Страница 5 из 7
Староста Витя Селин и я лихо щелкали задачки с эпюрами. И у меня возникла идея. Я была еще та авантюристка! – жизнь же веселее, если добавить игры.
– Витюха, а не поможем ли мы нашим коллегам с ровными извилинами решать задачки? Бутылка от строителей и шоколадка от наших, а?
– А чо! – я за!
– Йес, сэр! Время пошло! Люська, лови клиентов!
Грассиха сбросила книгу с живота, потянулась, спустила ноги с кровати и пригрозила в обычной манере с использоваием любимого словечка, которое ей, как у Эллочки-людоедки заменяло многие слова:
– Ну, Светка, смотри, подведете – я вам такую жопу устрою!
– Ну, спасибо! И тебе того же – тем же местом по тому же месту, курочка ты наша!
Грассиха накликала клиентов, мы зарядились пахать, а девки полегли на кроватях. К десяти часам стол был уставлен «валютой». Мы с Витюхой заработали восемь бутылок портвейна, семь шоколадок и махонький пражский тортик.
Девки соскочили с лежбищ, нажарили картошки и мы вдоволь повеселились. Разошлись, когда перепели все песни и поплясали под Дина Рида и «Джонни» Марлен Дитрих.
Живописи, рисунку и скульптуре мы учились один день в неделю у заслуженного художника Казахстана Кенбаева, огромные картины которого в стиле грековцев, были в Художественной Галерее. Кенбаев к нам относился как отец. Однажды повел на стадион, где тренировались спортсмены перед олимпиадой в Мехико, где мы делали зарисовки. И мы балдели от мужеподобных Тамары и Ирины Пресс, Валерия Брумеля и других чемпионов мира. Полдня провели на трибуне возле поля. Кенбаев выдал деньги и наши тяжеловесы Боря Бойко и Тулендэ притащили авоськи с кучей пирожков и лимонадом.
На занятиях по рисунку и живописи писали натюрморты, обнаженную натуру, старались передать силу и слабость мышц, морщины, красоту молодого тела.
Проекты по архитектурному проектированию, я переделывала по нескольку раз, натягивая новый подрамник, постоянно метаясь в поисках вариантов, пока сокурсники мусолили свое единственное решение. Делала все быстро и азартно. И однажды меня занесло в обалденный экстрим с подачей фасадов. Полезла в какой-то оранжевый цвет, пыталась потом исправить, но картинка непоправимо приобрела цвет детского поноса. Девки балдели!
К вечеру, когда я свой шедевр запорола окончательно, появился Вовочка Экк с подрамником. Высокий, с пышной шевелюрой красивый мальчик всегда сомневался. И уговорил меня:
– Светик, помоги, не знаю что делать, – запорю!
Ну что ж, потренируюсь на Вовочке, свой проект не спасти, потащу к Туманяну на растерзание. И я сделала такое, что Вовочкин проект засверкал!
Утром мы предстали перед мэтром. Моя подача – жуткое фуфло, но деваться некуда! Интересно, как он меня умоет? Лезу под гильотину.
Туманян, давая задание на проект жилого дома, говорил:
– Я вам завидую! Вряд ли вам придется еще раз проектировать индивидуальный дом, где можно раскрыть свои способности в наибольшей степени. У нас не принято строить такое жилье, мы зажаты рамками градостроительных стандартов. Так что проявите фантазии, проект должен быть шедевром архитектуры.
Я и запузырила шедевр, который на первом просмотре Туманян похвалил. У меня была отличная планировка дома с мансардой, атриумом, бассейном, гаражом и спортзалом в цоколе дома, интересное ландшафтное решение. А подачу фасадов запорола. Туманян непременно опозорит меня перед всеми, раз понесло овцу рогами на ворота. И я не полезла с проектом первой, нутром чуя, что нахожусь в глубокой дыре.
Туманян смотрел проект Люды Трубачевой. Красивый и элегантный, он делал из консультации спектакль, наполненный убивающим наповал сарказмом, острым юмором или похвалой. Трубе досталось. Туманян радостно потешался:
– Коллеги, обратите внимание на проект, и скажите, кто хочет жить в комнате в два с половиной метра на шесть? Это же не комната! – это коридор, душечка!
Не дожидаясь ответа от полыхаюшей и каменеющей Трубы, продолжил:
– Господа, а я бы построил этот дом! И поселил в него автора, водил бы экскурсии, чтобы показать, каково ему там живется. И что это за туалет такой махонький, дорогуша, а?! – да туда же русская красавица Марь Иванна не влезет со своими роскошными формами! Придется, милочка, поднапрячься и все исправить, иначе…
Когда я сунулась со своим подрамником, то уныло ждала, пока Туманян с неописуемым изумлением все рассматривал, а все старались удержаться от смеха. Потом он начал:
– Проект отличный! – но!
Это он сказал со страдальческим нажимом, и замолк. А потом выдал со смаком, так, что захихикали все:
– Эт-то что Вы тут намешали, милочка?!! – потрясающий образец полнейшей, классической безвкусицы! Это даже неприлично_ – такую пошлость изобразить. Я огорчен! – переделать! И чтобы никаких сюр и прочих измов!!! Оттачивайте вкус в классике! Я не понял, что Вы хотели сказать этой подачей? – объясните, наконец!
– Извините, Юлий Богданович, занесло! – абсолютно согласна – пошлтина и безвкусица, исправлю.
Настала очередь Вовочки. Туманян любовался. Однако, вздохнув, сказал:
– Да-а! Прошу обратить внимание на контраст между проектным решением и безупречной подачей фасадов. Вот так надо работать кистью! А остальное исправляйте – это не архитектура!
Боря Бойко ржал, зная, что подачу Вовочке делала я, способная на безумную пошлость. Капля меда от Туманяна Вовочке все же подсластила мою бочку дегтя. А я все потом переделала и получила пять с плюсом. Урок не прошел даром, на всю жизнь запомнила!
ОТЕЦ
В сороковом году мои родители, которые жили в Хакасии в поселке ЦЗЗ, встретились и поженились. Мама моя Тоня Бугаева работала официанткой в столовой, отец Саша Харламов был бухгалтером. А в июне сорок первого года на площади возле громкоговорителя собрался народ и все узнали, что началась война! Вечером к Харламовым пришел военный и, козырнув, показал Саше какую-то бумажку и сказал: – Срочно собраться!
Саша собирал вещмешок, поглядывая на жену. Она сидела на кровати, выставив огромное пузо, сморкалась и тихо лила слезы. Он ушел на войну, оставив молодую беременную жену. После его ухода Тоня долго рыдала, потом собрала вещи и ушла жить к родителям бабе Оле и деду Евдокиму. Поняла одно – Саша ушел воевать и неизвестно, вернется ли с войны. Он ушел, как оказалось, навсегда. Судьба его круто изменилась и сломала ему, двадцатидевятилетнему, счастливо начавшуюся жизнь, разлучила с любимой женой, которая должна была родить и жить без его помощи. Я родилась 7 августа сорок первого года, в день Успения Праведной Анны, матери Пресвятой Богородицы, как им предсказала цыганка.
Как же горько было у отца на душе! Страшное предчувствие не покидало его всю дорогу до Тюмени, где он оказался в командном училище. Мама ждала моего отца до конца войны, но после победы он не вернулся, и вестей от него не было до сорок шестого года, когда мама встретилась с одним знакомым. Он сказал, что был с Сашей в концлагере в плену у немцев с сорок второго года:
− Союзники нас освободили. Может, он во Франции или Америке, многие так делали, возвращаться в Россию боялись, многих отправляли в лагеря. Эта новость была настолько неожиданной, что в нее было трудно поверить. Знакомого вскоре забрали в НКВД и увезли в неизвестном направлении, следом за ним отправилась жена. В сорок шестом году мама вышла замуж за Левого Петра Георгиевича, главного энергетика ЦЗЗ. Вскоре после этого она получила письмо от отца. Его тайком от Петра Георгиевича принесла баба Оля. Мама узнала, что отец находится на поселении в Печоре, куда был определен после госпроверки за то, что попал в плен к немцам. Мама наревелась вдоволь, прочитав письмо, но потом остыла и, хорошо все обдумав, приняла решение – поехать к отцу не захотела:
− Он хочет, чтобы мы со Светочкой разделили его судьбу? – не думаю, что ему от этого будет лучше. А нам каково? Нет уж, жизнь одна, у каждого своя судьба. Дочерью я не могу пожертвовать ради мужа. Прости, Саша!