Страница 2 из 40
Когда уже начало темнеть, поезд двинулся дальше. Несколько минут, и мы уже в Китае. Вдоль насыпи стоят китайские пограничники, в зеленой форме с красными прямоугольниками на воротничке гимнастерки. Необычны цвета и покрой одежды, смешные, детские лица военных. Все вроде кукольное, ненастоящее.
Минут через пятнадцать прибываем на китайскую пограничную станцию Маньчжурия. Она освещена яркими, разноцветными огнями, все очень аккуратно и красиво. Контраст с Забайкальском.
Появляются пограничники. Улыбаются, спрашивают, как здоровье. Просят заполнить анкеты, которые с паспортами забирают. Входим в зал ожидания. Он великолепно оформлен: столы с термосами чая и фарфоровой посудой, изящные стулья, цветной телевизор, картины из перламутра на стенах, по углам – прилавки, товары в красивых упаковках. Спиртное, игрушки, текстиль, сладости. Группа китайцев в характерных для КНР кителях и брюках темных расцветок смотрит телевизор. Транслируется шоу в западном стиле. Как выяснилось позже, это обслуживающий персонал станции (техники, рабочие и пр.).
К нам приближаются девушка-пограничник и ее партнер, начинают расспросы на русском, китайском, английском языках вперемежку. Хотят знать, первый ли раз в Китае, наличие детей, откуда в СССР, чем будем заниматься в посольстве. Последний вопрос задается часто и настойчиво.
Покупаем местную водку, выбрав ее из великого множества сортов, все в симпатичных бутылках и очень дешево. Возвращаемся в вагон.
Удивлены гостеприимством китайцев. Весь вечер остаемся под впечатлением приема. После хмурых сибирских станций вдруг столько красок, улыбок. Приятно и то, что нашим особам уделили внимание, словно «важным птицам».
В купе заглядывают начальник поезда, а также Саша Минаев, работник нашего посольства в КНДР, и мы распиваем китайскую водку. Выясняется, что это омерзительный, с ужасным привкусом самогон, причем страшно крепкий, 60°. Даже цвет у него зловещий – желтоватый, мутный. Быстро хмелеем, ложимся спать. Наташа потом жалуется, что в купе стоял такой густой запах этой гремучей смеси, что страшно было закурить.
Утром выглядываем в окно. Поезд мчится через Большой Хинган. Среди голых, припорошенных изморозью гор мелькают деревушки. Архитектура совсем иная: глинобитные, массивные дома под оранжевой черепичной крышей, дворы, обнесенные каменной стеной или грудами булыжника. Деревеньки весьма убогие, бедные, но по крайней мере из окон вагона выглядят аккуратными. Как заметила Наташа, связки хвороста лежат у крестьянских изб, словно они из драгоценной древесины, прутик пригнан к прутику. Масса повозок и упряжек лошадей и ослов. Люди в бесформенных ватниках. Еще очень рано, но крестьяне уже проснулись. Один возится у кучи хвороста, другой трудится в поле, третий двинулся в путь, понукая осла, натужно тащащего телегу.
Вдоль полотна по узким тропинкам катят велосипедисты. У переездов их целые тучи. Старики, дети, женщины с грудными детьми за спиной. В общем, все на колесах, но велосипедных. Машин, вообще механизмов, не видно. Кое-где пашут, и делается это на животных: буйволах, ослах, лошадях. Они передвигают плуг или борону, а рядом идут крестьяне.
Работа делается не спеша, чинно, размеренно. Бросаются в глаза непонятные одиночки. Дикая степь, а посреди нее высится человек. Как он туда попал и зачем – загадка. Или еще одна фигура: старичок роется в канаве. До горизонта не видать ни поселков, ни жилищ, ни живой души. Третий одиночка на огромном вспаханном поле что-то долбит тяпкой. Потом новое явление: посреди жидкого леска стоит человек и внимательно смотрит на журчащий рядом ручей. Любуется?
Тем временем в купе стучат. Открываем, на пороге топчется человек и говорит:
– Я – начальник ресторана. Вы покушали? Нет? Пошли со мной.
Привел в вагон-ресторан. Накрыл нам стол. Еда очень понравилась.
Хинган с его холодом и кружащимися в воздухе снежинками уже давно позади. Теперь вокруг поля. Приближаемся к столице провинции Хэйлунцзян Харбину, городу, который когда-то был русским.
Харбин – первый по-настоящему крупный город, который мы увидели. Увидели, естественно, мельком. Он поразил невероятными развалюхами, живописной неопрятностью, забитостью велосипедами и людьми. Удалось заметить и русский колорит: массивные каменные здания, луковичные купола православного собора, трамвайные рельсы, совсем как где-то на Красной Пресне. Но все это потертое от времени, пыльное, тусклое и тонущее в пестром бедламе типично китайских кварталов: низенькие домики за каменными изгородями, сохнущее на шестах белье, иероглифические вывески.
В Харбине, как и на всем пути следования, на перрон, где останавливался московский поезд, китайцев не пускали. Их любопытные глаза зыркали на нас из окон вокзальных помещений, из щелей привокзальных изгородей, из стоявших по соседству составов. Милиционеры тоже украдкой посматривали в нашу сторону, хотя и делали вид, что поглощены несением караульной службы на перроне.
Любопытные взоры сопровождали нас повсюду. При виде московского поезда люди прекращали работу на полях, тормозили извозчики, с открытыми ртами глазели на нас мальчишки, игравшие до этого у железнодорожного полотна. Кое-кто растерянно улыбался, другие указывали в нашу сторону пальцем, третьи приветливо махали руками.
Поезд трогается, и мимо проносятся заводы, фабрики, деревни, поля. Предприятия нещадно дымят, на полях копошатся люди. Проезжаем районы, где добывается нефть, выпускается промышленное оборудование. На корпусах предприятий, на зданиях вокзалов мелькают лозунги, которые китайцы любят еще больше нас. Славословий в адрес Мао Цзэдуна уже почти не осталось, в основном предлагается отдать все силы осуществлению курса нового руководства на модернизацию Китая. Кое-где висят призывы учиться у рабочих Дацина, нефтеносного района в провинции Хэйлунцзян. Этот лозунг сохранился еще с времен «культурной революции».
Провинция Гирин. Пейзаж мало изменился. Те же поля, заводы и чахлая растительность. Лесов не видно, деревца хрупкие и невысокие. Чанчунь – столица провинции, автомобильный центр. Города не видно, он в стороне.
Вечером прибываем в столицу следующей провинции – Ляонин, город Шэньян (бывший Мукден). На перроне – ставший уже привычным нарядный лоток, забитый десятками видов водки, вина и коньяка, редкими для Москвы консервами и сладостями. Местные власти то ли не досмотрели, то ли так было положено, но по перрону мчались толпы китайцев. Они, видимо, спешили на поезд, к которому надо было пройти через туннель на нашем перроне. С баулами, сумками, корзинами в руках, запыхавшиеся от быстрого шага и даже бега, они тем не менее стремились хоть разок взглянуть в нашу сторону.
Еще одна ночь, и мы уже под Пекином. За окном населенные пункты и поля. Здесь уже совсем тепло. Деревья покрыты нежной листвой, на грядках зеленеют лук, сельдерей, чеснок. На переездах в глазах темнеет от велосипедистов. Природа все такая же, как и севернее, скромная. Правда, на горизонте угадываются причудливые очертания гор, придавая пейзажу определенный колорит.
Многие поля поделены на квадраты, порой микроскопические. Бросается в глаза контраст между деревнями. Одни состоят из полуразвалившихся лачуг, другие – из аккуратненьких кирпичных домов под оранжевой черепицей, на крышах – антенны.
Повсеместно вдоль насыпи вырыты в земле прямоугольные ямы различной площади. Нам подсказывают, что китайские крестьяне переносят землю на свои поля, чтобы обогатить истощенную почву. Прямо на полях, тянущихся вдоль насыпи, виднеются холмики земли. На них помещены куски белой или цветной бумаги, придавленные камушком. Местами холмиков великое множество. Проводники говорят, что это могилы. Так крестьяне хоронят родичей. Становится немного не по себе.
Пекин встречает лабиринтом маленьких домов за каменными оградами, узких, кривых переулков, заваленных грудами хлама, корпусами предприятий, на горизонте виднеются столбы высотных домов.
Раннее утро. На перроне приятно, воздух по-весеннему свеж, небо голубое, сияет солнце. Подкатывает носильщица с деревянной тележкой с высокими бортами, с помощью посольских товарищей водружаем на нее поклажу.