Страница 7 из 12
А сон тот – в глубине души
Того, кто тайну бережёт,
Того, кто спрятан в темноте,
Того, кто слышит ветра гул
В полночный час…
Тут Никитична задумалась, подбирая рифму. Я ей помог:
– Среди акул…
– Нет! – не согласилась Никитична, но предложить что-то иное в рифму никак не могла.
– «Лорд Байрон прихотью удачной облек в унылый романтизм и безнадежный эгоизм26». Байрон вроде бы не утонул, а только простудился в море? Значит, это не он. Пиратов не хватает в стихотворении, Джека Воробья. И ничего-то я не понял насчёт будущего из твоего экспромта. И надеюсь, что сие творение не потерянная устрашающая часть «Сказания о Старом мореходе» Кольриджа?
– Байрон? Кольридж? Я уж и не помню таких. Перечитать надо бы. Столько лет утекло! Следующее стихотворное прорицание, возможно, станет бойче по стилю. Погода влияет на стих, – тут дискурс Никитичны стремительно переменился под действием временных турбулентностей. – Будущее? После того, как всё хорошо, бывает совсем нехорошо. Циклы Кондратьева27, волны Эллиота28. Даже пятиклассник найдет закономерности и посчитает… Новое время идёт, покой кончился, слышу, как солдаты шагают и земля дрожит… Достаточно нам метафизического! Тебя ждёт в опочивальне свежее печенье, пирожки и мандарины.
Насчет варёного, печёного и сладкого Никитична оказывалась всегда права. Будущее готовим мы сами, как пирожки в духовке, – такой эмпирический вывод напрашивался при взгляде на то, что можно было съесть. Мистика существует там, где есть непонимание происходящего. Я был в шаге не только от своей опочивальни, но и от марксизма, когда вспомнил предание, что в позднее советское время над улицей, сквозь невидимый замок, был протянут алый транспарант с лицами трёх бородатых классиков марксизма-ленинизма и белой краской выведенным лозунгом «Народ и партия едины!» И теперь, поднимаясь по лестнице вверх, обитатель или визитёр замка, в недоумении испытав легкое головокружение, проходил сквозь голографический след диалектических материалистов, что, несомненно, влияло на общий настрой и логику мыслей. Обреталась суровая собранность, появлялась революционная решительность, брови хмурились, появлялось желание давить буржуев. «Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг»29. Далее, по мере спирального движения, визитёра настигало мучительное разочарование в смысле коммунизма или же банальное отрезвление, природа которых таилась в беспрерывных возмущениях пространства-времени внутри вертикальной оси башни.
Со странными чувствами я вошел в свою комнату. Столько всего неясного! Моя судьба приостановилась, чтобы выбрать новое направление в изменившихся обстоятельствах. Что будет? Всё перестраивается? Новая школа? Новые друзья? В моей опочивальне, похожей на своей форме на крест, в глубине одной из частей, висело большое зеркало – в нём я мог видеть себя в полный рост. Я подошел к зеркалу: лицо казалось бледным и грустным, неподвижным, глаза были темны и печальны. Интересно, как выглядит мой брат? Похож на меня? Весел и добр? Я даже представил, как мы впервые встречаемся, он стоит передо мной и говорит:
– Привет, Ваня! Я Генри, твой брат. Матушка сказала, что вчера предупредила тебя.
– Да-да, привет, Генри! Я и не знал, что у меня есть брат! А ты?
– И я не знал ничего о тебе до вчерашнего дня. И почему такая тайна, тоже не знаю.
Я сел за уроки, и это отвлекло меня от грустного. Через полчаса постижения коварной алгебры, источника ночных кошмаров, я огляделся, надеясь увидеть на столе, в привычном месте, пирожки и мандарины, но, к удивлению, ничего там не было. Странно! Я посмотрел по сторонам и заметил тарелку с одним пирожком и вазу для мандаринов на одной из полок шкафа. Ваза была пуста. Забывчивость не была подругой Никитичны. Пришлось вернуться к злополучной алгебре, в виде иррациональных уравнений ползущей по бумажным страницам. Перелистывая страницы задач и формул, боковым зрением я заметил метнувшуюся тень – я повернулся в её сторону и никого не обнаружил: комната была пуста.
Я взял тетрадь с учебником и сел на широкий подоконник: вид города с высоты действовал на меня по-особому, отвлекая и немного погружая в мечты. Медленно ползли автомобили, подобно рекам; прохожие по берегам городских рек тоже преодолевали неподвижность.
Кто-то стоящий на тротуаре вызвал во мне чувство любопытства. Я взял небольшую подзорную трубу с подоконника и стал наводить резкость: пожилая женщина смотрела на меня – я не мог этого не заметить, – её взгляд остановился именно на мне. Я ощутил подкативший страх и мурашки, ползущие по рукам и лицу, потом волну чего-то теплого и неприятного – лицо старухи расползалось в гадкой улыбке и беззвучном смехе, она подняла руку, тыча в меня пальцем. Я не мог отвести от неё взора, точно был околдован. Я видел её глаза и лицо – всё же остальное погружалось в белёсый туман.
Моя голова закружилась, тело обмякло, и сознание померкло…
Я пришел в себя лежа на кровати. Был вечер. Мать, с испуганным лицом, сдерживала слёзы:
– Что же это за напасти? Что случилось?
– Я видел на тротуаре старуху – она, как это ни странно, тоже видела меня и указывала пальцем. Я смотрел в её глаза и упал в обморок.
– Что-о? – закричала матушка, смотря на деда. – Я сойду с ума! Откуда она такая?
– Кто-кто? – передразнил дед матушкину интонацию. – Правнучка Вия какая-нибудь. Никитична, ты что слышала?
– Это всё чёрные мужи30 околачиваются окрест. Те самые, которые вечор31 за Ванюшей шныряли. Не унимаются. Днесь32 они, чай33, привезли Алёну Ивановну к стенам нашим, чтобы она им порассказала опосля34, что о нас понимает. И как сюда прокрасться. Так я теперича35 думаю… Серафима, ты же знаешь Алёну Ивановну! – обратилась Никитична к матери с волнением. Испытывая сильные чувства, Никитична переживала возвращение к уже давно забытому, архаичному языку.
– Так Алёна Ивановна – сущая ведьма? Не думала о ней так!
– Значит, так и есть. И ты в опасности, – утвердительно сказала Никитична.
– Ничего-то эта Алёна Ивановна не сделает. Руки коротки. Давно она захаживала сюда? – спросил дед.
– Две недели тому назад, – припомнила матушка.
– И что она тут оставила? – поинтересовался дед. – Живо вспоминайте!
– Вспомнила… Полную сумку яблоков36! – отозвалась Никитична.
– Кто их ел? Осталось что? – спросил дед.
– Ох, я, дура старая, недоглядела! Перевела их все на начинку для пирожков и Ванюшу угощала свежими. И сама ела, – каялась Никитична.
– И я пробовала, – прошептала матушка. – Что будет с нами?
– А меня не угостили, ох, вредные женщины! Обошли? Где мой пирожок? Я один тут такой? Ага! – весело заметил дед, показывая, что не верит ни в какие чары.
– Никитична, ты говорила, что оставила мне пирожок, печенье и мандарины. Я нашел только пирожок и съел – ничего другого не было, – вспомнил я.
– Кто-то съел, – тихо пробурчала старуха. – Кто-то съел… Ещё и Петровича потчевала…
– Ух ты! Петрович тоже околдован! – смеялся дед. – Также есть загадка с неизвестным! Мать, ты давно свои ловушки проверяла?
– А что? – удивлённо матушка посмотрела на деда.
26
Александр Пушкин. «Евгений Онегин» (1823-1830), глава 3, строфа 12.
27
Циклы подъёмов и спадов мировой экономики продолжительностью 48-55 лет.
28
Теория волн Эллиота делает попытку описать процессы в развитии общества и финансовых рынков.
29
Александр Блок. Поэма «Двенадцать» (1918).
30
Мужчины в зрелом возрасте.
31
Вчера.
32
Ныне, теперь.
33
Вероятно.
34
Впоследствии.
35
Теперь.
36
Это архаичная форма.