Страница 42 из 51
Мне очень хочется поскорее в Москву, чтобы доказать тебе, что я перестал быть свиньей, и чтобы ты меня снова любила. Ты, наверное, все еще очень обижена на меня? Помнишь, как я приехал из Сочи, а ты засмеялась, увидев меня, и ушла заниматься? Наверно, все будет так же и в следующий раз? Ведь ты в Москве и ничего не забыла. Это ж надо было мне быть такой свиньей!
Только когда я уехал, осознал, как ты мне нужна. Ты, наверное, думаешь, что я тоскую просто так, по дому. Честное слово, я бы не поехал в Москву 10 лет, если бы ты была здесь. Что-то я совсем разнылся! Натуля, ты на меня не обращай внимания, все-таки пиши немного, ладно? А то я совсем захирею, уже и не верю, что увижу тебя».
Женя – Наташе. 4 февраля 1969 года: «Как бы хотелось быть вместе с тобой, хотелось, чтобы ты могла увидеть Сингапур. Пусть мне тяжело здесь, но все-таки я нахожусь в экзотическом, интересном мире, а ты, бедненькая, сидишь за дипломом, одна, ничего вокруг не меняется. Та же комната, те же соседи, на дворе холодина. Я бы, конечно, был счастлив перенестись из многокрасочного Сингапура в морозную Москву, лишь бы оказаться рядом с тобой».
Женя – Наташе. 4 февраля 1969 года: «Проводили ребят в Москву. Меня не отпустили. Смирился, но… Сейчас они летят домой, завтра будут в Москве. 8 (или 7) февраля ты вернешься из дома отдыха, и тогда они с тобой увидятся. Напиши, как это будет».
Женя – Наташе. 8 февраля 1969 года: «Извини, что я надоедаю тебе. Вчера отправил 3 письма, и вот опять потянуло поговорить с тобой. Все мысли все время о тебе. Как подумаю, что еще год до свидания с тобой – становится жутко… А ведь мог бы сейчас быть с тобой. Но, может быть, даже хорошо, что меня не пустили на каникулы – второй раз уезжать в Сингапур без тебя я бы не стал».
Наташа – Жене. 10 февраля 1969 года: «Женечка, здравствуй! Вот уже прошло 2 дня, как я вернулась из дома отдыха, так что снова могу начать писать письма. В доме отдыха я получила переданные Мамой письма от тебя, где ты пишешь, что Саня Михневич должен приехать в Москву и что ты знал, что в феврале у тебя каникулы.
Признаться честно, мне было несколько неприятно узнать от тебя, что ты знал об этих каникулах, а в письмах и перед отъездом сокрушался так «искренне» о марте 1970 года. И тем более несколько странно мне показалось, что при твоей тяге в Москву ты не смог вырваться хотя бы на полмесяца, тем более что у тебя еще действителен билет в один конец.
Ну, да ладно. Я, кажется, слишком увлеклась этой темой. Конечно, работа – прежде всего. Вернувшись с Юлькой из дома отдыха, я по телефону узнала, что Саня Михневич уже в Москве. На следующий день он мне вручил весьма растерзанный и экстравагантный портфель, передал письма и отдал кольца, часы.
Все, что я поняла из письма, выполню, но не сразу. Кольца и часы почтой пересылать опасно, поэтому я сообщу в Сочи и буду ждать оказии. Большое спасибо за присланное, почти все по размеру, кроме брюк – они годятся лишь в рейтузы.
Встретив Саню в институте, мы с Ольгой пытались вытянуть из него максимум информации о вас, однако он был немногословен и сообщил нам только, что в Наньяне неплохие (в смысле шикарные) француженки.
Саня очень худой и выглядит неважно, так что мне кажется, что вы идете не по тому пути, как надо было бы. Нужно прежде всего питаться, а все остальное – это ерунда, только при наличии излишков. При испорченном желудке не будет нужно никакое барахло. Но это вы решайте сами».
Наташа – Жене. 10 февраля 1969 года: «Женя, еще раз тебя предупреждаю, не напрягайся на покупках (во всяком случае, для меня), здоровье дороже».
Женя – Наташе. 14 февраля 1969 года: «До чего же хочется домой! Все эти восточные удовольствия осточертели. Хочется лечь, заснуть и проснуться в следующем январе… Безумно жаль, что Новый год я встретил в такой дали от тебя. Ведь это наш с тобой любимый праздник! Представляю, как было бы здорово встретить Новый год в Москве, где снег, мороз и по-настоящему праздничная атмосфера. Хотя, если ты была бы здесь со мной, вся эта атмосфера не имела бы никакого значения… Самое же ужасное то, что и следующий год мы встретим на огромном расстоянии друг от друга…
Я все чаще и чаще ругаю себя, что согласился уехать от тебя в эту экзотическую тмутаракань. Когда вернусь к тебе, все уже будет по-другому. Ты будешь работать, у нас не будет комнаты. Ты изменишься, да и я тоже. Собственно, я уже стал другим. Гораздо более серьезным».
Женя – Наташе. 22 февраля 1970 года: «Только неделю назад от тебя были письма, а ощущение такое, что прошла уже вечность с момента их получения… Скучаю, считаю дни – вот главное содержание моего существования здесь».
Женин дневник. 27 февраля 1969 года: «Как вечер, охватывает страшная тоска по дому. Как они там? Зачем же я остался?! Что это мне даст? Не для того ведь дается жизнь! Счастья и так немного, зачем же лишать себя того, что есть! Разве это жизнь? А может быть, закалю свой характер?»
Женин дневник. 8 марта 1969 года: «4 марта получил письма от родных, два – от Наташи. Она все получила, просит не заниматься подарками и пишет, что не может понять – как произошло, что я остался в Сингапуре, а мой сокурсник Михневич приехал на каникулы в Москву.
Если бы я сам знал, как все произошло! Но теперь уже ничего не исправишь. В ужасном настроении пошел на прием к послу. Решали два дня, но не пустили. Убедили-приказали. Что же, в армии служат три года, а здесь год, и все же Сингапур не армия. Успокоившись, написал Натуле письмо. Не знаю, как она его воспримет. На душе стало еще тяжелее».
Начало марта 1969 года: «Натуленька, здравствуй. Получил твое письмо от 10 февраля. Очень расстроился, очень. Даже трудно описать как. Но уже прошло некоторое время, я успокоился и могу писать. Давай во всем разберемся по порядку.
Я уезжал на год. Год – большой срок, и насколько он велик, я понял по-настоящему лишь здесь. Но тогда мы решили: я поеду, потому что мы уже не дети, мы уже семья, хоть и совсем маленькая, но семья, и нам, а прежде всего мне, нужно думать о будущем. Разве тебе нравилось, как я бездельничал неделями? От безделья я был и раздражительным, и грубым… да что там говорить. Представилась возможность: 1) выучить языки; 2) изучить интереснейшую страну; 3) заслужить, в конце концов, уважение людей, не через Папу, а самому, своей работой.
Может быть, не в этом счастье? Но ведь мы с тобой отучились пять лет в МГИМО, отдали, в конечном счете, немало сил, здоровья, чтобы выучиться. И теперь пора думать о будущем. Можно быть и мясником, не оставлять тебя ни на минуту и неплохо жить. Но для этого ли мы учились? Нет, конечно.
Поэтому мы с тобой и решили, что придется на год расстаться. Ведь кончаю я МГИМО, попадаю прямым ходом в МВТ – и все. 120 рублей, работа далекая от того, чтобы быть интересной. А другие, не лучше, не хуже нас… ну, в общем, ты все это, конечно, понимаешь.
Приехал я сюда. Нам сказали, что есть возможность провести каникулы в Москве этой зимой. Сказали ребята, а торгпред заявил: «Нет!». Но я знал, что в январе должен приехать посол и надеялся на то, что упрошу его.
Пойми мое состояние: отношения с ребятами вначале сложились неудачно, с языком не выходило, материалов для диплома найти не мог – состояние было ужасное. Я переживал и буквально жаждал удрать домой. Но шансов было мало. Что же я мог писать? Может, приеду, может, нет. Чтобы и тебя нервировать? Я не хотел этого делать. А перспектива остаться на год была вполне реальной, и я со страхом думал об этом сроке. И писал об этом.
Приехал посол. Я побежал к нему. Он сказал: «Я прошу тебя остаться. Организуется советское посольство. Людей не хватает. Обстановка сложная (это, действительно, не дома, как может быть кажется из моих писем), нужна помощь. Я говорил в Москве с зам. министра высшего образования Софинским – он разрешил мне оставить вновь прибывших для работы в посольстве. Вот такие дела». Это были его слова. Я возразил: «Но у меня жена, у меня экзамены, у меня прописка, комната – все это». На это посол ответил: «Ты знал о том, что у тебя есть жена, когда ехал? И ты знаешь, где ты учишься? Это ваша первая, но не последняя разлука (надеюсь, последняя), это заграница, а не шутки. Не поездка в Сокольники, откуда – сел на метро и дома». Вот и все. Разговор дальше не имел смысла.