Страница 49 из 73
Стоп! Констанция замерла перед закрытой дверью кухни. Нужно взять себя в руки. Проявить сострадание. Хотя бы попытаться. Она пригладила волосы, мысленно прочла молитву, перекрестилась и открыла дверь.
Из печи пахло свежим хлебом; на деревянной колоде лежал большой, наполовину разрубленный кусок свиной корейки и топор для мяса. Кроме гостьи, в кухне не было никого. Взглянув в окно, Констанция заметила Уильяма, стрелявшего из лука по мишени.
Аромат хлеба, мяса и дров, сверкающие кастрюли и сковородки на стенах – вся привычная домашняя обстановка казалась оскверненной самим присутствием этой ужасной женщины, которая стояла недалеко от двери с матерчатым саквояжем в руках, настолько грязным, что не было видно рисунка на ткани. Платье Вирджилии было почти таким же замызганным; в наброшенной на плечи шали зияли рваные дыры. «Да как же ты посмела…» – снова пронеслось в голове у Констанции.
Вирджилии Хазард было уже тридцать семь лет. Когда-то довольно пышнотелая, теперь она сильно похудела и была почти истощена. Ее квадратное лицо со следами перенесенной в детстве оспы приобрело желтоватый оттенок; запавшие глаза смотрели безжизненно. От нее исходил запах немытого тела и еще чего-то не менее омерзительного. Хорошо, что Бретт уехала в город за покупками вместе с кухаркой, подумала Констанция. Она могла бы просто растерзать Вирджилию. Констанции и самой хотелось это сделать.
– Зачем ты пришла?
– Я могу подождать Джорджа? Мне нужно его увидеть.
Каким же слабым стал ее голос. В нем больше не было той грубой надменности, которую всегда с таким отвращением вспоминала Констанция. Заметив в глазах Вирджилии боль, она вдруг ощутила бурную радость, которая тут же сменилась стыдом, когда лучшая часть ее натуры все-таки взяла верх.
– Твой брат уехал в Вашингтон, он теперь будет работать на правительство.
– О… – Вирджилия на мгновение закрыла глаза.
– Как же ты посмела явиться сюда после всего того, что случилось?
Вирджилия наклонила голову, словно принимая и обвинение, сквозившее в вопросе, и гнев, который Констанция не могла скрыть.
– Можно мне сесть? – сказала она. – Я неважно себя чувствую.
– Ну, садись, раз так… – после некоторого колебания ответила Констанция.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, она машинально шагнула к колоде, где лежал топор, и положила ладонь на рукоятку. Вирджилия тяжело опустилась на табурет; движения ее были замедленны, как у древней старухи. Констанция вдруг с ужасом поняла, что ее пальцы сжимают топор, и быстро отдернула руку.
Уильям снаружи издал радостный вопль и помчался к мишени, чтобы выдернуть три стрелы из нарисованного на доске бычьего глаза.
– Это тот же, что был у тебя в апреле? – спросила Констанция, кивнув на саквояж. – В котором ты унесла все мое лучшее серебро? Мало того что ты опозорила эту семью почти всеми вообразимыми способами, так ты еще и обокрала ее. Воровка!
Вирджилия сложила руки на коленях. На сколько же она похудела за это время? Фунтов на сорок? Или даже пятьдесят?
– Мне нужно было на что-то жить, – сказала она.
– Возможно, это и причина, но не оправдание. Где ты жила с тех пор, как ушла отсюда?
– В разных местах, мне совестно об этом рассказывать.
– А вернуться в этот дом у тебя совести хватило.
На глазах Вирджилии выступили слезы. Не может быть, подумала Констанция. Она видела, как Вирджилия плачет, только один раз – когда умер ее чернокожий любовник.
– Я больна, – прошептала Вирджилия. – У меня жар и очень кружится голова, ноги совсем не держат. Я думала, что упаду в обморок, когда поднималась на холм от станции. – Она тяжело сглотнула и наконец сказала главное: – Мне просто некуда больше пойти.
– А как же твои распрекрасные друзья-аболиционисты? Не берут тебя к себе?
На губах Констанции помимо ее воли появилась кривая усмешка, а вместе с ней снова пришло жгучее чувство стыда. «Ты должна остановиться», – сказала она себе. На этот раз упрек подействовал. Бесчеловечно так вести себя с тем, кто просит твоей помощи, решила она, тем более что гневом уже ничего не добиться. В конце концов, перед ней сидело сломленное существо, которое нуждалось только в ее милосердии.
– Нет, – наконец ответила Вирджилия. – Больше не берут.
– И чего же ты хочешь?
– Просто уголок, чтобы немного пожить. Отдохнуть, поправиться. Я хотела молить Джорджа…
– Я же сказала: он теперь служит в Вашингтоне.
– Тогда я буду умолять тебя, если ты этого хочешь, Констанция…
– Замолчи! – Констанция отвернулась и закрыла глаза, а когда через минуту снова посмотрела на Вирджилию, ее суровое лицо уже было спокойно. – Ты можешь остаться, – сказала она, – но ненадолго.
– Хорошо.
– Самое большее – на несколько месяцев.
– Хорошо. Спасибо.
– Джордж не должен ничего знать. Уильям видел, как ты пришла?
– Не думаю. Я была осторожна, а он – слишком занят стрельбой…
– Завтра я уезжаю к мужу и беру с собой детей. Они не должны тебя видеть. Поэтому до нашего отъезда ты будешь оставаться в одной из комнат для прислуги. Таким образом, я буду единственным человеком, кому придется лгать.
От этих едких слов Вирджилия поежилась, но Констанция, как ни старалась, все-таки не могла сдержать кипевшую в ней ярость.
– Если Джордж узнает, что ты здесь, он наверняка прикажет тебя выставить, – добавила она.
– Да, наверное…
– Бретт сейчас живет с нами. Пока Билли в армии.
– Я помню. Хорошо, что Билли воюет. И то, что Джордж вернулся на службу, тоже хорошо. Юг крайне нуждается…
Констанция схватила топорик и хлопнула им плашмя по деревянной поверхности колоды.
– Вирджилия, если ты скажешь еще хоть слово из всей этой идеологической дряни, которую ты выливала на нас год за годом, я сама тебя выгоню, немедленно! Может быть, у кого-то и есть моральное право высказываться против рабства и рабовладельцев, но не у тебя! Ты вообще не можешь судить никого и никогда!
– Прости… Я сказала не подумав. Мне очень жаль. Я не…
– Вот именно, ты «не». Мне и без того будет непросто убедить Бретт согласиться на твое присутствие здесь, ведь, пока меня нет, хозяйкой в Бельведере остается она. Твое счастье, что Бретт добрый и достойный человек, иначе я бы даже просить ее не стала. Но ты должна обещать мне, что не будешь обсуждать мои условия…
– Обещаю.
Констанция стукнула по столу кулаком:
– Ты должна принять их все!
– Да…
– Или же ты уйдешь той же дорогой, которой пришла. Я понятно выразилась?
– Да. Да. – Вирджилия еще ниже наклонила голову и невнятно повторила: – Да.
Констанция снова закрыла глаза, по-прежнему борясь с растерянностью и гневом. Плечи Вирджилии задрожали. Она плакала, сначала почти беззвучно, потом громче. Это было похоже на подвывание животного. И когда Констанция торопливо прошла к задней двери, чтобы убедиться, что она закрыта достаточно плотно и сын ничего не услышит, у нее сильно закружилась голова.
Глава 29
– Я призываю вас обоих ответить честно и прямо, как в день Страшного суда…
Снаружи вдруг послышался шум, и чьи-то громкие голоса почти заглушили речь его преподобия мистера Сакстона, пастора местной епископальной церкви. Орри, стоявший рядом с Мадлен в своем самом лучшем – и самом жарком – костюме, бросил быстрый взгляд в сторону открытых окон.
На Мадлен было простое, но элегантное летнее платье из белого батиста. Рабам с плантации дали выходной и предложили послушать церемонию с веранды. Там собралось около сорока молодых мужчин и женщин. Домашним слугам, которые считались привилегированной кастой, разрешили находиться в гостиной, хотя сейчас там сидела только одна Кларисса.
– …если кому-то из вас известны причины, по которым вы не можете сочетаться законным браком…
Шум снаружи усилился. Ссорились двое мужчин, остальные комментировали. Кто-то вдруг пронзительно закричал.
– …то скажите об этом сейчас. Потому что вы должны быть точно уверены…