Страница 7 из 14
У всех обществ, имевших присваивающее хозяйство, собирательством растительной пищи, как известно, занимались женщины, и они, несомненно, издавна хорошо изучили весь цикл природного воспроизводства растений. Этнография знает немало примеров, когда классические собиратели-охотники экспериментировали с высаживанием растений, уходом за ними и сбором урожая, абсолютно – по своим приемам – равнозначными тому, что делали ранние земледельцы (см. например, Максимов 1929, Кабо 1986, гл. 7, Gammage 2011). Это делали, конечно же, в первую очередь женщины. Именно они обладали всеми знаниями и навыками, необходимыми для перехода к земледельческому образу жизни. Надо полагать, что в критический период, когда внешние вызовы потребовали кардинальных перемен в системе жизнеобеспечения и часть левантийских охотников-собирателей оказалась готовой перейти к производящему хозяйству, именно женщины сыграли ключевую роль в этом эпохальном хозяйственно-культурном переломе. И именно они стали ведущей интеллектуально-инновационной и материально-производительной силой при новом экономическом укладе. Возможно, их навыки, знания и внедряемое ими множество конкретных повседневных технологических решений, что было связано с особой интеллектуальной и психологической гибкостью, осмыслялись современниками как результат таинственной и могущественной магии. Несомненно, среди них были особо одаренные, яркие, харизматичные личности. Память о них могла породить легендарные героические образы в устной традиции – образы, которые постепенно трансформировались в народном сознании, наделялись свойствами прародительниц-демиургов, а затем и возводились в ипостаси богинь. И уж, во всяком случае, роль женщин в становлении земледельческих культур не могла не способствовать существенному повышению их статуса в целом, а новая земледельческая деятельность и новые черты быта, сформированные в соответствии с нуждами оседлого производящего хозяйства, неизбежно должны были обрасти целым сонмом новых обрядов и верований, культовых инноваций, которые тоже, по-видимому, внедрялись преимущественно женщинами. Логично попытаться связать с этими событиями и возникновение особого института жриц, призванных магически обеспечивать успех земледельческой деятельности.
Можно полагать также, что роль женщин в переходе к земледелию и в раннем становлении земледельческой культуры потребовала новых форм структурирования родственных отношений и устойчивой локализации брачных поселений. Регулярное земледельческое хозяйство связано с более или менее продолжительными периодами оседлой жизни, которая влечет за собой более или менее стабильную организацию домашнего быта. Элементарная логика подсказывает, что на ранних этапах становления нового производственного и бытового уклада потребовалось матрилокальное брачное поселение. А повторяемая из поколения в поколение матрилокальность, как известно, дает матрилинейность родственных структур (Murdock 1949: 218). Разумеется, сказанное выше – это лишь цепь логических рассуждений и умозрительных допущений, ведь мы не в силах реконструировать реальные процессы, происходившие в столь глубокой древности, но предлагаемые рассуждения и допущения основаны на немалом опыте профессиональной этнографической работы и на сопоставительных данных археологии[1].
Итак, к середине 10-го тыс. до наст. времени традиция земледелия в Леванте установилась и стала археологически видимой. Вереница событий, которые этому предшествовали, должна была иметь место как минимум за несколько поколений до середины этого тысячелетия, то есть где-то в конце первой трети этого тысячелетия. Для того чтобы узнать, что же было в Леванте дальше, нам не надо машины времени. Археология этого периода (начала неолита) достаточно хорошо изучена, и мы обратимся к ней.
Поздняя и финальная фазы натуфийской культуры характеризуются уменьшением использования зернотерок, уменьшением числа орнаментированных предметов, объектов искусства и увеличением числа групповых и повторных захоронений (Belfer-Cohen, Bar-Yosef 2000: 25). Иными словами, возникает повод думать, что именно в этот период в истории человечества впервые возникает развитый культ предков как одна из основ религии. Большая часть захоронений ранненатуфийского периода были неповторными (ibidem). В поздненатуфийском поселении Эйнан (Маллаха) на кладбище перезахоронены останки людей, принесенных сюда, возможно, в мешках и первоначально захороненных в других (многих) местах (ibid.: 27).
Первая фаза (А) докерамического неолита Леванта датируется временем 10,3–9,3 кн. Она включает две археологические фазы – хиамийскую (Khiamian) и султанийскую (Sultanian). Хиамийская фаза – это переходный период между натуфийскими поселениями и султанийской культурой с прочно утвердившейся традицией земледелия. Конечно же, не всем общинам натуфийской культуры удалось перейти к земледелию. Большинство поселений докерамического неолита фазы А (PPNA, Pre-Pottery Neolithic A) – эпохи экологического кризиса – расположены в долине реки Иордан, то есть только на части прежней натуфийской территории. Наибольшие по размерам натуфийские поселения располагались в западной части левантийской экозоны, в то время как наибольшие поселения PPNA располагаются в долине реки Иордан, а более мелкие – к западу от нее. Основой хозяйственной деятельности у них уже является земледелие – культивирование пшеницы и нескольких видов овощей, хотя собирательство и охота на газелей сохраняют некоторое значение. Изменяется характер поселений, они укрупняются (средний размер неолитических поселений больше, чем натуфийских), здания в плане становятся круглыми или овальными, с фундаментом из камней и стенами из кирпича-сырца. Устанавливается дистанционная обменная торговля с анатолийскими районами, откуда поступает обсидиан. И главное (с позиций тематики данной книги) – в искусстве начинают доминировать женские статуэтки (Kuit 2000a: 100). Эти статуэтки сохраняют стилистическое сходство со знаменитыми палеолитическими Венерами Западной и Центральной Европы (Conard N. J. 2009).
Размеры поселений периода PPNA сильно различались. В долине реки Иордан и в западной Трансиордании известны (по данным раскопок) постоянные поселения, неолитические деревни (villages) с населением в несколько сот, а может быть, до тысячи и даже более человек, это, например, Айн Газал, Харайсин, Вади Шуэйб, Бейсамун, Иерихон, Баста. В Цисиордании известны более мелкие поселения, а на восточной периферии левантийского района, в более засушливых районах, продолжали существовать группы охотников-собирателей, возможно, с уже несколько усложненной и видоизмененной культурой (Goring-Morris 2000: 105). Во второй фазе докерамического неолита (PPNB) весь Левант, а также юго-западную и центральную Анатолию связывала сеть дистанционной торговли обсидианом (обмена анатолийского обсидиана на какие-то левантийские эквиваленты). Ко времени, по крайней мере, начала этого периода (PPNB) технологические инновации в обработке камня (chipped stone lithic technologies) распространились из южно-центрального в северо-центральный Левант. Вместе с тем и региональные вариации культуры были отчетливо выражены. Так, например, зона крупных поселений южно-центрального Леванта по-прежнему выделялась типом своих жилищ – больших, четырехугольного плана, с полами, покрытыми известняковой штукатуркой. На аридной периферии этого района люди жили в ульеобразных хижинах более легких конструкций (Ba
Раскопки в бывших неолитических поселениях Айн-Газал, Йифтахел (Yiftahel) и Кфар ХаХореш показали, что одомашнивание козы стало здесь прочно установившейся традицией лишь в средней части фазы PPNB (второй фазы докерамического неолита, которая длилась примерно с 9500–9200 по 8000 гг. до наст. вр.). Иными словами, доместикация животных (кроме собаки) сильно отставала от доместикации растений, которая к началу этого периода уже распространилась на большей части Восточного Средиземноморья (включая юго-восточную и южно-центральную Анатолию), а в южно-центральном Леванте утвердилась как прочная традиция еще на поздних стадиях фазы А докерамического неолита (PPNA). (Köhler-Rollefson, Gillespie, and Metzger 1988; Horwitz 1987, 1993; Köhler-Rollefson 1989). Фаза PPNA длилась примерно с 10 500–10 300 по 9500–9300 гг. до наст. вр.
1
Содержание этого и предшествующего абзацев сформулировано в ходе неоднократных обсуждений релевантной проблематики, происходивших меж ду О. Ю. Артемовой и мною, а также в ходе ее и моих лекций, читавшихся студентам УНЦСА РГГУ.