Страница 20 из 57
− Да наплевать. И это говорит девушка, которая фотографируется голой на вечеринках.
Я уставилась на него, мечтая лишь о том, чтоб я тогда не послушала Рейчел на вечеринке. Чтоб ничего ему не отправляла. И как он это сказал, как будто я постоянно фотографировалась голой, и от этого я смутилась еще больше. И чувствовала себя опозоренной.
− Лучше удали эту фотку, − сказала я.
На его лице появилось выражение глубокого отвращения.
− Поверь, я ее давным-давно удалил.
Я хлопнула дверью и побежала, стараясь не плакать до того момента, пока не оказалась в своей комнате. Я легла ничком на кровать и плакала, сколько могла.
Потом позвонила Вонни.
− Что такое, Лютик? − пропела она в трубку. Я слышала скрип кроссовок по полу на заднем фоне. – Извини, только закончилась тренировка по волейболу. Жду Энни. Ты не поверишь, ее опять не взяли в команду! Она думает уходить. Я её не виню. Ведь правда, если ты играешь с девяти лет, и твой тренер даже не разрешает тебе играть в команде, это реально хреново.
− Да, − сказала я неуверенным голосом. − Наверное.
− Ох, говоришь расстроенно. Мне начать допрос? − смеясь, сказала она. – Ладно, шучу. Что случилось?
Я хлюпнула носом и потянула за нить на покрывале, смотря, как увеличивается дырка от спущенной петли.
− Калеб и я расстались.
Она охнула.
− Что? Когда?
− Только что. Он приехал.
От громкого звука свистка я дернулась и отставила трубку от уха. Когда я снова приблизила её, Вонни заканчивала предложение:
− ...случилось? Что он сказал? Это из-за той девчонки, с которой он зависал?
Нить, за которую я тянула, оборвалась, и мне пришлось найти другую и дергать сильнее.
Ткань треснула.
−Нет. Ну... типа того. Он сказал, что я психопатка, потому что всегда обвиняла его в том, что он мне изменяет.
− Как он мог тебя винить? Ну, он ведь всегда с ней, да? Это отвлекающий маневр. Он, по-любому, с ней спит и ему не понравилось, что ты его спалила.
− Не знаю, Вон. Он клялся, что не спал. Зачем ему врать, если он собирался со мной расстаться? То есть, почему бы просто не сказать правду?
− Э, потому что он парень? Но это лишь мое предположение. Они только и знают, что врать.
− Ну да, − сказала я, хотя так не считала. С тех пор, как Рассел разбил Вонни сердце, она считает, что все парни такие же подлецы. Вторая нить порвалась, и я катала ее между большим и указательным пальцем.
− Не важно. Между нами уже всё кончено.
− Мне жаль, Лютик. Ну, правда, тебе без него лучше будет. Он всегда зависал с этими бейсбольными позерами, а ты одна оставалась. А потом уехал и злится из-за того, что ты по нему всего лишь скучаешь?
Она хмыкнула.
− Он этого не стоит. Теперь ты себе сможешь найти настоящего парня.
Слезы снова подкатывали, большей частью из-за того, что я была с ней не согласна. Калеб стоил этого. С ним у меня были самые долгие отношения. У нас было много хорошего, особенно до начала лета. И именно сейчас, когда я была так зла на него, я не могла просто забыть, как была счастлива с ним.
Я снова услышала звуки свистка и кроссовок, стучащих по деревянному полу.
−Ладно, Энни идет. Мне пора. Позвоню позже, ладно?
− Ладно, − сказала я, легла на бок и свернулась клубком, зажав телефон между ухом и кроватью, чтобы не держать трубку в руках.
− Не парься. Ты еще обрадуешься, что вы сейчас расстались. Ты сказала, он приехал на пару дней?
− Да. На выходные.
− И остановился у родителей?
− Думаю, да.
− Ладно. Хорошо, − сказала Вонни и повесила трубку.
Я погрузилась в сон, но мне ничего не снилось. Но через час я проснулась, и до меня дошло, что она сказала. Что она имела в виду, сказав «хорошо»?
ДЕНЬ 19
День 19
Общественные работы
Кабинет поверенного Калеба был одним из тех вычурных, строгих мест, заставленных мебелью из кожи цвета красного вина и лампами с абажурами кремового цвета, от которых исходил мягкий свет. Играла классическая музыка, но ее можно было услышать лишь, если молчать. В таком месте казалось, что можно говорить только шепотом, будто громкие разговоры запрещены.
Я дрожала, когда заходила внутрь, не зная, что ожидать. Я видела машину Калеба, припаркованную на стоянке, и знание того, что он находится в том же здании, будоражило мне нервы. Я увижусь с ним первый раз после нашего расставания, и я не знала, что будет. Я почувствую тоску по нему? Снова бабочки в животе? Или я заплачу? Боже, только не заплакать.
Тина подошла к приемной и подождала секретаря — стройную женщину, с идеально прямыми каштановыми волосами и накрашенными губами — ей нужно было открыть стеклянную дверь, отделяющую нас от зала ожидания.
Последний раз я виделась с Тиной, когда началось судебное разбирательство. Я была очень напугана, я просто сидела и рассматривала пятна на коврах в зале суда. Этот зал не был похож на те, что показывают по телевизору. Он больше походил на переговорную в Главном офисе. Длинный стол для заседаний, вокруг него стоял примерно десяток вращающихся офисных кресел. На судье, под его мантией, были надеты джинсы. Говорил он устало и лениво, и постоянно растягивал слова.
На остальных креслах сидели юристы. Юрист из DA-офиса, в бежевом костюме и с дорогим на вид дипломатом, сидел рядом с молодой женщиной в широком шерстяном костюме темно-синего цвета. Она едва кивала, когда он говорил, и подавала ему документы точно в нужный момент.
Тина, которую мои родители наняли сразу после первой встречи с полицией, сидела рядом со мной. Она выглядела неряшливо по сравнению с другими. Худощавая женщина с сильно вьющимися волосами, всегда с нахмуренным взглядом, постоянно спотыкающаяся на низких каблуках.
Я сидела в кресле и дрожала, когда судья вместе с другими просматривали хронику событий, которые привели меня сюда — как я отправляла фото на вечеринке, расставание, и то, что произошло потом. Тина отметила то, что, строго говоря, я была жертвой, а не виновником преступления.
— Мы не должны усугублять ситуацию, Ваша Честь, - отвечал мужчина в бежевом костюме. — Мы сочувствуем произошедшему, Мисс Мейнерд, и мы согласны с тем, что она также является жертвой. Но необходимо установить прецедент. Отправление фотографий в обнаженном виде несовершеннолетними является распространением детской порнографии, и мы понимаем, что необходимо донести до подростков эту мысль, если мы хотим остановить подобного рода поведение.