здесь. Прописка официальная есть, а вот понятия нет. А если понятия нет, то какая жизнь? Так, времяпровождение. От забора до обеда.

Мирра произнесла эту плоскую армейскую шутку и не удержалась, захохотала сама себе, опять вся волнами пошла.

– Сами шутим, сами смеёмся, – пробормотал Гай.

Мирра сделала вид, что не услышала. А, может, и в самом деле не услышала. Отсмеявшись, она схватила льняную большую салфетку со стола, вытерла лоб, вспотевший от усилий.

– Уф, рассмешил, прямо вся взопрела… А вот для тех, кого они избрали, обратного пути нет. Так-то, болезный ты мой…

– И что это значит? Нет, не то, что я болезный, хотя и это совсем не так, а что значит это заявление об обратном пути, которого нет?

– Тянуть будет, куда бы судьба не забросила. И лучше где-то может быть, и сытнее, и тот, кто любовь свою в другом краю найдёт, а всё равно – тоска по этому месту душу выкрутит. А, может, кто и сбежать захочет, а только духи на крови привязывают, так покоя никогда человеку этому не будет. Кровь тянуть станет, венами в реку эту великую рваться начнёт, как олово горячее лимфа вскипать будет. Если не сам, так дети или внуки сюда рваться станут. Такая вот тоска жуткая – на крови.

– А меня-то почему?

Мирра, которая тут же стала серьёзной, словно и не хохотала минуту назад, поджала губы:

– Так ведь кровь! Кровь в тебе… Что-то пенится в ней, точно сказать не могу, но сгусток этот кажется тёмным, старым. И это у тебя на крови запечатано. Всё равно рвануло бы рано или поздно. Это проклятие… Было бы обыкновенное, тёмное проклятие, я бы сняла, а то оно у тебя странное, с подвывертом. Видишь, нашло тебя, заставило на какой-то спусковой крючок нажать и бомбануло.

Женщина внимательно посмотрела, словно пробуравила Гая пронзительным взглядом.

– Больше не вижу. Нет, нет, и не спрашивай. Ничего больше сказать не могу. И хотела бы, да только скрыто… Эх, милый. Я же – теоретик, сама между мирами не хожу. Нормальный человек, историю КПСС в одном агротехникуме преподавала. Просто очень много знаю и помню из истории города. По юности увлекалась мифами и легендами, собирала их, книжку написать хотела. Ничего так и не написала, а вот знания мои пригодились. Аристарх меня нашёл как-то, уже на пенсии, людей стал подсылать, которые для духа города нужны были, приплачивал за то, что я им легенды рассказывала. И этикет наш особый прививала.

Гай немного испугался. Не то, чтобы он так сразу взял и поверил, что кто-то навёл на него порчу, да ничего о порче Мирра и не говорила, но вот то, что всю жизнь, сколько он себя помнил, какая-то непонятная тоска его душу разъедала, это точно. Ни радоваться Гай никогда, как следует, не умел, ни веселиться. И дружбу поэтому всё водил с такими же чудиками. Вот с Тёмычем, например. Самым ценным человеком, абсолютной его противоположностью казался Кит, и Гаевский таскался за ним по пятам всё отрочество. Тогда ещё понимал, что Кит тяготится его вечным преследованием, и старается, как воспитанный мальчик из приличной семьи, не обидев, улизнуть при каждом удобном случае. Но ничего не мог с собой поделать, тянуло Гая к Киту как магнитом, и надоедал он Званцеву по сию пору.

Он тут же вспомнил покойного отца. Потому что эта вечная прибабахнутая грусть передалась ему по наследству. Отец тоже был странный. И мама ушла от них, как тогда казалось, из-за этого. «Малохольные», – так сказала, собрала вещи и уехала. Отец только вздохнул, руками всплеснул и ушёл в свой кабинет. Закрылся, несколько дней так и просидел. Это потом выяснилось, что она отправилась в хоспис, рак у неё обнаружили, последнюю стадию, а она ничего не говорила, и не хотела, чтобы они знали и видели, как она умирает.