Глазурь

— Знаешь, тебе опасно находиться рядом со мной, — сказала я. — Не знаю, что они сделают с тобой, если поймают меня.

— Я рискну, — с улыбкой ответил он.

— Знаешь, что странно?

— Помимо всего того, через что мы с тобой прошли?

— Да, помимо этого. Странно, что ты единственный человек, с которым я сейчас в безопасности.

— Почему? Потому что я такой мужественный? — спросил он, ухмыляясь.

Я сердито глянула на него.

— Нет, потому что у тебя нет чипа. Всех остальных Макс может использовать, чтобы найти меня. Даже если они не захотят помогать ему, у них не будет выбора. Но с тобой мне не о чем беспокоиться. Каковы шансы? В Глазури почти миллиард человек. Но не ты.

Он слез с тумбочки, подошёл ко мне, вытащил из упаковки мармеладку и сел рядом со мной. Конфета была в форме какого-то животного, кажется, обезьяны. Он рассмотрел её и закинул в рот.

— Нет. Не я.

Я взмахнула руками вверх, и яркие зеленые и красные конфетки полетели на пуховое одеяло.

— Что? — спросил Этан, наклоняясь, чтобы подобрать сладости.

— Это ты что! Я ничего о тебе не знаю. Ты всё время такой… загадочный. Это раздражает.

— А ты бы хотела знать обо мне абсолютно всё, да? Никаких секретов, как обещает Глазурь. Как обещал тебе Райан? — он зло засмеялся, давая мне понять, что он думает о Райане и его секретах.

Я посмотрела ему в лицо.

— Нет, не всё. Но хоть что-то. Я знаю только, что тебя зовут Этан и ты живёшь, как гриб, — я взмахом руки указала на сырые стены.

— Гриб? — ошарашенно спросил Этан. — Гриб? — теперь его голос звучал весело, а на его лице начинала появляться улыбка. Он закусил нижнюю губу, словно пытаясь не рассмеяться.

— Да, в темноте, как гриб.

Мы засмеялись, и я почувствовала себя так хорошо, такой нормальной. Этан сел рядом со мной, на этот раз ближе, и толкнул меня в бок.

— Ладно, мисс Любопытность, что ты хочешь знать?

Я посмотрела на него.

— Теперь, когда ты спросил, я ничего не могу придумать!

Мы снова рассмеялись. И я знала: это потому, что мы оба напуганы и устали, а я, например, еле сдерживалась, чтобы не заплакать, потому что если бы я начала, то уже не смогла бы остановиться.

Я откинулась на жёсткую кровать, а Этан лёг рядом со мной. Смех постепенно угас. Наши тела находились на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга, и наши руки соприкасались. Я схватилась своим пальцем заего.

— Расскажи мне, как ты здесь оказался.

Я подвинулась, чтобы прислониться к его плечу. Сначала такая близость была некомфортна Этану, но потом он обнял меня за плечи и начал рассказывать.

— 22-

— Мама с папой развелись, когда мне было десять, — сказал он, водя пальцами по моей ключице. — После этого я большую часть времени скакал между ними, как мячик для пинг-понга. Одна неделя здесь. Одна неделя там. Меня это устраивало. По крайней мере, мне больше не приходилось слушать, как они кричат друг на друга.

— Тебе не было сложно? — спросила я. По крайней мере, я живу с одной Зизи, и, даже несмотря на все её странности, мне не приходилось сталкиваться ни с чем подобным.

Этан пожал плечами, и я оказалась прижата к нему ещё ближе.

— Вообще-то нет. Мне даже нравилось. Это было почти, как иметь две жизни. Но потом папу уволили, и он начал пить. Не пойми меня неправильно. Он не бил меня, ничего такого. Вообще-то, он был классным. Может, даже слишком классным. Он разрешал мне ходить, куда я хочу, и делать, что захочу, если я не будил его, возвращаясь домой.

Пока он говорил, мой фокус на ленте Киары ослаб, и начали прорываться новые изображения. Я видела, как люди пьют, глядя в стаканы с золотистой жидкостью, надеясь найти там какие-то ответы. Я прыгала от одной ленты к другой, словно камень по озеру.

— Понимаешь, эта свобода была как путешествие, — произнёс Этан, слабо вздохнув. — Никто не говорил мне, где быть и с кем проводить время. Мама была совершенно другой. Она не хотела, чтобы я гулял допоздна. Я не понимал, что она просто хочет, чтобы я был в безопасности. И я ненавидел её за это. Думаю, она тоже немного меня ненавидела. Я не виню её. Я превратил её жизнь в ад.

— Так что я всё больше и больше времени проводил с папой и всё меньше и меньше с ней. Больше всего времени я проводил со своими друзьями. На улицах. И все были довольны. Пока… — он замолчал. И я почувствовала, что он раздумывает, договаривать или нет.

— Пока что?

— Пока меня не арестовали, — он уставился вниз на свои ботинки.

Месяц назад я бы отскочила от него. Я бы испугалась. Но опять же, месяц назад, я жила в выдуманном мире, где арестовывают только плохих парней. Я была дурой. Я легонько сжала его руку, давая знать, что никуда не уйду.

— Я не сделал ничего плохого, — продолжал он. — По крайней мере, я так считал. Всё началось с того, что мы с друзьями взломали экраны и загрузили наш собственный контент. Ролики, как мы катаемся на скейтах. Микшированные нами треки. Неважно. Мы просто играли, потому что могли. У многих из нас дома не было доступа, потому что правительство заблокировало айпи-адреса за пиратство. А у нас не было знаний Логана, чтобы обойти блокировку. Так что это был наш способ дать отпор.

— Так это вы были рекламными взломщиками? Зизи всегда жаловалась на вас и на свои пустые расходы, на СМИ.

— Я извинюсь перед ней, когда у меня будет такая возможность.

Воспоминание о Зизи, лежащей в постели с мёртвыми и пустыми глазами, смешивается с изображением из ленты: с мужчиной, проповедующим о конце дней. Я знаю, что у Этана может никогда не быть возможности извиниться и, что ещё хуже, у меня тоже.

— Однажды, — рассказывал дальше Этан, — когда я загружал видео, я почувствовал, что кто-то положил руку мне на плечо. Полиция постоянно нас беспокоила: обыскивала на улицах без ордера, прогоняла нас. Так что я не заволновался.

— Но, обернувшись, я увидел не обычную полицию. Они были одеты в эти глупые шлемы и в голубые комбинезоны. Я впервые видел членов Белого щита. Я рассмеялся им в лицо, когда они сказали мне, что я порчу имущество УайтИнк и должен пройти с ними. Я перестал смеяться, когда они надели на меня наручники и затащили меня в свой фургон. Было неважно, насколько громко я кричал о своих правах. Потому что, по правде говоря, у меня не было никаких прав. Просто я не знал об этом.

Испытывая стыд за то, что являюсь членом семьи УайтИнк, я уже не знаю, кто я такая. Я думала, что Белый щит защищает общество, а оказалось, что они защищают только интересы компании.

— Что сделали твои родители? — спросила я.

— От папы не было толку, когда ему позвонили, он был в стельку пьян. А мама поддержала их. Она сказала, что немного дисциплины мне не помешает, — в его голосе чувствовалась злость и горечь. Но ещё больше грусть.

— Вот так я оказался в принципиально новой реабилитационной программе. Табула Раса. Это означает «белый лист», — сказал он голосом, полным сарказма.

Сама того не желая, я получила кучу информации по Табула Раса. Репортажи в СМИ, какой это новый шанс для малолетних правонарушителей. Файлы самой программы. Файлы, к которым ни у кого постороннего не должно быть доступа. Пока Этан продолжал говорить, я разбирала их.

— Когда я вступил в программу, все записи обо мне были подчищены. Хотя тогда я этого не знал. Не знал, что, став частью программы, я технически перестал существовать. Белый лист — очень правильное название.

Это объяснило, почему я не смогла найти о нём никакой информации, когда искала. По крайней мере, никакой общедоступной информации. Мне стало интересно, знает ли он, что Табула Раса хранит его файлы. Те самые, к которым у меня теперь есть доступ.

— Когда я впервые прибыл туда, — сказал он, — я думал, что сделал это. Здание было красивейшим из всех, которые я когда-либо видел. Такое чистое и белое. Большинство других парней были классными. В основном, как я. Нарушители от скуки, а не обычные психи. Хотя там были и такие. Нас всех было около пяти сотен. Мы были полностью отрезаны от внешнего мира. Никакого интернета. Никаких телефонных звонков. Поначалу было тяжело, но потом мне даже понравилось. Тишина. Сосредоточенность.