Страница 13 из 19
Гаитэ покачала головой:
– Конечно, нет. Использовать яд в данном, конкретном, случае расточительная трата ценного ресурса. Вы можете запросто придушить меня гарротой в любой удобный для вас момент. Дешевле и эффективнее.
Император посмотрел на неё, задумчиво прижимая палец к губам.
– Откровенно говоря, услышав отзывы Сезара обо мне я просто потеряла аппетит, – призналась Гаитэ. – Моё положение так шатко и неясно, что о еде думается в последнюю очередь.
– Молодость, дитя моё, молодость. Лишь с годами начинаешь понимать, что нельзя пренебрегать ничем из того, что сможет пополнить запас твоих духовных или физических сил. А что касается вашего положения, то даю вам слово, что пока вы не попытаетесь предать моих интересов я буду блюсти ваши. Так что ешьте, душенька, ешьте. Фазаны восхитительны. А вино привезено из лучших виноделен Жютена.
– При всём уважении, не люблю вино, ваше высочество.
– Тогда налегайте на фазанов и фрукты. Попробуйте вот этот виноград.
Гаитэ покорно взяла протянутую ей тарелку с императорскими угощениями. Отказаться было бы невежливо.
– Я знаю, какие сплетни распускают обо мне и членах моей семьи наши враги. Мол, эти Фальконэ вероломны, им нельзя верить, они коварны, они жестоки. И все как-то забывают, что жестокость и вероломство мы проявляем лишь в ответ на такую же жестокость и вероломство в нашу сторону.
Здесь бы императору следовало бы произнести небольшой спич о том, что к друзьям Фальконэ относятся иначе, чем к врагам, да выходила маленькая неувязка – друзей у них не было. Только союзники и прихлебатели.
Алонсо откинулся на спинку кресла, устало прикрыв глаза:
– Когда поднимаешься на вершину горы, дитя моё, то видишь весь мир, а мир видит тебя. И всем, стоящим внизу, кажется, что это необыкновенно здорово – стоять выше всех. Тебе завидуют, на твоё место хотят попасть, а ты сам готов на всё, лишь бы не допустить этого. Потому что, когда стоишь на вершине, знаешь, с такой высоты есть лишь одна дорога – падение вниз. И это падение смерти подобно. Чтобы этого не случилось, ты готов заплатить любую цену.
Гаитэ слушала очень внимательно. Ей всегда было интересно, как рождается эта неуёмная страсть к власти? Ничего привлекательного для неё самой во власти не было. А Фальконэ будто целого мира мало?
Что движет их бесконечно алчущей, не способной насытиться, натурой? Почему им мало всего, сколько не дай?
– Никто не рождается чудовищем, душенька, никто. И хотя про моих детей, даже про Эффи, говорят, что они прямо из чрева матери выскочили с зубами и когтями, это не правда. Просто им приходится платить ту же цену, что и мне, за возможность остаться на вершине.
Гаитэ не знала, что ответить.
Не знала, должна ли вообще что-то отвечать? Ждут ли от неё этого? К чему эти странные разговоры?
– Выйдя замуж за моего сына, вы войдёте в нашу семью, станете её частью, ещё одним кирпичиком, укрепляющим цитадель. Наши интересы должны стать выше ваших.
Наконец она поняла, куда клонит старый интриган и греховодник, с трудом переводя дыхание от внезапно охватившего её гнева.
– Я поставлю интересы вашей семьи наравне с моими, но стоит ли мне так далеко заходить в своём лицемерии, чтобы объявлять их выше собственных? Вы этому поверите?
– Вольнодумство и дерзость не красят женщину. Я ожидал большего от воспитанницы Святого Ордена.
– Вам не по нраву искренность? Вы же прекрасно понимаете, что, если я сейчас с пеной у рта начну доказывать мою вам преданность – это будет ложью. Откуда такой преданности взяться? Вы уничтожили всю мою семью, всё наше имущество; ваши сыновья ненавидят меня за одно моё происхождение и только одно примиряет их со мной – чувство выгоды и осознание того, что, если что-то пойдёт не так, в любой момент меня можно будет бесцеремонно устранить.
– Подбирайте выражения!
– Я подбираю, – заверила его Гаитэ. – Вчера вечером я имела, нет, не честь, к сожалению, а огромное несчастие столкнуться с тем, кого столь опрометчиво попросила сделать моим мужем. Впечатление, оставленное им, крайне неприятное – настолько неприятное, что участь узницы в темнице уже не кажется такой страшной. Ваши дети необузданные, безнравственные и алчные чудовища…
– Молчать! – прорычал Алонсо, поднимаясь. – Вы, видимо, совсем ума лишились, что смеете так говорить со мной?!
– Я в полном рассудке, ваше величество, – дрожащим голосом проговорила Гаитэ. – Просто я хочу быть честной. Я не могу обещать вам преданности. Я не могу обещать вам отстаивать ваши интересы, если они будут диаметрально противоположны моим.
Алонсо смотрел на неё немигающим, змеиным взглядом:
– Хватит. Я не люблю, когда мне дерзят! Не будь вы женщиной, я бы взыскал за подобную дерзость, но, памятуя о том, кто вы и что у вас действительно может быть повод для недовольства… – Алонсом поморщился. – Сезар говорил, что вчера вы едва не подверглись насилию? Это был Торн?
Мгновение поколебавшись с ответом, Гаитэ спокойно встретила пронзительный, вопрошающий взгляд Алонсона:
– Видимо, Сезар что-то напутал. Ничего подобного я не припомню. Просто вчера немного заблудилась. Здесь так много комнат.
– Ну, и отлично. А в комнатах у вас ещё будет время разобраться, ведь вы останетесь здесь до самой вашей свадьбы. Вашу матушку уведомят о наших планах.
– Сомневаюсь, что она согласится дать родительское благословение.
– Ну, вы недооцениваете силу убеждений. У меня есть парочка аргументов, которые, я надеюсь, сделают нашу неукротимую тигрицу куда более сговорчивой, – перехватив испуганный взгляд Гаитэ, император вскинул руки в примиряющем жесте. – Я помню свои вчерашние обещания и вовсе не намерен угрожать. Напротив, сделаю выгодное предложение. Если Стелла проявит благоразумие, за свадебным столом мы будем пировать все вместе.
В это слабо верилось. Но о политическом гении Фальконэ тоже ходили легенды, так что – вдруг?
– Душенька, ваше дело развлекаться да хорошеть, чтобы в брачную ночь муж мог сполна насладиться вашей красотой. А все политические и прочие дрязги оставьте нам, старикам. И да, ещё – я бы хотел, чтобы, несмотря на ваше предубеждение против Сезара, вы попытались бы с ним помириться.
– У меня нет предубеждения против Сезара. И ещё вчера мне нравилось думать, что и он относится ко мне вполне дружественно, – со вздохом закончила Гаитэ, отодвигая от себя тарелку с едва надкушенным крылышком фазана.
– Лёгким человеком его не назовёшь, – согласился Алонсон. – Что ж? Если вы закончили завтракать, можете идти. Надеюсь слышать ваше имя только в связи с приятными слуху новостями, – сказал он, протягивая руку для поцелуя.
На бледном безымянной пальце, с отлично ухоженным ногтем, красовался перстень с кроваво-алым глазком, прикрывающим почти всю фалангу – знак неограниченной императорской власти, которой невозможно не подчиниться.
Глава 5
Краем глаза Гаитэ заметила тень, порывисто повернулась и оказалась перед лестницей, поднимающейся наверх из внутреннего дворика. Словно зачарованная, она положила руку на мраморные перила, почти до горяча разогретые жарким полуденным солнцем.
Наверху лестницы кружевом возвышалась аркада, казавшаяся смутно знакомой. Где она видела это место? Запах краски и гипса? Отсутствие мебели? С каждой ступенькой чувство, словно Гаитэ бывала здесь раньше, усиливалось, хотя она твёрдо знала, что пришла сюда впервые.
На втором этаже всюду после ремонта валялся мусор: деревянные балки, ведро с засохшей краской, сломанные молотки и мастерки. Тёмный длинный коридор освещался единственным чадящем факелом.
Словно молнией озарило – этот коридор она точно видела, но не наяву, а во сне! Зачарованная этим открытием, потерявшая чувство реальности Гаитэ брела вперёд, будто кто-то невидимый вёл её за руку.
Вот она, та самая дверь!
Едва толкнув её, Гаитэ вздрогнула от скрипа несмазанных петель. С удивлением осмотрела мебель, незамеченную во сне: открытые кофры, разбросанные стулья, полусорванные со стен гобелены. Канделябр с обломанными, оплывшими свечами, наполовину оплетённый паутиной.