Страница 7 из 46
У Скалапино недавно вышла огромная монография “Корейский коммунизм”. По поводу цены Скалапино пошутил: “Если бы у меня не было авторских экземпляров, то мне было бы трудновато купить даже одну книгу собственную”. И, правда, стоит она около 40 долларов. Эта книга – результат его 20-летней исследовательской работы по Корее. Я пока эту книжку не читала.
За завтраком было удобно отдать и письмо Георгия Федоровича. Когда речь зашла о Георгии, Скалапино дал ему очень приятную для нас характеристику, которую можно коротко выразить одной фразой: “He is a very able man” (“Он очень способный человек”). Летом Скалапино будет в Москве (примерно 1–6 июля, в том числе в моем институте).
Завтрак в результате разговоров продолжался часа 3, в итоге Скалапино предложил нам встречаться таким же образом периодически для обмена мнениями. А на следующий день позвонил Александру Ивановичу и сказал, что ему очень понравилась наша встреча. Мне это было приятно, ибо до поездки в университет я чуточку волновалась. Понимала я, конечно, в разговоре не все, но такое непонимание до конца английского иногда даже выручает…
Пока для меня вопрос поездок в Беркли остается открытым по двум обстоятельствам: нужно докончить работу, что потребует еще не 1 месяц, а главное, у нас нет машины, а в Беркли иначе ездить ужасно трудно. (3 автобуса, крайне нерегулярные, тогда как на машине туда ехать около часа). Нужно искать выход… Но было бы начало, а оно уже есть.
Папуля! Из твоего предыдущего письма узнала, что ты болел. Береги себя. Не переоценивай свою закалку. Летом, видимо, опять будет жарко. Взяли бы вы с мамой отпуск и поехали бы в “Лесные поляны” или в Прибалтику (еще лучше), просто чтобы сбежать от жары, ведь ничего хорошего она не дает вашему здоровью. Берегите себя. Ладно? Ради меня хотя бы, и живите весело, ходите везде. Я очень рада, что вы ходите в театры и т. д. Обо мне не волнуйтесь. Все нормально.
За щавель спасибо. Здесь его нет (по крайней мере, я не обнаружила), поэтому я использую шпинат, а в качестве кислоты – лимонный сок добавляю в суп. От уксуса мы здесь вообще отказались, везде, где он нужен, идет лимон. Правильно, мамик?
Юре и Ленчику большой привет. И всем-всем привет. И учитывайте небольшую деталь: обилие впечатлений не притупили мою память, мое сердце, а наоборот. Я здесь в каком-то смысле одна, так же как и все мы, ибо я без вас, далеко, не дома.
Целую вас, мои родные. Будьте осторожны везде, берегите себя.
Целую,
Мамочка, папочка! Здравствуйте!
Получила в прошлый вторник 22 мая вашу почту, правда, письмо было только от папы от 14 мая, и еще получила Юлькино письмо, очень теплое, я даже от нее не ожидала. Из папиного письма узнала ваши новости. Так мне стало обидно, что гости не смогли прийти к Вовке на день рождения. Как-то всегда у него с его праздниками получается что-нибудь не так, и мое поздравление он получит очень поздно. С поздравлениями у меня здесь целая проблема. В одну почту пишу и, кажется, что очень рано, а когда пишу в другую, получается смехотворно поздно, даже неудобно. А сейчас изменилось расписание почты и наши прошлые письма задержались в Вашингтоне, так что к следующему дню рождения Вовка получит мою открытку с 26-летием!
За эту неделю ничего особого у нас не произошло, была только одна интересная встреча в воскресение: американец (китаист по образованию) пригласил нас к себе в гости, а потом мы ездили в Chinatown обедать. По телевизору начался фестиваль под именем Хичкока (режиссер фильмов ужасов). Вот, пожалуй, и все из области интересного.
Хотя недавно я задумалась, как человек быстро ко всему привыкает и перестает обращать внимание на очень необыденные для него вещи. Сейчас я нечасто обращаю внимание на то, какое красивое у нас консульство, резная дверь, холл, как во дворце, ковры в коридоре. Поэтому так важно первое впечатление (это касается главным образом неодушевленных предметов, природы).
Я вспомнила ту первую ночь, когда мы въезжали в Сан-Франциско из аэропорта, Green-street, заполненную небольшими особнячками, которые представлялись крохотными замками-виллами, заборчик и калитку нашего консульства, очень красивую входную дверь, которая ассоциировалась с дверью в сказку; зеркала, мрамор, витой металл, хрустальные фонарики в холле; странный, на первый взгляд буржуазно-респектабельный лифт с раздвигающейся решеткой-дверью; первая квартира, где мы ночевали, хотя для той ночи, можно сказать, “утревали”, ибо пришли мы к себе примерно в 7 утра.
Так вот, первое время я все время ахала про себя, видя все это. А сейчас глаз ко всему присмотрелся, привык и редко на все это реагирует. Даже когда я смотрю в свое огромное окно с потрясающим видом на залив, меняющийся от погоды, от времени суток, от тумана, от дня недели (так как по выходным он усеян белыми яхтами), у меня возникает только одна эмоция, сильная, порой захватывающая: “ах! как красиво”.
Я почему-то сравниваю эти красоты со своими относительно недавними впечатлениями от природы в “Лесных полянах” летом. Вид из моего окна – то наше поле, помните, перед окнами III корпуса. Я редко задумываюсь, что этот вид удивительно красив, но действие его на меня было очень сильным, это поле имело надо мной хорошую родную власть.
Я вполне согласна с утверждением о том, что американская природа величественна, а русская – более лирична. Может быть, это мои национальные впечатления, т. е., возможно, американцы видят лирику в своей природе так же, как русские в своей. Я, по крайней мере, все время ловлю себя на той мысли, что американскую природу со всеми ее достоинствами я воспринимаю как декорацию, а наше Подмосковье в моих глазах и душе – как живой организм. Ну, это все философия. Завтра вторник, должны прийти ваши письма.
Итак, сегодня, 29 мая, получила ваши письма. Твое, мамуль, от 7 мая, а папино от 3 мая. Так что видите, что такое почта, неделю назад еще я получила папино письмо от 14 мая.
Папуль! Ты мне пишешь опять, что мое молчание вызывает нежелательную обиду у Ф.И., Г.Ф., И.С. Как мне это больно! Ведь, действительно, такое непонимание может произойти только на столь большом расстоянии. Ведь я всем написала письма, и это далеко не все. Мне очень тяжело хоть на минуту подумать, что И.С., Ф.И., Г.Ф. – люди, которыми я очень дорожу, могут упрекнуть меня в забывчивости (я имею в виду “с глаз долой, из сердца вон”). Это абсолютно несправедливо. Я еще раз повторяю, что никакие новые впечатления, ничто на свете не может меня оторвать от людей, которые делали и делают мне столько добра, которые стали мне очень близкими. Не помнить об этом, это все равно, что потерять саму себя.
Я написала всем письма в первых числах мая, в конце апреля, когда еще не прошло и двух месяцев моей жизни здесь. Не писала им раньше, так как считала и считаю не совсем удобным описывать И.С. или Г.Ф. свои week ends, свои будни, все мелочи, непрофессиональные, дилетантские впечатления и эмоции. Тем более что в перспективе мне предстояли, и они состоялись, встречи и беседы с людьми, которые действительно могут заинтересовать моих руководителей. И все это я описала подробно и Ф.И., И.С., и Г.Ф.
Они даже не представляют, как я сейчас мечтаю, именно мечтаю, оказаться на какой-нибудь самой ординарной конференции или семинаре в нашем отделе, на которые мне в Москве было часто так лень вставать и ехать. Но обо всех этих мыслях и чувствах моих здесь мне даже как-то стыдно написать, например, Игорю Степановичу.
И еще я не хочу, чтобы вы впадали в такое заблуждение, что эти два месяца были насыщены сплошным фонтаном впечатлений и радостей. Да! У меня все хорошо и в порядке. Но, если честно, это были 2 довольно трудных месяца в моей жизни, полной перестройки – климата, расписания, где-то даже стиля жизни, обязанностей, новых ситуаций и т. д. А еще очень непроста перестройка языка. Вы, мамик, папуль, меня поймите правильно. Ведь хорошо – это не значит легко, просто, без напряжения. И Сан-Франциско для нас – это не туристическая поездка… И если бы у вас был видеотелефон, о котором ты, мамуль, пишешь, то вы все, что я так коряво и нескладно написала, прочитали бы на моем лице.