Страница 26 из 27
Как бы то ни было, притязания Шемякина получили достаточно широкий резонанс. Однако жалобы мануфактуристов не возымели действия и никак не отразились на содержании в целом, безусловно, антимонопольного по характеру указа Екатерины II от 31 июля 1762 г., равно как и на предшествующем указе Петра III.
По мнению А. И. Юхта, затея Шемякина с монополией на беспошлинную торговлю шелком стала прелюдией к более масштабной операции – повторному взятию на откуп всех таможенных сборов в стране[149]. При этом вряд ли в планы обер-инспектора изначально входило выполнение данных им обещаний, ибо он так и не привез в Россию из Закавказья ни одного пуда шелка.
Любопытна аргументация, к которой прибег Шемякин, чтобы заручиться поддержкой влиятельной части сенаторов. После подачи им 12 сентября 1759 г. прошения на высочайшее имя началось предварительное рассмотрение документа в Сенате и на Конференции при высочайшем дворе (о ходе слушаний на Конференции имеются лишь отдельные краткие упоминания).
В первых же строках шемякинского документа обнаруживается стремление создать впечатление о довольно бедственном состоянии российских шелкоткацких мануфактур. При этом указания на испытываемые ими подлинные трудности перемежались с явными преувеличениями и откровенными вымыслами. Так, признавая очевидный факт значительного роста численности шелкоткацких фабрик со времен Петра I, Шемякин вместе с тем бездоказательно уверял, что они не только не достигли «совершенства», но и служили «…надежным путем к разорению всем тем, кто собрав и знатные другими торгами капиталы, отваживал в шелковых манифактурах искать своего щастия[150]». Он явно сгущал краски и когда называл непомерную сумму в 100 тыс. руб., требовавшуюся для заведения каждой новой шелковой фабрики (причем на такую сумму могла расщедриться разве что казна на свой «страх»), и когда обращал внимание на необходимость отвлечения громадных средств – не менее 50 тыс. руб. – для создания фабрикантами обязательных запасов шелка из-за нестабильного состояния сырьевого рынка. Конечно, фабриканты не могли обойтись без определенных запасов шелка и красильных материалов. Однако в действительности не имели возможности затрачивать на эти цели крупные суммы из оборотного капитала даже в периоды сравнительно низких цен на рынке сырья по причине отсутствия свободной наличности. На самых крупных московских шелкоткацких мануфактурах расходы на закупку сырья, по имеющимся данным на середину 1760-х гг., редко превышали 12–15 тыс. руб. в год[151]. Вместе с тем в периоды резкого взлета цен фабрикантам действительно приходилось направлять на создание сырьевых резервов до 80–90 % оборотных средств по отношению к стоимости произведенной продукции, а иногда и значительно больше.
Таким образом, подметив наличие реальной проблемы, Шемякин явно преувеличил ее масштабы. И сделал это намеренно, чтобы придать весомость своему предложению: взамен предоставления ему исключительного права на беспошлинный ввоз в Россию шелка в основном из Персии в течение 30 лет (а также золота и серебра; на них Сенат в итоге не дал дозволения) он брал на себя обязательство бесперебойно снабжать российские мануфактуры шелком необходимого качества, причем полностью готового к употреблению, то есть прошедшего все стадии предварительной подготовки, включая крашение и прядение. Перспектива, обрисованная Шемякиным, открывалась весьма заманчивая. Он, заимствуя передовой опыт Франции в организации шелкоткацкого производства, который всячески пропагандировал, предлагал избавить российских мануфактуристов от хлопотной необходимости создавать сырьевые запасы и отвлекать на это избыточную часть столь необходимых оборотных средств. Фабрикантам оставалось сосредоточиться только на изобретении новых рисунков и самом процессе ткачества[152].
Сенаторы, обсуждавшие проект Шемякина[153], отчетливо видели заложенное в нем противоречие петровскому Регламенту Коммерц-коллегии 1724 г. Для придания ходу рассмотрения дела внешней объективности они даже цитировали соответствующий пункт Регламента, вменяющий в обязанность Коллегии следить за тем, «дабы никакие монополи[и] или откупы товаров к предосуждению общей пользы позволены не были»[154]. При желании данный пункт мог легко явиться веским и законным основанием для отказа Шемякину. Однако члены Сената явно склонялись к иному исходу дела и постарались найти аргументы в пользу начинания Шемякина. Представленные ими объяснения нельзя квалифицировать иначе как формальные, причем согласованные с решением Конференции при высочайшем дворе от 7 декабря 1759 г., на которое имеется краткая ссылка[155]. Поводом для интерпретации законодательства послужил второстепенный пункт прошения Шемякина, в котором тот испрашивал дозволение на торговлю с Китаем некоторыми видами пушнины – белками, мерлушками и «камчатскими бобрами» – с целью прямого обмена на шелк из-за отсутствия в практике русско-китайских торговых операций расчетов посредством векселей. Сенат принял во внимание следующие доводы: никаких запрещений или ограничений на торговлю белками и мерлушками не существовало; следовательно, речь должна идти о предоставлении компании Шемякина одного лишь исключительного права на торговлю «камчатскими бобрами», ранее осуществлявшуюся только казной; поэтому никакого ущерба другим торговцам последовать не могло в случае предоставления компании Шемякина такого права. На этом основании делался общий вывод: «Сие о непозволении к предосуждению общей пользы монопол[и]ей не следует, ибо от того не токмо вреда, но паче общенародной прибыток ясно предусматривается»[156]. При этом из всего контекста удивительным образом исчезло упоминание о главном предмете притязаний Шемякина – исключительном праве на торговлю шелком.
Итак, Шемякин добился поставленной промежуточной цели не без помощи задействования «административного ресурса». 28 января 1760 г. соответствующий сенатский указ был опубликован под названием «О дозволении обер-инспектору Шемякину вывозить в Россию и отправлять за границу беспошлинно всяких сортов шелк и другие товары, потребные для шелковых фабрик»[157]. Доходы от беспошлинной торговли шелком явились серьезным подспорьем для осуществления главного плана – повторного взятия на откуп всех таможенных сборов в стране.
В первый раз принципиальное решение об отдаче таможенных сборов на откуп было принято еще в конце 1757 г. Причем предварительные обсуждения данного вопроса в правительственных инстанциях, судя по всему, не велись. 29 декабря 1757 г. недавно учрежденная Конференция при высочайшем дворе была поставлена перед фактом уже принятого решения. Из экстракта протокола Конференции явствует, что никакого заранее объявленного конкурса и публичных торгов с целью выявления наиболее выгодных для казны предложений и условий откупа не проводилось. Тем не менее в документе содержится краткое упоминание о поступившем от обер-инспектора Шемякина дополнительном условии в виде ежегодной «наддачи» в размере 150 тыс. руб. к основной откупной сумме. Кроме того, Шемякин брал обязательство выделять еще по 20 тыс. руб. в год на содержание Московского университета[158]. Следовательно, какой-то закулисный торг все-таки имел место. И возможно, при участии Ивана Ивановича Шувалова, фаворита Елизаветы Петровны, известного покровителя Московского университета. Еще задолго до опубликования указа о заключенном контракте с компанией Шемякина (указ появился только 15 мая 1758 г.[159]
149
Юхт А. И. Торговые компании в России в середине XVIII в. С. 269–270.
150
РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 2985. Л. 1011 об.
151
См.: Ковальчук А. В. Мануфактурная промышленность Москвы во второй половине XVIII в. (Текстильное производство). М., 1999. С. 239–245.
152
РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 2985. Л. 1013 об. – 1017.
153
Своими подписями протокол Сената скрепили: граф Михаил Воронцов, граф Петр Шувалов, князь Иван Щербатов, князь Алексей Голицын, князь Иван Одоевский.
154
ПСЗ. Т. VII. № 4453 (пункт 28, подпункт 4).
155
РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 2985. Л. 1032.
156
РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 2985. Л. 1031 об. – 1032.
157
ПСЗ. Т. XV. № 11028.
158
РГАДА. Ф. 248. Оп. 1. Ч. 1. Д. 3060. Л. 6–6 об.
159
ПСЗ. Т. XV. № 10837.