Осколки старого мира

— Я поняла, — хмуро перебила его девушка, — Ближе к сути и меньше занудства.

— Первое постараюсь, а вот вторая задача кажется трудновыполнимой, — хмыкнул чародей, — В общем, человеческий мозг — одна из самых совершенных машин в этом мире. Но даже на нее можно повлиять извне. Нервный импульс в мозгу — это электричество. И разряд молнии, выступающий моим основным оружием, — точно такое же электричество. Грамотно направив разряд, можно искусственно простимулировать те или иные отделы мозга, заставив человека думать, чувствовать и воспринимать не то, что он бы думал, чувствовал и воспринимал в противном случае.

Он развел руками:

— Конечно, процесс довольно хаотичен. Но я упорядочиваю его, добавив контроль вероятностей, чтобы воздействие проявилось именно так, как мне надо. Именно это я сделал с Джавдетом: я простимулировал центр подчинения в мозгу, заставив его воспринимать меня как вожака, волю которого нельзя оспорить или не подчиниться ей. Только благодаря этому он помог нам проникнуть в крепость, и только поэтому мы успели тебе на помощь до того, как халиф приступил к изнасилованию.

Иоланта сверлила его взглядом и не говорила ничего. И чем дольше она ничего не говорила, тем сильнее Килиан нервничал. Он чувствовал себя преступником на суде.

В ожидании неизбежного смертного приговора.

— Скажи хоть что-нибудь, — не выдержал ученый.

— Поправь меня, если я где-то не так поняла, — голос чародейки был холодным, как льды мифического Севера, — Ты искалечил разум человека, превратив его в безвольного раба, и теперь имеешь наглость утверждать, что в ЭТОМ есть что-то хорошее? Что ЭТО может быть хоть чем-то оправдано?!

— С одной-единственной поправкой, — поморщился он, — Я искалечил разум врага. Врага, которого в любом случае пришлось бы убить в ходе боевых действий. На войне нет недопустимых средств.

С тихим звоном треснул еще один кристалл. Этот звон, подобно погребальному звону колоколов по его душе, напоминал о том, о чем Килиан предпочитал не вспоминать. Ведь тот солдат не был первым. Ведь к началу войны Килиан уже имел в своем распоряжении испытанную методику. И не все, на ком он ее испытывал, были для него настоящими врагами.

Жертва во имя науки. Тогда она казалась ему оправданной.

— Это неважно, — покачала головой Лана, — И знаешь, почему? Для них мы сами — точно такие же враги. Как бы ты отреагировал, если бы так поступили с тобой? Или со мной?! Это ты тоже оправдаешь, потому что «ну, это ж враг»?!!!

— Не оправдаю, — серьезно ответил чародей, — Но не удивлюсь.

— Не удивишься, — передразнила девушка, — Потому в мире и творится черт знает что, что вы сами делаете то, что осуждаете, когда это делают другие. Ты не хочешь, чтобы причиняли вред твоим близким, но думаешь ли ты о том, что каждый человек — чей-то близкий? И что неплохо бы тогда перестать делить людей на важных и неважных и понять, что важен ЛЮБОЙ человек?

— И что ты предлагаешь? — спросил в ответ Килиан, — Не сражаться с тем же халифатом? Пусть творят с нами что хотят, зато мы сами останемся чистенькими? Это так не работает, Лана.

— Не считай меня идиоткой! — возмутилась чародейка, — Да, я понимаю, что это война. Что на войне подчас приходится убивать. Но есть граница между тем, что делать приходится, и тем, что делать недопустимо даже на войне. Или хочешь сказать, что если мы одержим победу, ты пойдешь насиловать женщин Халифата? А что, враг же!

— Не сравнивай, — поморщился он, — Все-таки здесь есть принципиальная разница…

— Конечно, есть! — перебила его девушка, — Это еще хуже. И мне жаль, если ты этого не понимаешь. Это значит, что я ошибалась в тебе, Кили.

Она вдруг стала тереть рукой свои губы.

— И мне противно, что такой человек, как ты, поцеловал меня.

— Извини, — вздохнул юноша.

— Не извиню. Пока ты не поймешь, за что именно надо извиняться.

— Лана, послушай…

— Да иди ты! Я ненавижу тебя, понял?!

С этими словами она разорвала связь.

Тэрл не знал, о чем говорили чародеи, но из поведения Иоланты вывод был очевиден. Не договорились.

— Идем, — даже не глянув на остальных, Лана направилась прочь.

Если честно, здесь Тэрл был однозначно на стороне Килиана. Эжени попросту не понимала всей серьезности поражения. Он — понимал. Он видел, что эта война серьезнее всех, происходивших со времен Заката. Он знал, что у этого исследования огромный потенциал. Солдаты, которые не рассуждают, не ставят под сомнения приказы и без страха идут на смерть, — и все это не за счет долгих лет муштры, а за счет одной короткой процедуры. И это даже если забыть о возможности вербовки пленных без страха, что враг зашлет своего диверсанта. Воспользовавшись этой технологией в полную силу, можно было выиграть любую войну.

К сожалению, Иоланта была, на взгляд Тэрла, слабым звеном их группы. Ее идеализм, ее ранимость, — все это делало ее уязвимой. Вынуждало полагаться на защиту таких, как он.

По мнению гвардейца, это отчетливо отдавало лицемерием.

И это было проблемой. Потому что для командира гвардии очень важно было иметь возможность в полной мере полагаться на всех своих людей. Недопустимо, чтобы кто-то оказался неспособен выстрелить, упал в обморок или попросту не был готов использовать любые доступные средства для победы.

Иоланта должна была измениться. И если она не готова была сделать это сама, её следовало заставить.

Но во время перехода заговаривать с кем-либо Тэрл не собирался. Нужно было преодолеть как можно большее расстояние за дневной переход, и только дурак стал бы растрачивать дыхание на праздную болтовню.

То, что они шли через земли Порчи, не волновало его. Он понимал, что Порча может представлять для них опасность, но понимал также, что ничего он с этой опасностью не сделает. С невидимой угрозой пусть разбираются чародеи, а не воины.

Твари Порчи — это уже ближе. Но единственная пока что встреченная тварь, которую Килиан окрестил Дозакатным словечком «зомби», не особенно впечатляла. Нечувствительность к боли стала неожиданностью, но удар в голову обезвредил зомби без особых проблем.

Пару часов спустя путешественники столкнулись еще с одной тварью. Выглядела она грозно: пятиметровое сегменчатое тело, десять паучьих лап, вытянутая голова с впечатляющими жвалами, напоминающими жука-оленя.

Однако это было единственное, что она делала грозно. Едва показавшись, тварь с громким шипением поднялась на дыбы, но солдаты в ответ вскинули винтовки. Шквальный огонь разнес на части коричневатый панцирь, разбрызгивая во все стороны белесую жидкость, заменявшую этому существу кровь.

Килиан присвоил ему имя «инсектоид».

А вот от стаи чешуйчатых птиц, в которых ученый с непонятным восторгом опознал «псевдоархеоптериксов», было решено укрыться под густыми ветвями громадной ели. Уж очень большая была стая, да и существа, атакующие с воздуха, всегда были крайне неудобными противниками.

Солнце уже постепенно клонилось к закату, когда ученый вдруг остановился.

— Подождите, — сказал он.

Внимательно оглядевшись, он подошел к корням огромного дуба. Дубу этому было явно не меньше нескольких веков; ствол его не смогли бы обхватить все они, выстроившись вокруг него и взявшись за руки, а ветви уже не могли держаться на весу.

Но не сам дуб интересовал ученого. Торопливо раскопав землю у корней, он продемонстрировал окружающим ржавую железную табличку с какими-то непонятными письменами.

— Вот оно. Это один из Дозакатных языков. На нем говорили в Восточной Империи, соседней Народной Земле и нескольких государствах помельче.

— И что тут написано? — осведомился Тэрл, сильно сомневавшийся, что находка имеет какую-то ценность, кроме исторической.

— Гмундн, пятьдесят километров. Похоже, это дорожный знак. До Заката тут была автострада… Ну, нечто вроде дорожного тракта для скоростных перевозок.

Тэрл огляделся. На дорожный тракт это место походило меньше, чем никак. Такой же лес, как и везде вокруг. Поистине, самым страшным и разрушительным оружием было и оставалось время.