Страница 17 из 30
И все-таки они дважды пролетали. И оба раза я даже не успевал вскинуть ружье, а он успевал и вскинуть ружье, и выстрелить дуплетом, но все-таки убить и он не успевал. Дикие голуби пролетали со скоростью стрижей.
На обратном пути, нисколько не смущаясь неудачей, он наломал десяток початков кукурузы, прибавил к ним примерно столько же увесистых баклажанов и, таким образом заменив охотничью добычу ее вегетарианским вариантом, деловито уложил все это в багажник, и мы поехали назад. По дороге он мне рассказывал о роскоши правительственных охот, куда он допускался в качестве опытного егеря и куда он нередко прихватывал с собой дядю Сандро в качестве другого опытного егеря, хотя, я думаю, дядя Сандро разворачивал свои способности несколько позже, во время охотничьих пиршеств.
...Одним словом, сколько я его ни уговаривал, он не соглашался не только передать экземпляр постановления, но даже показать его издали отказывался. Конечно, я мог ссылаться на то, что оно существует, но если уж они засекретили, они могут и будут отрицать его существование.
Через день, встретившись с дядей Сандро, я ему пожаловался на то, что внук Тендела не хочет дать мне экземпляр постановления о козлотурах. Мы сидели в конце "Амры" и пили кофе.
-- Попробуйте уговорить, -- попросил я дядю Сандро.
-- А оно тебе очень нужно? -- спросил он у меня, делаясь серьезным.
-- Могут с работы выгнать, -- сказал я и в двух словах изложил ситуацию.
-- Попробую, -- сказал дядя Сандро, отставляя свою чашечку, -- хотя от твоей работы мало нам пользы...
Это был намек на то, что я ему ни с пенсией не помог, ни с получением страховочных денег за дом, ни с другими, более мелкими услугами.
С этим мы расстались. Но не успел дядя Сандро встретиться с внуком Тендела, как тот сам мне позвонил.
-- Ты ничего не слышал? -- спросил он взволнованно.
-- Нет, -- сказал я, и почему-то в голове у меня мелькнула безумная мысль, что засекреченные козлотуры сбежали из совхоза и тем самым рассекретили постановление.
-- Большего горя со дня смерти дедушки я не знал... -- дребезжал его голос в трубке. (Бедняга Тендел объелся на юбилее своего собственного столетия и отдал богу душу.)... Моего спаниеля украли... Я тебя умоляю, найди мне дядю Сандро, он всех в городе знает... Любые деньги... Пусть найдет...
Через два часа, во время обеденного перерыва, я их свел, и дядя Сандро, выслушав его внимательно и указав в мою сторону, сказал:
-- Дашь ему документ -- найду твою собаку. Не дашь -- не буду искать...
-- Дядя Сандро, как я могу, -- заныл внук Тендела. Но недаром он был представителем охотничьего клана, да и перепелиный сезон был в разгаре.
-- Чего ты боишься? -- добил его дядя Сандро. -- Председатели колхозов давно подтерлись твоей бумагой... А он в случае чего скажет, что в колхозе достал...
-- Ладно, -- угрюмо согласился внук Тендела, -- ищите как можно быстрей... Если похититель вывезет его из города, потом не найдем.
-- Если собака в городе -- найдем, -- сказал дядя Сандро, и мы расстались.
На следующий день он пришел ко мне в редакцию с шевелящейся сумкой "Эр Франс" в руке.
-- Все в порядке, -- сказал он, -- звони этому бездельнику, пока его собака не нагадила мне в сумку.
Платон Самсонович взглянул на шевелящуюся сумку, как бы угадывая связь между ее содержанием и теперь уже далекой, как юность, эпопеей козлотура.
Я позвонил внуку Тендела.
-- Жив-здоров? -- спросил он. -- Заходите в здание и проходите прямо в уборную! -- крикнул он по-абхазски и положил трубку.
И вот мы с дядей Сандро, поднявшись по мраморной лестнице, прошли по одному из коридоров. Указав мне на конец коридора, где была расположена уборная, сам он остановился вначале у одного из кабинетов, куда он должен был зайти, как он сказал, по одному дельцу.
-- Обменяетесь, зайди за мной, -- сказал он, передавая мне трепыхнувшуюся сумку "Эр Франс".
Я пошел по коридору мимо кабинетов, двери которых иногда были обиты кожзаменителями, рядом с которыми обыкновенные двери, покрытые только серой краской, выглядели обделенными сиротами. Как и всякий учрежденческий коридор, этот коридор логически кончался туалетом, куда я и зашел.
Через несколько минут я услышал в коридоре шаги, дверь в уборную распахнулась, но вошел совсем другой для заведующих отделами и членов коллегий... Ах ты, моя золотая! Чувствуешь -- Он протянул руку навстречу качнувшееся к нему взвизгивающей сумке, но тут я напомнил:
-- Сначала постановление.
Продолжая протягивать одну руку к сумке, он другой рукой вынул из внутреннего кармана пиджака лист бумаги и, протянув, кивнул мне:
-- В кабинке прочтешь.
Я отдал ему сумку и закрылся в кабинке. Это было то, что мне надо. В подлинности документа у меня не было никаких сомнений. Мне стало весело и хорошо. Что ни говора, видно, власть бумаги все еще сильна в каждом из нас.
Пока я просматривал секретный документ, за дверью кабинки раздалось чмоканье поцелуев и визг ошалевшего от радости спаниеля.
Удовлетворив первый любовный порыв, внук Тендела вспомнил, что он все-таки работник управления сельского хозяйства. Он снова водворил собаку (кстати, крайне недовольную этим) в сумку "Эр Франс" и с трудом замкнул змейку, частями вжимая внутрь вырывающееся тело собака.
-- Я сейчас повезу ее домой, -- сказал он и, знаками показав мне, чтобы я не сразу следовал за ним, вышел из уборной, мурлыкая песенку.
Через минуту, пройдя по коридору, я открыл дверь кабинета, в который прошел дядя Сандро. Это был отдел госзакупок. Дядя Сандро сидел у стола спиной ко мне.
За столом сидел пожилой человек с серебристой лисьей сединой, очень аккуратный, подтянутый, доброжелательный. Увидев меня, он улыбнулся мне, не прерывая разговора я в то же время показывая, что мой визит замечен и он приглашает меня присесть яд один из стульев, стоящих вдоль стены. Я продолжал стоять, чтобы не затягивать пребывание здесь дяди Сандро.
Разговаривая с дядей Сандро, он частью рта время от времени улыбался мне, показывая, что не забывает о моем присутствии, и как бы прося извинения, что не может сразу замяться мной.
Говорил он тихо, но на перекатах течения беседы голос его начинал отчетливо журчать.