Страница 34 из 39
Мы с Ляргусом вздохнули с облегчением, все были живы, и судя по всему здоровы. Скоро мы будем их встречать, устроим праздник, но в первую очередь выслушаем их рассказ обо всём, что с ними произошло. Самое главное, что они возвращаются, выполнив то, что должны были сделать.
Мы с Ляргусом выпили за то, что бы наши друзья скорее вернулись домой, и я отправился, на правах хозяина, распорядиться подготовить праздничный вечер. После этого, захватив с собой Яргуста, мы отправились на встречу возвращающихся друзей.
Вечером, когда все удачно вернулись домой, мы сидели за столом, ели вкуснейшую еду, запивая её вином, и разговаривали о том, что уже было и том, что ещё только будет. В этот раз в застолье принимали участие, помимо Странника и его учеников, Ляргус и Яргуст, ну и конечно я. Когда все утолили голод и жажду, наступило время серьёзного разговора обо всём, с чем столкнулись Странник и его ученики, как пережил встречу с собственным отцом Кувай и что всем нам придётся сделать за ближайшие годы.
Я слушал рассказ Странника о том, что пришлось пережить в столице, насколько глубоко пустила корни в столице серая немощь, и вдруг поймал себя на мысли, что с тех пор, когда принёс в Сегурию маленького Кувая, я сильно изменился. Поневоле став домоседом, я незаметно для себя превратился в очень осторожного, практически трусливого старика, склонного к обидчивости и мнительности. Эта мысль мне очень не понравилась, и я хотел просто отмахнуться от неё, но не тут-то было, она вцепилась в меня, словно пёс в сахарную косточку и ни за что не хотела отпустить меня, а только злобно огрызалась, показывая то, насколько низко я пал. Я понял, что так просто эта мысль меня не оставит, смирился и стал, по своему обычаю анализировать положение вещей.
Анализ показал, что для ходящих-по-мирам крайне вредна оседлая жизнь. Дело в том, что нахождение в постоянном движении, когда на тебя обрушивается лавина впечатлений, не позволяет страхам, а вместе с ними и греховным чувствам и мыслям захватить тебя, им для этого просто нет места. Однако, стоит ходящему-по-мирам на более-менее длительный срок задержаться на одном месте, как тут же он подвергается агрессии страха. У него портится характер; он становится слишком осторожным, мнительным; ему начинает казаться, что на его авторитет кто-то покушается. Вот к таким неутешительным выводам пришёл я, слушая рассказ Странника и анализируя своё поведение в последние годы.
Неужели я стал стариком? Всё во мне противилось этому. Ещё бы, ведь стариком я себя никогда не ощущал, да и возрастом был намного моложе того же Странник, не говоря уж о Ляргусе. Нет, мне просто нужна хорошая встряска и я опять стану прежним, решил я для себя и переключил своё внимание на рассказ Странника, который в это время рассказывал о глубоко засекреченном плане Повелителей по противостоянию Серой империи.
Тут у меня произошёл всплеск обидчивости, который я тут же постарался задавить в самом зародыше. Это произошло, когда мне стало ясно, что Ляргус с самого начала был в курсе этого плана. Обиду вызвало, что мой старый Учитель не посчитал нужным посветить в этот план меня, а предпочёл использовать в тёмную. Я тут же постарался взять себя в руки, включив сознание, которое тут же пришло на помощь, напомнив мне о том, как я использовал в своё время Странника. Мне тут же стало стыдно, зато обида на Ляргуса прошла практически мгновенно. Я прекрасно понял, что Ляргус не имел права посвящать в тайну Повелителей никого, даже меня, так что обижаться не на что.
Дальше, когда Странник стал рассказывать о посещении Обсерватории, я весь превратился в слух. Ещё бы, Страннику удалось то, что до сих пор не удавалось никому из Повелителей на протяжении многих тысячелетий. Теперь, благодаря вылазке Странника с учениками, мы знаем об Обсерватории несравненно больше, чем за всё предыдущее время. Всё, что рассказал Странник, а я всё же думаю, что он рассказал далеко не всё, что знал, было настолько интересно, что я слушал рассказ, затаив дыхание, боясь пропустить хотя бы слово.
То, что Странник, закончив свой рассказ, рассказал далеко не всё, было понятно. Все мы, в той или иной мере что-нибудь недоговариваем – каждый имеет право на личные тайны, однако у меня после его рассказа осталось небольшое разочарование, словно тебя подразнили чем-то ужасно интересным, но так и не дали. Например, он ни словом не обмолвился о том, что с ним было при прохождении испытания в Обсерватории, и куда он ходил, пока ученики его ожидали возможности попасть в столицу. Но, тут уж ничего не поделаешь, пока сам не захочет, не расскажет.
Однако всё, что рассказал Странник до этого, оказалось всего лишь цветочками, ягодки появились, чуть позже, когда он чуть-чуть приоткрыл перед нами свой план борьбы с серой империей. Слушая его спокойный уверенный голос, я совершенно забыл, что Странник утаил от нас часть информации, столь грандиозен был этот план.
Даже то, что он открыл нам его, правда в самых общих чертах, говорило о том, что он нам вполне доверяет. Сначала он повторил своё убеждение, что для борьбы с Серой империей привычные для нас методы борьбы неприемлемы. Её серое воинство почти не имеет страха смерти; судя по всему, на них наложено какое-то заклятье, притупляющее инстинкт самосохранения, поэтому прямые стычки с ними малоэффективны. Это враг, который способен на время отступить, но не способен сдаться. Их командиры, не задумываясь, гонят на убой всё новые и новые полчища своих воинов, совершенно не считаясь с потерями, поэтому, если начнётся большая война, а тогда нам поневоле придётся в неё вмешаться, мы либо проиграем, либо должны уничтожить всё население Серой империи.
Не надо думать, что те, кто управляет Серой империей злобные тупицы; нет, они отнюдь не глупые люди и не тупые маньяки, которые творят зло ради любви к злу. Судя по тем командирам армии вторжения, с кем мне с Джоном удалось пообщаться, это вполне здравомыслящие люди, которые очень ясно представляют свои цели. Мы же пока не имеем представления, чего они хотят, в чём цель их экспансии. Мы пока имеем только самые общие представления о нашем противнике, поэтому в ближайшее время воевать нам с ними не следует.
С этими словами Странника я был полностью согласен, лишь одно его предложение вызвало некоторые сомнения. Его слова о возможной победе над Серой империей через поголовное истребление её населения, вызвали в душе какой-то, совсем не свойственный мне гуманизм. Этого ещё не хватало, раз они враги пускай либо сдаются, либо пусть погибают. Однако проклятый гуманизм во мне вовсе не собирался сдаваться без боя. Он начал навязчиво теребить мою совесть, которая стала пробуждать во мне сомнения, примерно такого плана: врагов надо уничтожать, а разве можно убивать женщин и детей, которые ни в чём не виноваты? Совесть заставила меня воспользоваться паузой, которую сделал Странник, что бы задать вопрос, которому я постарался придать нейтральную форму. Он звучал примерно так: Ты, что реально полагаешь, что мы способны уничтожить всё население Серой империи?
Странник с каким-то удивлением посмотрел на меня, затем с минуту помолчал и, наконец, заговорил. То, что он сказал, заставило меня посмотреть на себя с определённой долей стыда. Я вдруг увидел, насколько я изменился за эти годы моего сидения в вотчине. Да, домоседство дурно влияет на ходящих-по-мирам. Во что я превратился? Никогда прежде я не был жесток, а тем более кровожаден, а тут позволил себе допустить мысль о поголовном уничтожения населения огромной империи. Я вдруг увидел себя со стороны, и то, что я увидел, мне крайне не понравилось. Я увидел какого-то мелочного злобного старика, готового для достижения собственных целей, пусть даже самых, что ни наесть благородных, погубить целый мир. Мне стало ужасно стыдно от того, каким я стал. Нет, так не годится. Надо что-то делать.
Обычно человек, переживший стыд, испытывает некое неудобство, общаясь с человеком, который вольно или невольно пробудил у него это чувство. В моём случае было всё совсем наоборот. Вместо стеснения, которое, что греха таить, всё же сначала посетило меня, однако очень быстро сменилось чувством благодарности к Страннику, который сумел ненавязчиво показать мне, во что я превратился. Вслед за благодарностью пришло чувство освобождения, словно я долго находился в закрытом помещении и вдруг вышел наружу. Я понял, что с этого момента ещё один барьер между мной и Странником рухнул; мы ещё на один шаг стали ближе друг другу.