Страница 9 из 81
— Я изучаю историю в USC, пытаюсь получить финансовую помощь от администрации Эйзенхауэра, — закричал я.
И я сидел на диване в офисе финансовой помощи. Женщина смотрела на меня, словно ожидая ответа на вопрос. Я вспотел, как свинья, и дрожал, как паралитик. Я даже не уверен в последовательности действий, когда выбежал за дверь и вернулся в свою комнату.
Но это была не моя комната. Те же экспрессионистские гравюры на стенах, та же мебель расставлена тем же образом, но комната была другой. Я был в номере 212 вместо номера 215.
Это была не совсем та реальность, с которой я начинал.
Таким образом, я узнал, что мои заявления могут иметь несвоевременные действия и непредвиденные последствия. Если бы я не изучал подробно все возможные значения всех моих слов и/или не формулировал свои предложения тщательно, все могло бы меняться без всяких причин. И снова мне стало страшно. Только на этот раз страх был глубже. На этот раз он не уходил.
Я принял решение. Я больше не хотел говорить. Я не мог позволить себе рисковать жизнями других людей и не мог нести ответственность за изменение реальности или даже конкретных обстоятельств. Даже самые невинные комментарии, лишенные злого умысла или смысла, могли, как я понял, нанести ущерб, который я не мог себе представить. Я не мог позволить себе снова заговорить.
Мне пришлось бросить учебное заведение. Это был мой первый шаг. Невозможно было учиться в колледже, не произнося ни слова, и я знал, что искушение будет слишком велико для меня. Друзья говорили со мной, учителя задавали вопросы, знакомые останавливались и заводили непринужденную беседу. Мне пришлось уехать.
Я быстро собрал и упаковал все свои самые необходимые вещи. Я забрал все свои деньги. Я ушел.
Однако, оказавшись на улице, я понял, что понятия не имею, что делать дальше. Я даже не знал, с чего начать. Время, подумал я. Мне нужно время подумать, время разобраться, время сформулировать хоть какое-то подобие плана. Я пощупал в карманах и посчитал все деньги. Сто долларов. Это даст мне немного времени.
Я делал все, не говоря ни слова. Удивительно, правда, как хорошо можно функционировать без малейшей формы вербального общения. Я арендовал на неделю небольшую хижину на пляже и купил достаточно продуктов, чтобы продержаться в течение некоторого времени, не говоря никому ни «да», ни «нет». Я смирился с уклончивым ворчанием, насмешливыми взглядами, кивками и различными жестами.
И тогда я был готов.
Я уже решил больше никогда не произносить ни слова. Теперь я знал, что должен исполнить эту клятву. Мне пришлось отвыкнуть от мира людей. Мне пришлось прервать все связи с человечеством. Я должен был изолировать себя от всего — резко завязать, так сказать. И мне пришлось сделать это за неделю. За семь дней мне пришлось отклонить и забыть целую жизнь, образ мышления, привычки, поведение, снизить мой культурный уровень.
Сначала было трудно. Из-за отсутствия контакта с людьми мне хотелось думать вслух. Я чувствовал себя, как герои радиопостановок, вынужденным говорить сам с собой.
Но я преодолел эту тягу. Вскоре это стремление и вовсе исчезло. Я проводил дни, гуляя по пустому пляжу, иногда купаясь и читая хорошие книги. Я привык к своему одиночеству.
Ночи, однако, были совсем другими.
В первую ночь я решил пораньше лечь спать. Выпил чашку эспрессо, отметил свое место в книге, которую читал, и устроился на двуспальной кровати.
Я проснулся в здании, которое когда-то было торговым центром, теперь заброшенном и населенном бедняками. Большинство из них блуждало по некогда покрытым коврами проходам магазина, пытаясь продать найденный в мусоре металлолом. Ко мне подошла женщина и протянула ржавый механизм.
— Хочешь купить? — она жалобно заскулила. — Всего один доллар.
Я был совершенно сбит с толку, заперт в этом безумном и мутном аду между сном и бодрствованием. Я не понимал, что происходит. Я посмотрел вниз на свое тело и испытал еще один шок. Я был женщиной.
Потом до меня дошло. Я вспомнил свою теплую удобную кровать в арендованной пляжной хижине.
— Я вернулся в свою комнату на пляже, — выпалил я. — Я тот же человек, которым был, когда заснул прошлой ночью.
Так и было.
Должно быть, я разговаривал во сне. Это было единственное правдоподобное объяснение. Никто никогда не говорил мне об этом, ни мои родители, ни мой брат, ни кто-либо из моих друзей или соседей по комнате. Возможно, этого никто даже не слышал, но, по-видимому, я был сноговоруном. В этом была проблема. Я мог контролировать свои действия и мысли наяву, но когда я сплю, сны и мое подсознание были вне моей досягаемости.
Сноговорение продолжалось, и я никогда не был уверен, проснусь ли я в своей постели, проснусь на какой-нибудь чужой планете или вообще проснусь. Иногда я просыпался посреди ночи и оказывался в каком-нибудь сюрреалистическом кошмаре, в мире без узнаваемых черт и с причудливым слиянием несвязанных между собой объектов, столь характерных для сновидений. Помню, однажды я проснулся в форте на Диком Западе на огромном ложе из страусиных перьев высотой почти в двадцать футов. Я был окружен солдатами. Справа от меня над бесплодной равниной назревала буря. Слева от меня, ярко сияя, стоял ультрасовременный супермаркет.
В течение дня я никогда не нарушал обет молчания, но постоянно говоря во сне, просыпаясь, мне приходилось говорить, чтобы вернуться в «реальный мир».
В конце концов, эта проблема исчезла. То ли я сам прекратил говорить во сне, то ли оно исчезло само по себе, я не знаю. Все, что я знаю, это то, что потребовалось долгое, долгое время.
Мне не хочется думать, к чему могли привести мои ночные бормотания.
Когда неделя закончилась, я покинул арендованный домик. Я путешествовал. Хотел уехать как можно дальше от людей и цивилизации. Отправился на север, в дебри Канады, а затем на Аляску, выполнял кое — какую работу за ночлег и пропитание, притворяясь немым. Но я городской человек, скучаю по толпам людей и суете городской жизни. Я хотел быть рядом с толпой, даже если не мог быть ее частью. И, по правде говоря, так же легко оставаться изолированным и одиноким в переполненных городах, как и в пустынных деревнях. Города настолько безличны и холодны, и люди в них настолько отчуждены друг от друга, что я прекрасно вписался туда. Конечно, не забывайте об отсутствии общения, но я должен жить с этим, это бесконечная постоянная в моей жизни, и это пытка для меня. Хотя для всех остальных, я просто другой человек. Никто не замечает, что я не говорю.
Но это все не относится к делу. Это все дополнительная информация, предисловие к тому, что я хочу сказать.
Я много думал об этом. Более двадцати лет размышлений. И я решил использовать силу в последний раз. Я делаю это не из эгоизма или жадности. Я делаю это вовсе не для себя. И я не ввязываюсь в это безрассудно или без причины. Я делаю это после тщательного рассмотрения и обдумывания и с определенной целью. Я делаю это целенаправленно и с чистой совестью.
За последние десятилетия я осознал все последствия этой способности. Я понял, что обладаю в своем подверженном ошибкам и смертном теле огромной, почти высшей и абсолютной силой. Это ужасная вещь — жить изо дня в день, неся это ужасное бремя и ответственность. Я не могу и не должен быть наделен такими возможностями. И никто не должен.
Я не знаю, есть ли другие с такой силой. Возможно, даже сейчас, когда я пишу, целые реальности приходят и уходят, перемещаются и меняются вокруг меня. Однако так больше не будет. Я намерен положить этому конец. Я намерен сделать так, чтобы ни одному человеку не пришлось пережить ад, который я испытал.
Сегодня вечером я буду говорить. И сила перестанет существовать.
Я обдумывал это, как я уже сказал, в течение многих лет, и я считаю, что я отточил, оговорил и уточнил свое заявление до такой степени, что оно не будет иметь никакого эффекта, кроме того, который я намереваюсь достичь. Я даже записал его, чтобы удостовериться, что я не делаю ошибок.