Страница 4 из 27
Король не выглядел великолепным, скорее уставшим. Тиамак видел это по лицу и опущенным плечам Саймона, который, казалось, ждал удара. Но удар уже обрушился на него, и сегодня была лишь его мрачная годовщина.
Прихрамывая больше, чем обычно, маленький Тиамак осторожно пробирался мимо более крупных мужчин. Придворные и важные должностные лица собрались вокруг короля, который сидел в центре шатра на одном из двух деревянных кресел с высокими спинками, обтянутыми тканями королевских цветов. Знамя с двумя селезнями, красным и белым, висело над ними. Второе кресло оставалось пустым.
«Совсем неплохо для временного тронного зала, возведенного посреди поля Эрнистира», – подумал Тиамак, однако не вызывало сомнений, что король Сеоман совсем не хотел здесь находиться. Не сегодня.
– Я не понимаю, – громко сказал король одному из придворных. – На самом деле, дорогой мой, я не понял ни единого слова из того, что вы сказали, ведь все вокруг так жутко кричат. Зачем они хотят выстроить мосты? Неужели они думают, что мы птицы, которых нужно поймать?
– Выстроиться вдоль мостов, сир.
Король нахмурился:
– Я знаю, сэр Муртах. Они хотели пошутить. Но это все равно не имеет смысла.
Решительная улыбка придворного дрогнула.
– Такова традиция, люди выстраиваются вдоль мостов и дорог, но король Хью обеспокоен тем, что мосты могут не выдержать такого большого веса.
– Значит, мы должны отказаться от наших фургонов и идти дальше пешком? Все мы?
Сэр Муртах вздрогнул:
– Таково требование короля Хью, ваше величество.
Король Саймон склонил голову набок, но не на ту сторону, с которой к нему решительно обращался другой вестник, наконец добравшийся до импровизированного трона. Что-то отвлекло Саймона. Тиамак подумал, что наблюдать за тем, как король теряет терпение, все равно что смотреть на плоскодонку, начинающую пропускать воду на болоте. Не вызывало сомнений: если кто-то что-то не предпримет, судно утонет.
Муртах продолжал что-то говорить в одно королевское ухо, другой в третий раз начал свою речь, когда Саймон неожиданно встал. Придворные быстро отступили, как охотничьи псы, когда медведь останавливается и поворачивается к ним. Борода короля все еще частично оставалась рыжей, но в ней уже появилось достаточно серого цвета, как и в широкой белой пряди, на которую попала кровь дракона. Гнев короля вырвался наружу, и он стал похож на пророка эйдонитов из прежних дней.
– Этот одно! Тот – другое! – закричал Саймон. – Достаточно того, что я не могу мыслить самостоятельно, и каждый человек в лагере хочет, чтобы я что-то сделал или… не сделал… но почему я должен слушать ужасную ложь, а также невероятные преувеличения? – Он повернулся и указал пальцем на злодея. – Ну? Так я должен?
На том месте, куда указывал палец короля, стоял молодой менестрель с округлившимися глазами тихого ночного животного на выпасе, внезапно попавшего в свет факелов. Он сглотнул. Казалось, это заняло много времени.
– Прошу прощения, ваше величество? – пискнул он.
– Эта песня! Нелепая песня! Тобою был убит дракон, чей хлад – как жизнь без сна… – очевидная ложь! – Король решительно направился к темноволосому менестрелю и остановился рядом, возвышаясь над его худой фигурой, которая, казалось, тает на глазах, словно снежинка, упавшая на теплую руку. – Клянусь Проклятым Деревом, я никогда не убивал дракона, мне лишь удалось его слегка ранить. Я был в ужасе. И я не укрощал ситхи, клянусь любовью нашего повелителя Усириса!
Менестрель смотрел на него снизу вверх, беззвучно открывая и закрывая рот.
– А оставшаяся часть песни еще более безумна. Изгнал зиму? С тем же успехом можно сказать, что я заставляю солнце вставать каждый день!
– Н-но… это всего лишь песня, ваше величество, – наконец сумел выдавить из себя менестрель. – Она хорошо известна и ее многие любят – и все поют…
– Тьфу. – Саймон больше не кричал. Его гнев был подобен быстрой буре: отгремел гром – и остался лишь холодный дождь. – Тогда иди и пой ее тем людям. Или еще лучше, когда мы вернемся в Хейхолт, спроси старого Санфугола, что произошло на самом деле. Спроси у него, что случилось, когда тьма Короля Бурь пришла к нам и мы все обмочились от страха.
На лице юноши порыв смелости мешался со смущением.
– Но эту песню создал Санфугол, ваше величество. Именно он научил меня ее петь.
– Значит, все барды лжецы, – прорычал Саймон. – Уйди, мальчик. Прочь от меня.
Несчастный менестрель начал проталкиваться к выходу из шатра. Тиамак схватил его за рукав, когда юноша проходил мимо.
– Постой снаружи, – сказал он менестрелю. – Подожди меня.
Молодой человек испытывал такие мучения, что вряд ли его услышал.
– Прошу прощения?
– Просто подожди меня немного снаружи. Я за тобой приду.
Юноша бросил странный взгляд на маленького вранна, но при дворе все знали Тиамака и то, насколько он близок к королю и королеве. Менестрель заморгал и постарался взять себя в руки.
– Как пожелаете, милорд.
Саймон уже выпроваживал придворных из шатра.
– Хватит! Оставьте меня одного. Я не могу сделать все, тем более за один день! Я желаю покоя!
Тиамак дождался, когда придворные пройдут мимо него и покинут шатер, помедлил еще немного, а король закончил расхаживать взад и вперед и уселся в кресло. Саймон посмотрел на своего советника, и его лицо помрачнело от раздражения и бессильного гнева.
– Не смотри на меня с таким выражением, Тиамак.
Король редко терял терпение с теми, кто ему служил, и за это его очень любили. Дома, в Эркинланде, многие называли его Королем Простолюдинов или даже Королем Поваренком, из-за того, что в юности, в Хейхолте, ему пришлось много заниматься черной работой. Обычно Саймон не забывал, как чувствует себя тот, кого игнорируют или во всем винят люди, наделенные властью. Но иногда, в особенности в те моменты, когда его мучила такая сердечная боль, как сегодня, случались приступы мрачного настроения.
Конечно, Тиамак знал, что подобное состояние быстро проходит и за ним обычно следует раскаяние.
– Я смотрю на вас без всякого выражения, ваше величество.
– Не нужно надо мной насмехаться. А ты это делаешь. Мне грустно смотреть на мудрое выражение, которое появляется у тебя на лице, когда ты думаешь, какой болван один из твоих монархов. И этот монарх почти всегда я.