Страница 9 из 12
Евгений Евстигнеев и его молодая жена, только что потратившая свой первый гонорар на модную и красивую одежду для мужа.
– А вы помните свадьбу?
– Плохо. Помню только, что играли ее в квартире моей мамы, потому что я же ушла от отца, обидела его. И еще помню, что в такси мы забыли голубой отрез на свадебное платье. Ночью мы искали этого таксиста, нашли, и платье было спасено. Даже не помню, кто из гостей был.
Из подарков, не блиставших роскошью, она запомнила, пожалуй, самый смешной – от актера Владимира Кашпура, дружившего с Евстигнеевым еще со времен Нижнего Новгорода. Артист подарил новобрачным пластмассового пупса, к животу которого ленточкой привязал одеколон «Жди меня». За ним тогда гонялись все модницы.
ВЛАДИМИР КАШПУР – Это была не объявленная свадьба, а домашние посиделки. Женя спросил меня: «Придешь?»– «Приду», – сказал я. Денег не было, ну я и купил куклу с одеколоном. Свадьба была тихая. За столом – все свои: папа и мама Гали, певец Марк Бернес. Но он не пел, с Женей все разговаривал, рассказывал о съемках. А на Жене был серый костюм в полоску, он готовил и подавал к столу. Он вообще очень хорошо готовил. Галя над ним подтрунивала.
Еще Волчек помнит, как не было денег, как кочевали с одной съемной квартиры на другую и как она возила Жене, попавшему в больницу с дифтеритом, калорийные булочки за 10 копеек. На апельсины денег не было.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: – Смешно, что он лежал в боксе, где было разбито стекло, так что ни о какой изоляции не могло быть и речи. Глупые мы были. Ничему не придавали серьезного значения – ни деньгам, ни заразным болезням.
Необыкновенная легкость бытия этой пары имела конкретную арифметику. Молодожены получали по 690 рублей старыми деньгами в «Современнике», из которых половина уходила на уплату за съемную комнату, другая половина – на продукты и коллективные гулянки.
Непьющая Галина Волчек на одной из вечеринок юного «Современника»
– Интересно, почему вы не взяли фамилию Евстигнеева?
– Так вопрос не стоял. Актеры обычно оставляют свои. Да мне и в голову такое не приходило.
– А вас никогда не смущало его провинциальное происхождение?
– Нет, что ты. У нас были очень хорошие, светлые и ровные отношения. Хотя история «Пигмалиона» мне была не чужда.
– Вы хотите сказать, что, как доктор Хиггинс, сделали своего мужа?
– Ну не совсем так, хотя ситуация была похожа. Женя, например, говорил: «Беленый суп». То есть по-нашему – со сметаной. Мыло с парфюмерной отдушкой называл «духовым». Тенниску на молнии – бобочкой. Да много всего такого.
– Вы, девочка из приличной семьи, стеснялись его дикости?
– Никогда! Никогда! За всей этой дикостью, нет, дикость – не то слово. Я видела, чувствовала его талант.
– Старались переделать, перекроить на свой лад?
– Он был таким талантливым, что неизвестно, кто кого переделывал и кто на кого влиял. Он ли на меня, что позволял прикоснуться к своему таланту, быть рядом? Или я на него со своими методами?
Но как бы она сейчас ни взвешивала, чьи заслуги при взаимном воспитании больше, она, конечно, пыталась изменить супруга, слепить его внутренний и внешний образ. Так, на первый свой киношный гонорар она купила Жене в комиссионке полное облачение – костюм, плащ, шляпу и в довершение коробку французских галстуков. Кстати сказать, каким бы чудовищным и безвкусным ни казался его костюм, он умел его носить шикарно, как будто именно для него одного он и был сшит самым дорогим московским портным.
Впрочем, мануфактурной отделкой образа дело не ограничивалось. Волчек, смеясь, вспоминает, как заставляла мужа прочесть «Войну и мир». Женя добросовестно брал книгу в руки несколько раз, но так и не мог одолеть и трети. Доходило до таких ссор, что самому Толстому было бы неловко: что своим творением он ставил под угрозу семейное счастье. В данный момент семья Волчек – Евстигнеева была несчастлива по-своему.
В конце 50-х годов она не подозревала, что в 1994-м использует личный опыт по ваянию чужого образа в спектакле «Пигмалион». Во всяком случае, воспоминания из семейной хроники доставят ей радость и она будет говорить артистам: «А вот Евстигнеев в этот момент, я помню…»
1956
{МОСКВА. ШКОЛА-СТУДИЯ МХАТ}
– Чего ты дрожишь? – шепчет ей кто-то.
Она смотрит на свои колени – они действительно дрожат.
– Да ты водки выпей. Даже во МХАТе все пьют. Мне ребята рассказывали. Рука с протянутой четвертинкой.
Сначала Москва узнала артистку Галину Волчек. Во всяком случае, о ней сразу же заговорили, как только она сыграла в «Вечно живых» Нюрку-хлеборезку – свою самую первую роль. В 1956 году ей было 22 года, а выглядела она на все 40.
– Грим такой? – спрашиваю ее.
– С одной стороны, грим, а с другой…
С другой – такое внутреннее состояние, что не поверить в ее возраст и подлый опыт невозможно. Вот Нюрка – очень странная, препротивная внешность. Большие, вывернутые губы, родинка над губой, на носу… Прическа высокая, накладная и взгляд – тяжелый, наглый, уверенный. Поэтому с эвакуированной интеллигенткой она обращается бесцеремонно, тон ее не предполагает возражений. Личность омерзительная, но магнетизма невероятного – на нее все время хочется смотреть.
То, что она – острохарактерная актриса, было ясно уже в институте.
ЛЕОНИД ЭРМАН, директор театра «Современник»: – Я учился на постановочном факультете и дружил с Галиным курсом. Она меня не замечала – я был ординарный студент, а она уже тогда выделялась. Чем? Всем выделялась – яркая была, а на сцене – смешная, всегда с подтекстом, умная. Я оформлял их дипломный спектакль «Хитроумная влюбленная» Лопе де Вега. Галя там замечательно играла.
Скромный студент не догадывался, что в 58-м году станет завпостом молодого «Современника», а в 89-м – его директором.
«Вечно живые». Сцена из спектакля
Она говорит, что на премьере «Вечно живых» боялась выходить на сцену до обморока. И в это очень трудно поверить – такая спокойная безнаказанная уверенность шла от ее Нюрки. На первом спектакле опытные люди порекомендовали Волчек лучшее лекарство от зажима – водку.
– Чего ты дрожишь? Выпей. Во МХАТе тоже пьют, мне рассказывали, – заговорщически шепнул ей кто-то и протянул четвертинку. Волчек, зажмурив глаза, делает большой глоток и с удивлением смотрит на стеклотару – она выпила почти все.
ГАЛИНА ВОЛЧЕК: – Да, я выпила почти всю бутылку. Заглотнула, как удав, минут за десять до выхода на сцену. Как же меня развезло. Нет, я даже не успела опьянеть и не шаталась. И текст не забыла. Только в сон меня потянула эта водка. Не помню, как доиграла.
Можно ли осуждать актеров за употребление «успокоительного лекарства», если знаменитый Евгений Лебедев из ленинградского БДТ, будучи артистом со стажем, не мог играть Рогожина в «Идиоте», не приняв за кулисами 250 грамм коньяку? Он утверждал, что только после этого достигал нужной степени раскованности на сцене и имел очень хорошие отзывы. Только из одного этого примера можно сделать вывод, что общих правил на сцене не существует: от алкоголя одним вред, другим – очевидная польза.
«Вечно живые», Нюрка-хлеборезка – Галина Волчек