Страница 44 из 60
— Великолепно, — заметил Хромов, ознакомившись с приказом, — значит, есть возможность отметить ноябрьские дни в городе, в культурной обстановке.
— Что касается меня, — возразил Маляров, — то я предпочитаю провести этот день в походе, только бы быстрее идти на запад.
Начальник штаба широко улыбнулся:
— Ну, это само собой. Был бы выбор, я присоединился бы к вашему предложению…
Тут же, ночью, провели митинг. Настроение танкистов приподнятое, поистине праздничное. Людям явно не терпится выступать.
Утром авиация и артиллерия основательно обработали вражескую оборону. После этого в атаку пошли танки с пехотой.
Противник упорно сопротивляется. Каждую траншею, каждую позицию приходится брать с боем.
Много неприятностей причиняют нам фаустпатронщики и отдельные орудия, действующие из засад. Уже несколько наших машин подбиты или сгорели. Но батальоны неудержимо рвутся на юг.
Примерно к полудню войска заканчивали прорыв первой линии обороны. И тогда противник бросил в контратаку против нашей ударной группировки моторизованную дивизию.
Из-за высотки прямо из машины наблюдаю за боем, разгоревшимся на небольшом поле. Образно говоря, возникла рукопашная схватка. Танки шли друг на друга, сшибались лбами, стреляли в упор.
Все перемешалось. Дым от горящих машин мешал разглядеть, где свои, а где чужие.
Постепенно, когда несколько «тигров» оказались подбитыми, вражеские «Т-III» и «Т-IV», яростно отстреливаясь, начали пятиться. И тут я увидел потрясающую картину: горящая «тридцатьчетверка» на полной скорости устремилась за танками врага. Те не приняли боя, развернулись и стали откровенно удирать.
— Чья это горящая машина? — спрашиваю по радио у комбата Биневского.
— Лейтенанта Казака, — отвечает тот.
Сделав свое дело, полыхающий танк останавливается. Экипаж поспешно выбирается через нижний люк и отбегает, опасаясь взрыва.
Через несколько минут Казак стоит передо мной. На черном от копоти лице резко выделяются смеющиеся светлые глаза и ровные белые зубы.
— Что это вам взбрело в голову на горящем танке раскатывать? — с деланной строгостью спрашиваю его.
Лейтенант виновато опускает глаза.
— Извините, товарищ полковник. Обозлились мы, когда немец нас поджег. Решили на таран его взять, все равно нашу машину, думаем, не спасти.
Я протягиваю Казаку руку:
— Ладно, шутки в сторону. Действовали вы правильно, мужественно, и я благодарю вас.
Лейтенант некоторое время недоуменно смотрит на меня, потом радостно жмет протянутую руку и говорит:
— Служу Советскому Союзу!..
Путь к Киеву открыт.
Танкисты берут десантом на броню автоматчиков мотобатальона, и бригада устремляется на юг.
Несколько раз налетают пикировщики. Мы не сбавляем скорости, только увеличиваем интервалы.
К вечеру пересекаем железную дорогу и подходим к аэродрому. Овладеть им — наша задача дня.
На аэродроме паника. На взлетной полосе находится транспортный самолет. Моторы его запущены.
По всему видно, самолет должен увезти раненых. Но, увидев танки, экипаж не ждет конца посадки и начинает разбег. Ковыляющие люди пытаются зацепиться за что-нибудь, облепляют шасси, держатся за крылья. Но самолет отрывается от земли, и раненые начинают падать. Жуткая картина!..
Закрепляемся на достигнутом рубеже. Мы знаем, перед Киевом у врага подготовлен еще один оборонительный рубеж. Завтра тоже предстоит боевой день.
Подходят остальные части корпуса и Первая отдельная чехословацкая бригада полковника Людвика Свободы.
Прохожу перед строем, смотрю в знакомые мужественные, опаленные солнцем, обветренные лица танкистов. Во взгляде каждого надежда: может быть, счастье улыбнется ему!
— Капитан Шолуденко!
Ко мне подходит статный, широкоплечий молодой человек. Стараюсь говорить громко, чтобы услышали все:
— Вы мечтали первым ворваться в Киев. Вам, товарищ капитан, все мы оказываем большое доверие. Примите это Красное знамя и установите его в центре города.
Шолуденко приникает губами к полотнищу. Вид у него строгий и торжественный, когда он говорит:
— Спасибо за доверие! От своего имени и от имени товарищей заявляю, что жизней своих не пожалеем, но задание выполним!..
Моторы заведены. Держа в одной руке знамя, а другой придерживаясь за скобу башни, Шолуденко ждет команды.
— Вперед, товарищи!
Головная машина с ходу набирает скорость.
Со стороны Днепра лениво поднимается луна. Все вокруг — лесные посадки, каменная лента асфальта, домики, заборы — окрашивается в цвет меди, а затем постепенно приобретает серебристый оттенок.
Справа, между двумя кручами, стоит здание церквушки с обвалившимся куполом. По этой дороге, кажется, совсем недавно Никифор Шолуденко ездил на четвертую просеку, в пионерлагерь имени Павлика Морозова. Из лагеря — на экскурсию в Печерскую лавру.
— Виктор, ты бывал в Печерской лавре? — спрашивает он по танкофону у механика-водителя.
— С какой стати? Я безбожник, — шутит младший лейтенант Хомов. И тут же спохватывается: — Фрицы. Левее, двадцать пять…
Замаскированная противотанковая батарея открывает огонь.
— Уничтожить! — приказывает командир взвода.
Танки, не останавливаясь, разворачиваются, охватывают позиции артиллеристов. Гитлеровцы бросают пушки, разбегаются. Кто не успевает, поднимает руки.
Овраги, овраги, овраги. Огороды, домишки с низенькими дощатыми заборами. Корпуса завода. Видно, «Большевик». Борщаговская…
Опять батарея… Толчок. Шолуденко ударяется затылком о броню. Хотя шлем и толстый, перед глазами возникает рой золотых мушек.
— Все в порядке, — докладывает механик-водитель, — повреждений нет.
Танк делает резкий разворот и подминает под гусеницы вражеское орудие. С другими расправляются танки, следующие за командирским.
Чем дальше, тем плотнее огонь противника. Из скверов, из-за каждого поворота и угла улицы раздаются выстрелы.
Снаряд попадает в укладку снарядов машины лейтенанта Цилина. Раздается сильный грохот. Взрыв сносит башню.
— Прибавить скорость, — командует Шолуденко.
Он знает одно: останавливаться нельзя. Так же, как его взвод, подразделения бригады, корпуса, других бригад и корпусов штурмуют с разных направлений обороняющегося в Киеве врага. Малейший успех взвода — это помощь другим, так же как задержка взвода может затормозить наступление. И еще он знает, что через несколько часов командование фронта должно докладывать в Ставку об освобождении Киева.
…Бульвар Шевченко. Перепуганные фашисты мечутся по улице, падают на колени, подымают руки. Что-то кричат, но их не слышно из-за рева моторов и грохота выстрелов.
А вот и Крещатик. Что сделали с ним гитлеровские бандиты! Вместо домов — руины…
Площадь Калинина. Со всех сторон стреляют противотанковые пушки. С Институтской, с улицы Карла Маркса, с Мало-Житомирской и Костельной…
— Товарищ капитан, закройте люк! — кричит механик-водитель.
Никифор Шолуденко не слышит. Развевающееся на ветру красное шелковое полотнище ласково касается его щек. Счастливее его сейчас никого на свете нет.
Взвод вступает в бой, а командир, отдав по радио необходимые приказания, спрыгивает на землю.
Несколько гитлеровских молодчиков, укрывшись за руинами бывшего Главпочтамта, стреляют из автоматов.
У Никифора Шолуденко две гранаты. Он бросает их на звук выстрелов. Фашисты умолкают.
Капитан хочет укрепить знамя на полуразрушенной стене, но короткая очередь уцелевшего фашиста ранит его. Шолуденко хватается за стену, чтобы не упасть. Знамя не выпускает из рук, пока его не подхватывают товарищи.
Ночью, воспользовавшись небольшой передышкой, я решил заглянуть на улицу имени Гали Тимофеевой. Маляров, чуткий, отзывчивый товарищ, поддержал меня. Он знает, что с августа сорок первого я не имел никаких известий о семье.
— Не терзай себя, поезжай, — сказал он.