Страница 2 из 14
– Только не говори, что такой большой мальчик боится обычного грома!
Девушка запрокинула голову, задорно засмеявшись, однако быстро смолкла, заметив его укоряющий взгляд, и искажённое лёгкой досадой лицо.
– Забудь. Зря я признался, даже родня не в курсе, а тебе вот захотелось довериться. Детка… Ты так не похожа на остальных, – "большой мальчик" смущённо уткнулся ей в волосы, выдерживая небольшую паузу. – Не заморачивайся, это всё не важно. Всего лишь ещё одна бессонная ночь, которую я посвящу мыслям о тебе. Я вызову нам такси, мне завтра к первой паре. И знай, это было чудесное свидание. Лучшее.
Отстранившись, он провёл ладонью по лбу, убирая лезущие в глаза мокрые пряди и стал копаться в своём смартфоне. Девица, неуверенно глянув на циферблат наручных часов, громко вдохнула и вдруг обняла его со спины.
– А знаешь, поехали! Один раз живём…
Была б возможность, я бы усмехнулась. Впрочем, этот прожженный плут осклабился за двоих. Лениво, самоуверенно, одними краями надменно изогнутых губ, а она и не заметила. Я тоже в своё время ничего не замечала. Хорош, подлец… Такому хочется верить, даже осознавая, что все его откровения шиты белыми нитками, потому что подсознательно уже на этом этапе начинаешь в него влюбляться, а любовь слепа. И жестока.
Ч-чёрт, в такие минуты грёзы о мести особенно яркие.
Я ведь любила его. Действительно любила с той непостижимой чистотой и преданностью, на которую способны лишь первые чувства. Он казался таким серьёзным, уверенным и неприступным, не ровня остальным ребятам, готовым залезть под первую попавшуюся юбку, лишь бы обуздать свои гормоны да поднабраться опыта. Чего я только не делала, чтоб обратить на себя его внимание! Но сероглазый красавец годами смотрел на меня, как на пустое место, открыто игнорируя жалкие попытки себя заинтересовать. Зажатая тихоня, на что я могла надеяться? Мне оставалось только кусать локти, глядя ему вслед и проливать литры слёз в жилетку единственного друга, с которым, если по совести, я и общалась-то только из желания быть ближе к своему кумиру.
Облетев ещё один круг над целующейся парой, я зависла над остановкой. Мне не впервой становиться невольным свидетелем его амурных похождений, но каждый раз они сжигают меня заживо, как в тот первый раз, ещё при жизни, с той лишь разницей, что выплеснуть эти чувства теперь никакой возможности. А хочется реветь, хочется кричать, ломать, крушить! Обидно и тошно. И глупым кажется, что когда-то переживала из-за своих коротких рыжих ресниц, редких волос и совершенно плоской спортивной фигуры. Его такие красавицы не смогли удержать, что мне и волшебное зелье не помогло бы. Этот молодой, горячий парень – охотник. Ему всегда нравилось добиваться, разгадывать, а я что? Я была открытой книгой, бесхитростной, по уши втрескавшейся идиоткой, которая в упор не хотела видеть его притворства. Могла же задаться вопросом: с чего он так резко обратил на меня внимание? Могла, но зачем? Намного приятнее поверить, что красавчик вдруг оценил верность своей поклонницы и на радостях преподнести всю себя на блюдечке. Всё боялась что уведут, если буду долго ломаться. Тем более сам он не торопил, ухаживал очень красиво и необычно, не хуже чем в фильмах показывают, разве не об этом я мечтала? И я с радостью развесила уши, а заодно и ноги раздвинула.
Сделала по-своему.
Ничего не хотела слушать, ни наставления матери, ни предостережения лучшего друга. А когда тот попытался сорвать с меня розовые очки то, не раздумывая, вывалила на него тонну грязи. Зря я с ним так, он прав был, а я в запале такого наговорила, что до сих пор каюсь и облетаю десятой дорогой. Ни к чему травить себя лишний раз, всё равно ничего не исправить, и без того стыдно.
А убийце не стыдно. Он поиграл, сломал и выкинул. Мы оба были очень молоды. Оба ошиблись, но он живёт, а я вынуждена день ото дня бродить по миру, в котором мне нет места. Эта пытка пропитывает ядом, вынуждая считать секунды до его последнего вздоха и мечтать о мести за каждую переломанную кость, за каждое адское мгновение пережитое после того как он бросил меня умирать в том лесу. Я заставлю его заплатить по счетам, во что бы то ни стало. Это уже больше чем месть – идея фикс. Одержимость, от которой его не спасёт даже вся моя нерастраченная любовь.
И тут меня вдруг настиг тихий настойчивый призыв. Клич неуловимый для смертных, но нас, бесплотных скитальцев, пронизывающий слабым электрическим покалыванием. Ментальный зов, заставляющий спешить, искря и подрагивая от нервного томления. Это мой шанс вернуться за ним, чтоб утащить в свой ад.
Подобных мне душ, на проверку оказалось намного больше, чем можно было бы ожидать, глядя на наше захолустье. Виною ли повальная нищета и разгул преступности, близость бурной реки или обилие бескрайних лесов, в которых прикопать труп дело плёвое, но полчища мерцающих сгустков энергии так и вьются над палатой реанимации. Почему именно там? Всё просто – мы выжидаем, ведь клиническая смерть состояние обратимое.
Пока реаниматологи откачивают очередного пациента, у нас появляется несколько бесценных минут на попытку вернуться. Не спорю, подселяться в чужие тела низко, но это наш единственный шанс закончить свои дела на земле. И стоит кому-то повиснуть на грани, мы тут же ощущаем характерный зов. Это как учуять аромат любимого блюда после недельной голодовки, или услышать крик о помощи родного человека – сложно воспротивиться.
Чтобы воскреснуть, мало пробиться первым из сотен себе подобных и оттолкнуть от родного тела ничего не понимающую душу. Необходимо ещё удержаться в нём, суметь запустить сердце. Вот тут то и требуется вся мощь мотивации. Организм, привыкший с рождения к одному постояльцу, упорно отторгает чужеродную материю и чтобы подчинить его чистой силы воли недостаточно, здесь-то и выручает одно из двух самых мощных человеческих чувств: любовь или ненависть.
Наверное, я никогда уже не узнаю, что конкретно взыграло во мне, заставив изменить привычной робости и пулей ринуться к умирающей девушке. Я всеми своими фибрами потянулась к остывающей плоти, но почувствовала только холод. Не зная за что ухватиться, суетливо забилась в отвоёванном вместилище. И когда показалось, что мой шанс безвозвратно упущен, я запаниковала. Стала судорожно цепляться за тающие обрывки чужой ауры, соединяясь с ней везде, где только можно, словно нашиваясь заплаткой, вплеталась в кости и сухожилия. Наконец, уловив слабую искорку тепла, заметалась ещё настойчивее, распаляя столь позабытый и желанный огонёк.
Получилось!
Судорожно вдохнула, жадно проталкивая в лёгкие пропахший лекарствами воздух, такой многогранный, пьянящий, что захотелось рассмеяться, но тут же поморщилась от невыносимой боли и волны посторонних звуков набатом застучавших в ушах. Боюсь ещё немного и они разорвут череп на части. Я попыталась сжать виски, чтобы как-то унять это ужасное чувство, только руки, будто чужие – не захотели слушаться. Растерявшись, попробовала открыть глаза, но услышав какой-то жуткий писк, почти сразу стала падать в благодатную бездонную пустоту.
Кто знает, сколько длилось моё падение? Может, прошла минута, а может неделя, неизвестно, да впрочем, и не важно. В, окружившей меня липкой невесомости ощущение времени как такового теряется. Голова стала совершенно пустой, как если бы её разом покинули все мысли, только где-то на периферии сознания забилась острая необходимость что-то вспомнить… или сделать. Непонятно. Постепенно нарастающие слабость и апатия стали затягивать меня обратно, подавляя малейшие проблески памяти и воли, как мягкий ластик, стирающий что-то крайне важное.
Ластик. Ассоциация пробудила тактильную память и подушечки пальцев мгновенно, почти осязаемо ощутили этот треугольный мягкий предмет, а дальше снова убаюкивающая тьма. Тело прекрасно запомнило бывший опыт, предпочтения и повадки своей владелицы, а вот душа, едва обретая обитель, всё забывает…
***
Я увидела вспышку света, как от выстрела в ночи, затем ещё одну и ещё. В ушах пальба не прекращалась ни на миг, не знаю, сколько прошло времени, прежде чем мне удалось сообразить, что это биение собственного сердца. Попытка открыть глаза стоила кошмарных усилий, но, когда мне это удалось, и я привыкла к слепящему дневному свету, то увидела перед собой взволнованное лицо незнакомой женщины.